ru en
.. ....... НовостиNews - ПоискSearch - ТекстыTexts - ФотоPhotos - КартыMaps - СнаряжениеEquipment - LTLT

Через 9 перевалов и 9 рек
Велопоход по Туве, 2008 год

Денис Зуев

Маршрут

Запад

Восток

Рекомендация

В качестве звукового сопровождения — рекомендуется одна из песен ансамбля Хуун Хуур Ту — «Река Барлык».

Начало

Несколько неожиданный для меня поход в Туву состоялся по нескольким причинам. Во-первых, не хотелось уезжать далеко от дома — надо было вернуться через две недели. Во-вторых, я клюнул на возможность автозаброски через Шушенское, где 12 июля был фестиваль Саянское кольцо. Но поскольку автозаброска не состоялась, а я был морально готов, то просто сел на поезд, в общий вагон и добрался до Абакана. Снаряжения и еды мне должно было хватить на поход из Тувы на Алтай через пер. Бугузун. Но поскольку дорога в тех местах трудная и маловелосипедная, то я не сильно рассчитывал оказаться на Алтае. Тем более пройти туда очень быстро.

Тува представляется большинству населения в Красноярске (а, может, и в России) как район крайне опасный, нежелательный для одиночных путешествий. Статистика по уровню преступности — малоуспокаивающая, уровень убийств в Туве самый высокий в России и выше общероссийского в 3.5 раза, т.е. даже выше, чем в Чечне. Но мой поход пролегал в местах всё же малонаселённых, поэтому статистику я просто имел в виду. Почему-то мне всегда казалось, что я могу находить общий язык с местным населением и избегать неприятностей. Поэтому я решил изучить обстановку и подтвердить или опровергнуть гипотезу о туристоопасности региона Тува. Сделать это можно только при полной открытости, одиночности и продолжительности, где велосипед лучшее средство. А чем дольше будет велопоход по Туве, тем больше встреч с местным населением, и тем более достоверными будут сведения о туристоопасности. Страшных историй мне рассказывали много, но многие друзья бывали в Туве по два-три раза и никаких проблем не было. Я твёрдо верил, что велосипед поможет избежать каких-либо трудностей в общении. Сразу скажу, что в принципе, так оно и есть. Помимо чисто социологической задачи, была ещё задача гедонистическая и спортивная — проехать наикратчайшим путём Ак-Довурак — Мугур-Аксы. Сразу скажу, что информация о дороге в атласе была ложной, что стало важным знанием — велосипедной дороги из Ак-Довурака по долине р. Барлык в Мугур-аксы — нет. Зимой, возможно, она и есть — но по льду.

На юг

Дорога в Аскиз была жаркой и маловодной. Изначально я хотел добраться до Абазы на электричке, но поскольку до электрички было ещё далёко, то я просто проехал весь путь до Аскиза (90 км) на велике. По пути купил два литра кваса, который моментально нагревался, но пить его всё же было приятнее, чем тёплую воду. Воды в степи не было, а в деревни я не заезжал. На заправке на въезде в Аскиз мне налили воды, но пить её было можно только умирая от сильной жажды.

В Аскизе опять пью два литра кваса. Хакасский мальчик на плакате тем временем просит своего папу не пить. Из Аскиза до ж.д. Станции ещё пара километров в сторону. Там жду рельсовый автобус, который идёт по долине р. Абакан. В поезде знакомлюсь с группой абазинцев — Свидетелей Иеговы. Разговариваем с проповедником Андреем, они возвращаются с конгресса в Абакане. Пытается убедить меня, что путешествие на велосипеде — это бесполезное занятие. Или что-то в этом роде. Но не долго. В основном я рассказываю о своих путешествиях. О том, что еду в Туву. Андрей зовёт Диму, который жил в Ак-Довураке и знает тувинцев не понаслышке. Краткий инструктаж, как вести себя в юрте и общаться с хозяином. Потом Дима оставляет свой номер мобильного — если вдруг будут желающие водники заброситься вверх по Абакану (на 230 км) — почти к границе Алтайского заповедника.

За окном пробегает вечер в степи, постепенно въезжаем в зону леса. Андрей говорит, что степь ему не нравится — привык к лесу. — Родился в Абазе, в Абазе и умру, наверно. Рисует мне карту, как выехать из Абазы на велосипеде, а потом предлагает остановиться на ночь у них дома. Сначала они жили в пятиэтажке, а потом взяли кредит и купили домик на окраине города у скал. Огород весь зарос бурьяном. Рядом живёт старик-старовер. — Население у нас грубоватое. Держимся вместе, потому что нас не очень любят — мы не пьём. Возможно, что в таких местах как Абаза религия это просто особый способ выживания.

Перед ужином Андрей с супругой читают молитву, дочка уже спит. Я моюсь в бане и укладываюсь спать в предбаннике, где стоит диван. Утром меня будит Андрей, завтракаем супом и клубникой. Я собираюсь в дорогу и Андрей со всей семьёй провожают меня на велосипедах. Заглядываем к Диме, смотрим его самодельное плавсредство. На прощание Андрей предупреждает — Ты смотри там, осторожно в Туве, а то возьмут в рабы и будешь всю жизнь коз пасти. Вроде пошутил так...

Проезжаю мост через Абакан, начинается длинный подъём к первому перевалу. Солнце жжёт немилосердно, укутываюсь в тряпки. Дорога, политая гудроном течёт и прилипает к колёсам. Потом к колёсам прилипают мелкие камешки и становится вообще весело. После первого перевала спуск и купание. Затем идёт второй перевал, на котором останавливается Москвич из Тувы. Говорю, что еду в Мугур-аксы через Эрги-Барлык — рекомендуют сделать крюк по асфальту через Саглы.

Ночую на пляжике р. Большой Он. Купаться здесь можно часто, но не долго. Вскоре проезжаю турбазу Снежный Барс и начинается подъём на Саянский перевал, который в Туве называют Сотым. Сотым назвали, потому что граница с Россией в 100 км. от Ак-Довурака. Подъём на перевал идёт по грунтовке, пыльной и серой. Туда-сюда гоняют бензовозы, из Абазы везут бензин в Монголию. На перевале сильно холоднее — высота 2206- 2214 м. Встречает стелла Республика Тыва и горловое пение ветра в проводах. Гуляю немножко по окрестностям, спрятав велик за камни. Потом начинается резвый спуск по грунтовке и по асфальту. Тува встречает совершенно другим запахом и растительностью, пейзаж какой-то среднеазиатский — у гор стоят белые юрты, пасутся лошади, попадаются странные азиатские дорожные знаки (фото 1).


Фото 1 (спуск с Сотого перевала)

Народ проезжает мимо — высовывает руки, приветствует, сигналят. Из юрт выбегают дети кричат — Иди сюда. Иди сюда! Я врезаюсь в стадо овец, потом въезжаю на мост и сворачиваю влево на грунтовку. С грунтовки в лесок и прячусь в рощице.

Но меня выдал костёр и через час ко мне подъезжают первые конники. Молодой парень и мальчишка. Очевидно, первый запутался в растяжках от моей палатки и сбил её. Спрашивает пиво и сигареты. И надолго ли я здесь поставил палатку? Старший говорит по-русски очень плохо, мои слова переводит младший. В заключение, старший говорит — если завтра не уедешь, буду «мочити» и мнёт кулак в ладошке. Потом говорит «Извините» и откланивается. Ясно, чек-аут будет ранний, а завтрак без овсянки.

Через полчаса подъезжают ещё четыре всадника — мальчишки лет по 12-13. Один хорошо говорит по-русски, остальные всё смеются и сидят у костра. Смотрят на велосипед, как на космический корабль. А зачем вот это — и показывают на спицы. А это — показывают на шлем. А бутылки зачем? Подари шлем. Вскоре и эти ускакали. Я доварил макароны и лёг спать, хотя через час совсем рядом прогудел уазик и стал по-браконьерски шарить прожектором по кустам. Пошарил, поездил по поляне и уехал. Встал я раненько - не очень хотелось чтобы меня будили лошадиные копыта. Собрался и по утренней прохладце покрыл хорошее расстояние.

Машин на трассе практически нет, забираюсь на перевал и покидаю долину р. Ак-Суг. Попадаю в печку. Здесь уже не тайга и не степь, а полупустыня, вода есть, но далеко. Воздух сухой, дорога прямая как стрела. Вскоре подъезжаю к посту ДПС. Спрашиваю у гаишника — какой сворот в Ак-Довурак. — А зачем тебе в Ак-Довурак? — Вот эта? Спасибо. Гаишник резонно спрашивал — в Ак-Довураке чужому делать нечего. Гарцую по центральной улице — ощущение, что я пробрался в гетто — зачем? На меня смотрят как чёрные смотрят на белого в Гарлеме. Из кустов выпрыгивают пьяные личности и пытаются познакомится. — Э, стой! Я свой! — Э, езжай сюда. Пьяная старушка выходит из магазина. Молодая мама катит по ухабистой дороге коляску. Никаких автобусов, маршруток или признаков мегаполиса. Народ гуляет прямо по дороге.

Это Ак-Довурак, это Дикий Запад — чужак въезжает на коне в маленький пыльный городок. Но в отличие от героя вестерна, я не вооружен. А на Диком Западе это серьёзный недочёт, если ты один. В центре городка — Салун (магазин Вираж). Вокруг салуна пьяные в больших количествах и не пьяные, но подозрительные личности. чтобы не увели лошадь ставлю прямо у окна — чтобы было видно. Хочу купить минералки и сок, потом ещё и мороженое. Передо мною покупают два ящика водки. Что ещё делать в такую жару? — Пить, разумеется. На улице дожевываю мороженое, народ смотрит по-разному. Кто-то проходит мимо. Проезжает телега шерифа. Но задерживаться здесь не стоит. Два парня интересуются — откуда я приехал и куда. Я говорю, что через Саглы в Мугур-Аксы еду. - В Саглы дурь отличная! говорят парни и сладко зажмуриваются. Недалеко от Ак-Довурака находится местечко под названием Дон Терезин, что навевает какие-то ассоциации из Крёстного отца. — Мы сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться. Я не думал, что ассоциации — это дорожные знаки.

Из города я выезжаю одновременно с похоронной процессией. Вскоре меня обгоняет катафалк и несколько машин, до поста ДПС образуется пробка. Я проезжаю мост через Хемчик и иду купаться, радостные крики детей действуют расслабляюще — здесь можно остановиться. Купаюсь сколько могу, подходит Алик. Алик бывший борец - по ушам видно, и сейчас работает тренером по борьбе, много раз бывал в Красноярске на турнирах. Очень уважает Красноярск и Россию. Сейчас у него выходной, поэтому он выпил четушку, чтобы похмелиться. — Может, сходим ко мне домой — у меня рядом тёща живёт. Перед двухэтажкой в Кызыл-Мажалыке встречаем председателя на Форде. Тот журит Алика — мол гостя пригласил, а сам пьяный. Председатели здесь ещё работают как воспитатели или старейшины. Забираемся на второй этаж. Жена Алика наливает мне стакан холодного зелёного чая с сахаром. Пить очень сложно, но нельзя обидеть хозяев. Суп с картошкой — уже гораздо лучше. Закусываю чай супом. Алик мучается от алкоголя и начинает плакать, два его сына играют рядом. Один качается на деревянной лошадке. В зале стоят два кресла, низенький сервант с двумя-тремя фужерами, на тумбочке телевизор. Мы о чём-то разговариваем — я сам не знаю, и не помню о чём. Видимо, это настолько одноразовый разговор, что вспомнить содержание невозможно. Набираю в бутылку кипячёной воды и еду в Эрги-Барлык. На карте указан асфальт — но это не так. Асфальт кончается резко и дорога разветвляется на рукава. Есть основное русло с островами асфальта советского времени и притоки дороги прямо по степи. Ехать по притокам одно удовольствие — дорога сухая, ровная и набитая. Вокруг горы, там идёт дождь. Надо мной тоже висит туча, но оттуда дождь никак не проистекает. Здесь даже не степь, а прерии — дождь похож на зарождающийся торнадо, который унесёт меня далеко в Изумрудный город. Вдоль дороги струится канал, в котором можно набирать воду (но не пить). Мимо проезжают машины. Останавливаются и желают доброго пути в Мугур-Аксы. Никто из проезжающих этой дорогой в Мугур-Аксы не ездил, но говорят, что дорога есть. Я же верю карте атласа, где указана явная грунтовка вдоль р. Барлык до Мугур-Аксы. Проезжаю окраину деревни и вскоре оказываюсь у бетонного забора. У забора меня встречает старичок и дети. Старичок — дядя Дима приглашает зайти и остановиться на ночь. — Уже поздно. Заходи к нам. Чаю попьёшь. Завтра утром поедешь дальше. Дядя Дима ака Седой проводит ко второму дому. В доме пусто. — Это дом для сестры, она сейчас кочует в горах. Мы здесь овечьи шкуры выделываем.

В главном доме родственник дяди Димы крутит ручку сепаратора — в одну сторону — сметана, в другую — обрат. Меня поят тувинским чаем — горячее молоко, с кипятком и солью. Первая пиала всегда самая трудная... Молодёжь топит печку, на печке стоит самый важный в хозяйстве аппарат — самогонный. Внизу молоко, кумыс, сахар и другие ингредиенты. Сбоку — трубочка, приделанная хлебным мякишем. По трубочке в чайник стекает «молочный напиток» — орака (водка). Аппарат центральный предмет интерьера во многих юртах и домах сельской Тувы. Магазинов и ларьков здесь нет, а молока и сметаны навалом. От «молочного напитка» даже у взрослых мужиков сразу сносит крышу. Дядя Дима оправдывается: — В горле что-то суховато было. Вот выпил немножко. Я Россию уважаю. Ведь это мы Сибиряки войну выиграли. Без нас бы проиграли. По-русски поговорить не с кем. Поэтому я книги читаю (показывает мне томик Вересаева). Вот я с книгами общаюсь, чтобы язык не забыть. Я 20 лет отработал в Братске и в Новосибирске, в Набережных челнах. Какое-то время мы сидим вместе, разговариваем, потом я ухожу в свою приватную избу. Сквозь сон слышу рёв мотоциклов, дикие крики, шум, грохот. Выстрелов не было, значит, ничего страшного.

Утром собираю велосипед и готовлюсь к отъезду. Тётя Вера кормит меня молочным супом. Что кстати. Дядя Дима лежит весь перевязанный на кровати и не может встать. Прощаемся. Вскоре первый брод через Барлык, потом сразу второй. В малую воду вроде не страшно. Хотя струи мощные. Дорога идёт в прижимах, спускается вниз и потом после впадения Чазадыра в Барлык идёт вверх на перевал. На перевале стоит большая фляга с дарами и столб, утыканный гильзами от карабинов.


Фото 2. Перевал Стреляных Гильз

Спускаться на гружёном велосипеде как-то боязно, частично прокатываю велосипед и иду пешком. По пути встречаю всадника, потом второго. — Мугур-Аксы — орыг эки бе? — Эки. Эки. — Каш километр бар? — Он беш, он алты. Второй спрашивает пиво и сигареты. Да, велосипедист это сельский магазин на колёсах — в рюкзаке у меня безделушки и огненная вода, табак, ножи и шелка для тувинских скво. Предприимчивые пионеры Запада — голландцы покупали у индейцев пушнину за водку. А остров Манхэттэн вообще выменяли на безделушки на сумму в 24 доллара. Кто споил и испортил деньгами диких индейцев? Цивилизованный белый человек в белых перчатках и начищенных башмаках.

— Сигареты чок. Пиво мен ичпес мен. Второй конник какое-то время едет рядом со мной, гарцует и красуется расписным седлом, потом отделяется и скачет к юртам. Когда я подъезжаю к юртам, выходят парни и приглашают зайти, выпить чаю. Велосипед у загона. В юрте стоит аппарат, парни заметно выпившие, рядом хозяйничает бабушка. Достают таз с лепёшками и таз со сметаной — угощают. Потом просят у меня чистый пакет и складывают мне несколько лепёшек в пакет, бабушка накладывает сметану в банку. - Возьми в дорогу. В Туве хорошо. Горы, степь. Гуляй Вася. В юрте не фотографируй, горы можно, река можно, в юрте и нас не надо.

Поят простоквашей — кумысом. Нарастает какое-то напряжение. Выхожу из юрты, ребята просят не торопиться. — Деньги есть? Копейки есть? За сметану и лепёшки или просто так? Отдать сметану и лепёшки или дать денег. Отдашь гостинцы — обидятся, увидят деньги вообще не отвяжутся. Бабушка говорит, чтобы я собирался скорее в путь. Я отчаливаю. Но парни не пристают. Тот, который был на лошади подъезжает сзади и пытается вытащить из-под велорюкзака коврик. — Зачем говорит тебе это? — Это, чтобы спать. — Дай бабушке! Потом и он отстал. Я на тему сметана&лепёшки думал все оставшиеся 9-10 км. В таких случаях хорошо иметь листок-прейскурант (пусть себе висит на юрте) — лепёшка — 10 руб., сметана — 50 руб. за кг. Или «тувинский стол» по принципу шведского: талган с маслом, чай с молоком, лепёшки, сметана, орака — 100 руб., ешь(пей) сколько хочешь. А когда сначала угощают, а потом деньги просят — это слегка раздражает.

Дальше дорога камениста и упирается в реку. Хотя до Мугур-Аксы ещё километров 8-10. Два пацана удят рыбу и удивлённо смотрят на меня — я спрашиваю — есть ли дорога дальше. Они говорят, что дороги нет и на велосипеде проехать дальше никак невозможно. Есть конная тропа вверх, потом вниз к реке, где стоит зимовье. От впадения этой реки можно идти бродами по Барлыку в ущелье и выйти к стрелке Барлыка и р.Толайлыг — там стоит таможня и заброшенная школа (или турбаза). Пацаны показывают, где брод. Брод несложный, но задница намокла. Пацаны сидят на высоком берегу и смотрят, как я перетаскиваю вещи через бурлящий Барлык — хоть какое-то реалити-шоу. Забираюсь по конной тропе вверх с велосипедом, потом устаю и оставляю велосипед. Дальше иду с рюкзаком, планирую спуститься за великом позже. Ехать на велосипеде здесь невозможно, тащить вверх — одно мученье. Слева у ручья кто-то тявкает, похоже на собачьи тявканья или волчьи (лисьи). Зверя не видно, но он не уходит и периодически напоминает о себе. Выше тундра и перевал. Редкие лиственницы предоставляют хворост. У первого журчащего ручейка развожу костёр, кипячу чай, ночую без палатки, всю ночь летают верещат какие-то странные птицы. Планирую забраться выше по тропе и посмотреть — видно ли дорогу дальше. Получается целый радиальный поход — посмотреть на змеящийся Барлык-ривер, на склоны где растёт молодая трава, дикий лук пробивается сквозь каменные осыпи, на сухих камнях белеют черепа животных, а дикий ревень давно не питался дождевой водой и горек, как слеза.


Фото 3. Череп на Барлык-ривер. Бедный Ёрик.

На север

.

Дороги нет. Какой-то идиот — составитель атласа «Тривиум» небрежным жестом соединил тупиковую дорогу по Барлыку с основной Саглы — Мугур-Аксы. Видимо, он и не надеялся, что кто-то по ней поедет на велосипеде. Но место, где в Барлык впадает Толайлыг — с горы видно, там стоит заброшенное здание школы и таможня. То есть дорогу видно, но дойти никак не можно. Идти бродами по Барлыку с грузом и велосипедом малоприятное самоубийство. В сезон дождей это ловушка. Хотя до дороги по бездорожью всего 8 км. После разведки выясняю, что 8 км. бродов по Барлыку к Толайлыгу— это обманчиво просто. Чтобы пройти здесь один километр, понадобится день. А я устал, ем урюк, давлюсь арахисом и мечтаю о воде по ту сторону перевала. Крапает дождик, гремит гром, но ничего серьёзного. Спускаюсь по тропе к велосипеду и обратно брод через Барлык. А Барлык успел уже вздуться и вода уже настораживает. Одной мокрой жопой отделаться — за счастье. Сносит, но не валит. Только потеряй равновесие, и поплывёшь... Это был самый сложный (но не самый глубокий брод). У кого-то на роду написано ходить тупиковыми дорогами, по которым ездит только местное население. А потом пытаться проехать дальше назло топографической реальности.

Как выразился один умный человек — «Жизнь кочевников это интермеццо». Кочевник не идёт по предустановленным маршрутам или тропам, а бродит от точки к точке. Может, попадая в Туву, ты подпадаешь под систему местного мироустройства.

Нет, я вовсе не оправдываюсь, и не «ступил», а просто люблю не тривиальные маршруты и не отвечаю за ошибки картографов. И что это за дурацкое название для атласа — «Тривиум»? Место издательства? Ааа. Беларусь. Беларусь от Тувы далеко и неактуально.

Обедаю супом на барлыкской воде. Не вода, а дикое молоко. Воду из Барлыка можно просто вскипятить, добавить соли и перец, по вкусу и пить как суп. Правда, я добавляю ещё немного крупы, подсолнечного масла, сметаны и сухариков. Еду обратно. По пути встречаю молодёжь в Уазике, которых видел вчера — вчера они чинили свой Уазик, сегодня уже разобрано полмашины. Всё мужское население занято починкой. А девушки лежат на покрывале в тени Уазика. Утверждают, что ребята ездили через долину р. Чазадыр в Саглы. Но то было на Уазике, проеду ли я там на велике — большой вопрос. — Хорошей вам дороги! — Вот уж спасибо! Я решаю попробовать — очень не хочется ехать по асфальту. Не доезжая перевала незаметный сворот вправо — и перевал — Перевал Пустых Бутылок. Под перевалом стоят юрты, у юрт стоит ГАЗ-53. Подхожу к юртам, пьяные мужики сидят на траве, один выходит. — Скажите, а с водителем можно поговорить. Хотел узнать про дорогу в Саглы. Из юрты вываливается «водитель» — Ну... я... водитель... Он же подходит ко мне и слегка толкает в плечо, мол вали отсюда. Наиболее адекватный начинает объяснять — Не обращай на него внимания, он немного ебнутый. Вчера пацан приходил, тоже выёбывался. Я его немного «мочить», и показательно растёр кулак в ладошке — знакомый мне тувинский жест. Дорога в Саглы... далеко! Начинает что-то рисовать прутиком на земле, потом повторяет опять и начинает снова. — Перевал — высота 1500м. — Спасибо, я понял. — Постой. Дорога в Саглы... далеко! начинает рисовать на руке. — Там за перевалом — две юрты с Уазиками увидишь, в них можешь переночевать. Это юрты кожуунского мафиози — апыш, этот ГАЗ-53 тоже его. Потом дальше поедешь. Дальше юрт не будет. — Спасибо, я всё понял. Приближаются ещё двое вместе с водителем, чтобы объяснить более доходчиво. Я уже на ходу говорю — Спасибо. Я всё понял, до свидания. Главное вовремя свалить, а то вдруг у этих батыров по расписанию война с Китаем, а для разминки — «немного мочить велосипедиста». Кстати, насчёт войны — с Германией же Тува до сих пор воюет, наверно, поэтому население вооружено и бдительно.


Фото 4. «Мочити» вернее всего лопатой.

На восток

На перевал Пустых бутылок забираюсь к закату. Такое название я дал в связи с обилием на перевале неразбитых пустых бутылок из под водки. Видимо, дух перевала не принимает стеклотару, в частности 0.7 и винтовые. Можно было его назвать перевал Матрица, потому что в основном бутылки были из-под водки «Матрица». К юртам спускаться не хочется, поэтому прячусь в укромном месте. Спокойная ночёвка — ночью дождь, а утром солнце. Скатываю велосипед с перевала и еду вдоль р. Чазадыр. Погода отличная, летают журавли-красавки, по дороге носятся жирные суслики (переносчики чумы), но после второго брода погода резко меняется и меня обстреливает мощным градом (в каске не страшно). Такие осадки раньше на мою голову не выпадали — градины с яичко. А я только собирался помыть курагу с черносливом. Вместо этого в котелок насыпало целый литр круглой и твёрдой воды, которую можно грызть. Было бы круто, если бы это был не град, а фундук в белом шоколаде. Дорога раскисает, но в лесу по траве ехать легче, чем по голому грунту. Вскоре идёт сворот вправо и я сворачиваю вправо, потому что вперёд вроде ничего не было кроме оврага. какое-то время еду, потом иду пешком — вроде дорога и как надо — на юг, а вроде и нет. Проезжаю мимо охотничьей избшки с провалившейся крышей, на крыше лежит раскладушка и несколько подков. Таким образом забираюсь по ручью Гогерим к озеру, от которого тропа идёт дальше через болота и перевал в сторону Саглы. Тропа набитая, но катить велосипед по болоту и потом опять через перевал неохота. В горах орут дикие козлы, из под копыт летит сыпуха. Здесь вообще горы — сплошная сыпуха, как тут можно куда-то забираться. Поищу дорогу — для этого надо опять спуститься к Чазадыру. На велике лечу вниз, амортизатор вверх-вниз по камням. Довольно весело. Оказывается, дорога по Чазадыру идёт прямо, пересекая Гогерим. С другого берега Гогерима слышу удивлённые возгласы — наверно, охотники. Еду вдоль реки — в кустах раздаётся рёв зверя. Медведь? Зачем ему реветь. На всякий случай проезжаю дальше, зверь продолжает реветь — мол ещё дальше давай, а то заломаю. Ну, ладно, иду дальше, уже темнеет. Всю жизнь мечтал устроить велопоход в такие места, где медведь выходит на дорогу и сфотать его. А тут пересмотрел своё желание.

В сухом русле следы дороги теряются. Снова брод, нахожу дорогу. Развожу огромной силы костёр и готовлю ужин. Костёр был страшной силы, наверно, даже в Монголии было видно. Сидит какой-нибудь арат у юрты и спрашивает у жены — чего это там так горит. Да, это, наверно, велосипедист городской медведя испугался. Две последних радиалки — если это можно так назвать, меня основательно вымотали — питаюсь я крайне аскетично (сметана с лепёшками не в счёт), но если воспринимать их как часть пешего похода, то они были вполне интересные. У меня стойкое чувство, что в Мугур-Аксы я не попаду, но зато изучу основательно другие районы. У меня маршрут по тупиковым дорогам, это тоже оригинально. Эти размышления нарушает свирепый шум мотора и свет фар, вскоре к моему костру съезжает Уазик на огромных колёсах. Кто бы это мог быть? — Рыбохотнадзор — предъявите документы. Я показываю документы. Люди в Уазике сильно удивляются, что здесь ездят на велосипеде и по одному. — У тебя с головой всё в порядке? Ты как раз стоишь на кайгальской тропе — здесь кайгалы гоняют скот из Монголии. По Гогериму и вверх на Большой Аянгаты. Тебе крупно повезло, что нас встретил, а не их. Те — в лучшем случае ограбят. Грузи вещи в уазик, забирайся к избушке. Забираемся вверх к избушке, здесь кипятим чай и разговариваем. Мужики объясняют мне дорогу в Саглы через долину р. Улуг-Чиргакы. — Как ты там на велосипеде поедешь, я не знаю. Фотаемся на память. Борис вручает мне банку тушёнки и хлеба в дорогу. Дальше в верховьяя Чазадыра народ бывает редко, поэтому единственная проблема — это найти дорогу. А дорог здесь не существует, а только направления. По словам егерей дорога начинается после 4 брода. Но для велосипеда я насчитываю не меньше 8 бродов, часто дорогу приходится искать в сухих руслах на гальке. Через некоторое время мне кажется, что я еду по правильной колее и выезжаю по кустам и траве на траверс северного склона долины.


Фото 5. Вид в сторону Улуг-Чиргакы.

Только здесь нормальная колея, но вскоре она забирается наверх и кончается у шалаша. Наверно, я проскочил едва заметный сворот. Возвращаюсь — нет сворот ложный. Возвращаться ещё ниже нет времени. Решаю спуститься до озерца, набрать воды, переночевать и посмотреть дорогу на южной стороне долины. Там есть какие-то следы и, наверно, они приведут к главной дороге — но тащиться с велосипедом совсем не хочется. Я смирился, что придётся вернуться в Эрги-Барлык — всё же таскать велосипед на себе это последнее дело, лучше вернуться как приехал. Может показаться, что возвращение по той же дороге обратно — признак бестолковости, но мне казалось, что у меня собственно нет какой-то жёсткой привязки к маршруту и я просто катаюсь по дорогам. Проехал — хорошо, тупик — не беда. Другое дело, что в первом случае меня обманула карта (надо сказать, фиговая) и вместо прохода я попал в тупик, во втором случае я ехал просто опираясь на слова местных, которые по дороге ездили не раз и знают, где сворачивать, а может, не ездили, а опираются на сведения геологов 60х годов. На карте у меня, кстати, был обозначен посёлок геологов. Один из местных дедов посмотрел и сказал — О, геологи здесь были, когда мой отец был ещё молод и попадал в горного козла с 400 метров. Давно нет геологов. А вместо посёлка — Аржан.

Правда, вот в чём штука — велосипедист чаще всего проезжает по одной дороге один раз. Или планирует маршрут так, чтобы не возвращаться тем же путём, а постоянно двигаться вперёд и оставлять пройденное пространство позади, как будто оно перестаёт существовать и не напоминает ему о себе. А я проехал по тем же местам два раза и увидел, насколько сильно дорога и ландшафт могут измениться в течение дня, в зависимости от дождя и уровня воды в реке и от собственного направления движения. Вода, может разлиться, дорогу может затопить, а сель сошла и вообще слизнула полдороги, а по мокрой грязи ехать куда сложнее, чем по сухой.

На запад

Вниз по долине я слетел так быстро, что даже не заметил как очутился у взлёта на перевал Пустых Бутылок. Броды по большей части проезжал — прокатывал прямо на велосипеде — это было изюминкой всего похода. Воды по самые педали, но ты проезжаешь несколько метров и велосипед тебя держит. Как будто у тебя не ножной привод, а несколько лошадиных сил. Наверно, пара молодых лошадей отдала мне свои жизни. Не велосипед, а Лендровер. А ноги уже так накачались, что ходишь вразвалку как ковбой. И вопрос, что я здесь делаю на велосипеде — уже не возникает.

На подъезде к перевалу Пустых Бутылок дорогу мне преградил конный всадник и спешился. Пригласил в юрту. Я не отказался, потому как после последнего брода пошёл дождь и лезть на перевал по дождю совсем не хотелось (скользко). В юрте была девушка, ещё трое пацанов. Все были трезвые, самогонного аппарата я не увидел и потому чувствовал себя вполне комфортно. Хотя парень, который меня пригласил и представившийся хозяином юрты мне не очень понравился. Глаза его выдавали — он явно что-то замышлял. Такие глаза я уже видел два дня назад. — Это как по-русски называется? — спросил меня один из парней. — Это винтовка, называется, говорю я. Парень довольный убрал винтовку под матрас. Пацаны попросили покататься на велике, а меня тем временем напоили тувинским чаем и хлебом со сметаной, потом за разговором последовали пельмени. Тувинский чай я уже пил мужественно, без рвотного рефлекса. Совсем раскис от тепла и меня пригласили переночевать. Хозяйка — студентка третьекурсница Кызыльского университета рассказала, что учится на географическом факультете и собирается на практику на Кольский полуостров. И девушка и её муж хорошо говорили по-русски, что тоже располагало — есть о чём поговорить, расспросить. На лето они приезжают в юрту, как на дачу и живут здесь практически безвылазно, периодически приезжает Уазик. — У меня ещё есть юрта с лошадьми, там в горах, неопределённо машет рукой «хозяин» в сторону Монголии, ещё у меня есть БМВ Х3... (я слегка удивился — ну, сказал бы, что Уазик или Лендровер, а БМВ Х3 — то здесь зачем?) Воров много, скот угоняют. Недалеко от юрт находится Аржан — горячий источник, там стоят палатки, народ туда приезжает отдыхать.

Велосипед пацанам (см. фото 5) понравился и они безостановочно менялись и катались по поляне. — Хорошо бы вам такой велосипед сюда купить, сказал я «хозяину». — Зачем покупать? Надо спиздить, просто говорит «хозяин». Я не стал комментировать его ответ, но вспомнил рассказы инспекторов. Шалбан — инспектор тувинец сказал так - Я свой народ знаю. Поэтому будь осторожен и с местными общайся поменьше.

И ещё говорят люди, что ограбить незванного гостя — это своеобразная обязанность. Хотя причём тут гость, когда скот воруют у своих же соплеменников и соседей.

1. В Бай Тале питерский велотурист пошёл купить продуктов в магазин, вернувшись буквально через пять минут — не обнаружил своего велорюкзака.

2. Группа туристов из Москвы решила устроить конный поход. С самого начала за ними вышла группа местных жителей и потихоньку воровала их вещи. Через несколько дней увели и лошадей. Туристы остались в тайге без всего и без лошадей. Но с палатками.

Вещи я затащил в юрту и поставил в ногах, велосипед замкнул на замок в стайке. Утром маленький рюкзак сильно похудел — из него вытащили плёночный фотоаппарат, накопитель для фотографий, заполненную фотками флэшку, два аккумулятора и фонарик. Цифровой фотик был у меня в кармане куртки, поэтому он остался. Фотографии всего похода было очень жалко. Как это было возможно вытащить вещи из закрытого рюкзака из под самого носа на виду у хозяев в закрытой юрте я догадался позже. Но сначала спросил у хозяина — был ли кто-то ещё в гостях. Он сказал, что рано утром приходили пацаны — рыбаки, спросили про меня — кто такой. Узнав что турист, наверно залезли в рюкзак и вытащили вещи. А потом ушли. Он ничего не видел, пацанов не знает, но может помочь найти. — Я виноват, как же так! Не усмотрел. Они наверняка захотят деньги в обмен на вещи.


Фото 6. Заходи! Гостем будешь!

Битва за флэшку

Схема развода стала очень явной. Я сказал, что буду рад, если он мне поможет. Он ответил, что это очень сложно, но пока я могу идти на перевал, он меня догонит на лошади. Я не очень расстраивался по поводу фотоаппарата, но фотографии на флэшке было жаль. Через некоторое время я услышал окрик — Денис. Иди сюда. Я стал спускаться, оставив велик на дороге. Приблизившись где-то на расстояние 10-15 метров, увидел, что на меня уставилась винтовка. Карабин Тигр — наследник снайперской винтовки Драгунова (СВД). С Тигром можно и на медведя.

Неожиданно в голове закрутилась тувинская загадка: «В конце ложбины сверкнуло, серый упал». (Разгадка: ствол винтовки и волк)

Маленькая дырочка ствола 7.62 мм смотрела мне в голову (на которой всегда велошлем!). Я надеялся, что стрелок слышал о Гаагской конвенции 1899г., согласно которой нельзя стрелять пулями, которые сплющиваются. Но даже если он слышал о Гаагагской конвенции, он точно не знает технических деталей динамики пули и последствиях контакта пули и мягкой ткани. Механизм воздействия пули на ткани человеческого тела неясен даже для экспертов, не говоря о тувинских подростках в долине р. Чазадыр.

Известно, что уже через 0,0005с после проникновения в тело пули, она оказывает взрывоподобное действие. Отслаивается кожа, формируется временно пульсирующая полость. Это должно быть некомфортное чувство... Ствол карабина имеет винтообразные нарезы и при выходе из него пуля делает 3000 вращений в секунду, совершая ко всему прочему колебательные движения. В процессе ранения создаётся давление, попеременно — отрицательное и положительное. Отрицательное давление в среде, такой как живое тело вызывает кавитацию — образование вакуумных полостей. Полости (каверны) под давлением схлопывают. Ударные волны при схлопывании создают давление до нескольких тысяч килопаскалей. Весь процесс занимает несколько миллисекунд — то есть умираешь не больно. Будь ты медведь, кабан или тарбаган. А при попадании пули в кость, кусочки кости поражают прилежащие участки ткани. При попадании во внутренние органы — остановка деятельности внутренних органов. А если пуля застряла в голове, то слезами горю не поможешь, и ломать голову, что же сварить на завтрак — гречку или геркулес, как правило, уже не надо.

Такая динамика может устраивать стрелка, но никак не мишень — будь то медведь, горный козёл или турист. Я продолжал играть в гостя и хозяина и дружеским тоном попросил стрелка отвести ствол в сторону. Он сказал, что «шутит» и через пару секунд отвёл ствол в сторону, но из рук не выпускал — так оно круче. Я подошёл ближе и спросил, что с вещами. — Мы нашли тех пацанов. Вот твои вещи. Но нужны деньги в обмен. Они просили много денег. Сколько у тебя есть? Я сказал, что в качестве вознаграждения могу дать тысячу рублей. — Но у тебя больше. Утром, «хозяин» видел у меня на шее кошелек с паспортом, в котором было немного денег, но поскольку в кошельке были кое-какие справки, то он немного выпирал. — Открой кошелёк. В кошельке было действительно больше. Забрав всю пачку ( порядка 3 с половиной тысяч) хозяин попросил проверить — все ли вещи на месте. — Флэшки нет. — Отдай флэшку скомандовал стрелок своему приятелю. Второй пацан вытащил из кармана куртки флэшку и вручил их хозяину, тот передал мне. — Все что есть. Оставьте тысячу, а то на дорогу не хватит. Как будто это не он отдаёт, а те — пацаны-рыбаки, которые ограбили. Тысячу мне отдали. — Ребята, спасибо, что помогли! Нашли негодяев! — Не за что. А теперь давай быстрее езжай отсюда, а то ... Не расслышал что он сказал — пацаны быстро скрылись в кустах. Затем раздался «шуточный» выстрел из винтовки. Вроде салюта Победы. Эхо раскатилось по долине. Конечно, если пацаны захотят продолжить игру в индейцев — они могут обогнать меня по тропе и встретить у впадения Чазадыра в Барлык. Мне предстояло штурмовать два перевала — Перевал Пустых Бутылок и Перевал Стреляных Гильз и частично катить велик, поскольку дорогу сильно размыло и затопило. Юрты, которые ещё два дня назад были здесь — уже перебазировались на другой берег. На склоне гуляла отара овец, а мне казалось, что помимо овец есть ещё и чабан, который прихлёбывает из полторалитровой коричневой бутылки ораку и рассматривает меня в мушку прицела и решает гамлетовский вопрос — «мочити» или не «мочити». Так просто — узнать, что это за странная шапка у меня такая на голове. Или как в фильме «Вавилон» — просто проверить дальность стрельбы винтовки. После второго перевала у моста через Чазадыр я искупался, помылся, перепаковался и размышлял, что одиночное путешествие по Дикому Западу вряд ли обходится без подобного рода происшествий. Но я ещё не знал, что развязка будет иметь совершенно неожиданный конец. Воистину дорога это загадка. А пока что дорога идёт вдоль Барлыка, пузо у которого раздулось основательно как после сытного обеда. В сезон дождей реки впитывают воду проливных дождей и пропустив один раз, обратно могут не пустить. Оказаться в такой ловушке — дело одного — двух дней. То что было плёвым бродом два дня назад, сегодня кажется непреодолимой преградой — только вплавь. Кусты скрылись под водой, а дна не видно. Вода Барлыка — чай с молоком.

Большим плюсом была фотография пацанов, которую я сделал вечером на фоне юрты на цифровом аппарате. Это же надо — сфотался на память с грабителями — где такое ещё может случиться? Поэтому фотографию бандитов — публикую прямо в отчёте. Её можно было рассмотреть в режиме просмотра, увеличить лица и т.д. Поэтому у меня было с чем обратиться в милицию, если я всё же решу это сделать. Можно будет распечатать фотографию, написать WANTED и расклеить по всей Туве! Проезжая домик Димы-Седого я снова попрощался и рассказал о случившемся. Он посмотрел на фотографию и сказал, что пацаны из Аржана. — Обязательно сообщи в милицию! Одного из них он никогда не видел. Вскоре я проехал через Эрги-Барлык и снова был на разбитой грунтовке в Кызыл-Мажалык. Здесь находится Центр Азии, который по моим представлениям находится в Кызыле. Но в Туве два центра Азии, а, может, где-то есть ещё и третий и, не дай Бог, четвёртый. В мою сторону проехала набитая маршрутка — Пазик, в окна смотрели суровые и непонимающие лица тувинских сельских жителей. Что здесь делает велосипедист? Вокруг прерии, койоты, ковбои, индейцы с ружьями и отравленными стрелами, а этот бледнолицый идиот в велошортах и каске решил тут покататься. Один, да ещё и без Винчестера. В лицах пассажиров не было ни горсти сочувствия, ни удивления, ничего, даже какая-то обида — мол, теперь здесь уже велосипедисты разъездились. Не порядок.

Степь была совершенно другого значения, нежели в первый раз. Дождём и не пахло, было жарко и сухо как в пустыне. Вокруг стрекотали цикады, дико бились в спицы велосипеда и тухли под колёсами, а мухи бешено врезались в шлем, расплющивались о стёкла очков и хлестали лицо. Я всё ещё думал — заявляться к шерифу или нет. Терять время не хотелось, кроме того, вернуть мне ничего не вернут, но хотелось возмездия и предупреждения другим. Что такое Тувинская милиция я представлял и потому не надеялся на какой-то быстрый благоприятный исход. Ко мне приближается Форд универсал, я машу рукой. Водитель тормозит и я спрашиваю — не подбросит ли он меня в Ак-Довурак, в милицию.

— А что случилось? — Меня ограбили (хотя технически это вроде и не ограбление, а отъём денег с косвенным применением огнестрельного оружия, а точнее даже плата за пельмени и room плюс service fee, taxes and charges. На самом деле, эти ребята с карабином ничем не хуже капиталистов, которые продают билеты на самолёт — к билету надо оплатить аэропортовый сбор в размере нескольких тысяч рублей — за что? За пользование туалетом и ковровой дорожкой?).

— .....Меня ограбили (драматично звучит).

— Ну-ка, расскажи мне всё как было, где. Я председатель сомона (то есть сельский глава). Я рассказываю свою историю и показываю фотографию. Глава уверенно говорит, что настоящих хозяев мы найдём и решим проблему. Каким-то образом я вместе с велосипедом загружаюсь в машину, на заднем сиденье сидят ещё 4 дамы. По пути навстречу нам движется Уазик — Вот хозяева той юрты., говорит председатель сомона. Он им сигналит и выходит из машины, мы едем дальше до Кызыл-Мажалыка и высаживаем пассажиров. Затем возвращаемся к Уазику. Из Уазика выходят три женщины и мужчина-шофёр. Я рассказываю по третьему разу историю и показываю фото. — Это наш зять из Эрзина. Мы его первый раз пригласили поработать, а он такое вытворяет. Он сам гость, а не хозяин. Извините нас пожалуйста, мы сейчас вернём вам ваши деньги, но не пишите заявление в милицию. Деньги мне возвращают, мы садимся в машину и едем в посёлок. Здесь добрый покровитель ведёт меня в столовую, мы ужинаем. Меня отвозят на автовокзал и я сижу в дилижансе на пути в Кызыл.

На восток

Дилижансы в Туве имеют интересное свойство — они не отправляются сразу, в какое-то определённое время по расписанию. Какое может быть расписание в прериях? Здесь есть индейцы, ковбои, стада баффало, квакеры, Винчестеры, виски с молоком, но только не расписания.

«Аллах Акбар. Возьми трубку. Чечня на связи.» - это рингтон в трубе водителя маршрутного дилижанса (по ушам видно-что борец). Кстати, борьба в Туве национальный вид спорта, и борцам присваивают титулы - чан (слон), арзлан (лев) и пачин (мужик). Почётнее всего быть слоном (это типа мастер спорта международного класса), а мужик — просто кандидат в мастера спорта. Сначала дилижанс собирает всех пассажиров по сёлам и потом уже без остановок едут до финиша. Я прокатался с водителем около часа перед отправлением. Заехали на автовокзал, потом в какую-то деревню, потом в магазин, чтобы закупить провизию и запас пресной воды, «напоили лошадей». Но зато в пути познакомился с завучем Шекпээрской средней школы, которая отправила дочку в Улан-Удэ на сдачу вступительных экзаменов на факультет буддологии и монголоведения. Она угощает всех попутчиков соком и печеньем, а меня приглашает переночевать в посёлке Каа-Хем в доме её сына и невестки. Попутчики рассказывают истории из местной жизни. Весной 2008 г. молодая девушка вышла на заправке у сворота в село Чираа Бажы. Она позвонила родителям и сказала, что приехала. Родители ответили, что рады и выезжают. Но почему-то задержались с выездом, дочь решила пойти им навстречу. Стемнело. Раздался звонок сотового телефона у матери — Мама. Волки. Когда родители наконец подъехали — то увидели на дороге голову дочери, сотовый телефон и какие-то ошмётки. Говорят, девушка была очень красивая. В 2008 г. на волков устроили охоту с наградой — 5000 р. за самца, 10.000 р. за самку.

В Каа-Хем мы приезжаем за полночь, поэтому сразу ложимся спать. Мне выделяют отдельный диван. На следующий день я смазываю - чиню велосипед, невестка кормит меня завтраком и я отправляюсь в Кызыл.

Надо сказать, что после благополучного разрешения чазадырского инцидента, мне не хочется быстро уезжать из Тувы. Но я сразу отказался от варианта велопохода из Ак-Довурака в Саглы и Мугур Аксы. А решил изучить Восточную часть Тувы, где до сих пор сохранился заповедник русских поселенцев — старообрядцев. Поэтому целый день я гуляю по Кызылу в споровождении Эреса, коллеги моего красноярского друга Артёма, который работает в МЧС. Адрес и координаты Кызыльского поисково-спасательного отряда мне дал Артём и потому на ночлег я остаюсь в здании пожарки. Спасатели рассказывают, что в Туве случается всякое — например, во время сплава группа отдыхающих на берегу пригласила водников причалить к берегу, но те не причалили. В ответ один из отдыхающих выстрелил и прострелил шапку капитана.

У меня два варианта — заброситься с велосипедом на Заре (1700 рублей + 200 за велик) по Большому Енисею до Тоора-Хема и проехать к озеру Азас, а потом спуститься по грунтовке до Бояровки. Второй вариант — без водных приключений проехать до Сарыг-Сепа и дальше в деревни староверов на малом Енисее (Эржей). Выбираю второй. Рано утром стартую в Кызыле и вечером финиширую в Бельбее, недалеко от парома через Малый Енисей. За день я пролетел почти 120 км., благо было сухо и грунтовка была набитая. Проезжая через деревню, из домика выбежала целая орава ребятишек и женщина. Все они радостно восклицали — Смотрите! Турист! Турист. Я остановился, выяснить у них, где избушка лесничего Виктора, который печёт и продаёт хлеб. Оказалось, что ребята из кызыльского ЦДЮТа и сами сидят без хлеба — пекут лепёшки. Меня напоили чаем, я сварил гречневой каши, а потом расположился на веранде на нарах, куда и закатил велосипед. Ночью — во дворе ходят коровы и свиньи и потому могут сожрать то, что ещё может пригодиться.

Утром пошёл дождь. Айлана и Аяз рассказали, что они здесь устраивали летний лагерь для юных туристов. Хотели пожить в палатках, но хозяева одного из домов предложили им остановиться во времянке, так прошло две недели. Но их должны забрать не сегодня-завтра. Мы завтракаем и отправляемся с Аязом и ещё одним юным туристом — Пачином пешком в Эржей, велик с грузом я оставляю в доме. Но через полчаса нас догоняет «таблетка» и отвозит обратно домой — дети и воспитатели уезжают обратно в Кызыл. Великодушная Айлана предлагает мне большой пакет макарон (5 кг.), сахар (2-3 кг.), рис (3 кг.) и сухое молоко (1 кг.). То есть если бы я решил остаться на неделю в Бельбее, у меня был бы весь запас продуктов. Дети на прощание фотаются с велосипедом, осторожно трогают разные его части, но дурацких вопросов типа — зачем спицы, не задают, а дарят мне шоколадку Марс. Вот так дети! Отдать шоколадку Марс! немного я в жизни таких детей встречал, которые взрослых дядек угощают, да ещё шоколадкой Марс. Да здравствуют дети кызыльского ЦДЮТура!

Я решаю всё же добраться до Эржея и сделать это пешком. До Эржея в сухую погоду на велике можно проехать и без паромной переправы по левому берегу. Но после дождя это дорога непроходима, а для гружёного велика она просто вредна. Поэтому я возвращаюсь к парому и жду. Паром не идёт. Я кричу — А когда паром будет? Паромщик выскальзывает из своей избушки и начинает крутить лебёдку. Вскоре паром подходит, и я захожу на палубу, которая вмещает всего один автомобиль. Подаю пять рублей — оплата проезда пешехода. Паромщик выкидывает пятак в реку и усмехается — Пешеходов я бесплатно вожу. В следующий раз будешь ждать машину. А в путеводителе «Ле пти Фюте» было написано, что «паром бесплатный, потому что государственный». Дождь, начавшийся утром не прекращается и всё небо заковолокло серым покрывалом. Дорога раскисла, но поначалу по песчаному покрытию ещё можно ехать. У самого парома расположена база с домиками и хозяйской постройкой. Хозяин — Гоша Шмаков, разрешает оставить велик с грузом в гараже. Я иду пешком в Сизим, где есть переправа в Эржей. Идти по дороге невозможно — она скользкая и кажется, что ты стоишь на дорожке тренажёра — ногами перебираешь, а дорога уходит из под ног. Ты устал, а стоишь на том же месте. Проще идти по высокой траве, под линией, но тогда ты весь мокрый. Чередую мокрость с грязью. Грязь набивается в ботинки, весь мокрый. У ворот в Усть-Сизиме решаю спросить дорогу — меня приглашают зайти. На лавке сидит бородатый дед — клюёт носом, за столом сидят три женщины и мужчина. На столе стоит бутылка, стопки. — Сегодня у нас небольшой праздник, решили отметить... — А зачем тебе в Эржей? — Да, я к Надежде Герасимовой, она руководитель ансамбля Октай, исполняют старинные русские песни. — Ну таких песен и я сколько хочешь спою, Полина начинает петь песню... Полчаса пьяного разговора за сковородкой жареных лещей, в тарелке остатки рыбных котлет — тоже из лещей. Правда, я пью кофе, а с крыши капает вода. В печке трещат дрова, трещит и сама печка — на неё капает вода с дырявой крыши. Коля бьёт Ларису, а его мать их разнимает. Правда, делают они это всё на улице под дождём, поэтому я слышу, но не вижу. Сын Коли угощает меня и свою бабушку — Полину конфетами. Есть их сам ни в какую не хочет. Коля обещает меня подбросить до парома, но идти тут совсем ничего. Я прощаюсь и иду пешком, меня догоняет Лариска, отсидевшая три года в лагере ни за что, но сбежавшая на свободу. В руке у неё бутылка водки, из которой она периодически отхлёбывает. Предлагает мне. — Я не хочу. — Тогда подержи.

Если ты не пьёшь, тебя начинают подозревать, так хоть какое-то доброе дело сделай.

Вскоре меня догоняет Уазик, в котором сидит Коля и его мать. Мы трясёмся с полкилометра, а Полина снова заводит грустную песню, что прямо слёзы наворачиваются. Я выхожу из машины и переправляюсь на другой берег на пароме. В Эржее пьяных я не видел — мужики с окладистыми бородами чинят лодку, здороваются. Серьёзные дома, лодки, канавы по которым стекают ручьи в Енисей. Иду по тропе выше по Енисею — в русле огромные валуны и пороги. А также дачи жителей Кызыла. Ниже по течению мужики болтаются в лодках и ловят лещей. Другой рыбы нет. Дождь слегка стихает и я иду по тропе вверх, вверх по течению летит Хиус. В 6 км. от Эржея есть турбаза. Дорога идёт вполне приличная, тропа тоже — можно ехать на велосипеде. Но дорога есть и по другому берегу Енисея до Ужепа — крайнего оплота староверов Каа-Хема. Там живёт старейшина. Молодые чаще уходят выше по Енисею к более строгому укладу, подальше от телевидения и радио. В гости здесь не приглашают, поэтому зайти и посмотреть как живут люди сложно. Можно, конечно, и попроситься, но ночевать здесь я не планирую. Хотя всё же интересно было бы встретиться с Надеждой, поговорить. Тем более, Борис Иванович в Кызыле рекомендовал. Нахожу дом, меня встречает Юра — художник. Юра рассказывает, что здесь в Эржее своебразная творческая заимка, на лето привозят детей в летний лагерь. Надежды Васильевны нет — гуляет по лесу. Какое-то время мы с Юрой посидели, поговорили, я съел тарелку гречки с мясом, допил молоко с кругляшками масла. Юра кроет пол в домике, ему надо работать, а я решаю изучить деревушку, узнать, нет ли возможности спуститься на моторке. По воде было бы и интереснее, и грязь не месить. Но в Эржее с бензином проблемы, 8 литров ни у кого нет, надо ехать в Сизим. Возвращаюсь к заимке, хозяйка вернулась, но как-то на общение не настроена.

— Вот я такой-то, такой-то, путешествую, решил к вам зайти. Как обычно, люди знакомятся.

— А что у нас может быть общего? Тут я слегка поник.

Действительно, что может быть общего у двух людей в Тувинской тайге. Что вообще у людей общего? Две ноги и две руки, голова и пять дырок в ней (очень жаль, если шесть). Может, в этом-то и разница между деревенским и городским жителем, живущим в деревне. Не готов я был к такому, поэтому ничего про ансамбль Октай я не узнал, про этническую музыку и песни староверов, которые собираются по деревням тоже не поговорили. Правда записал адрес эл. почты — узнать где диски можно купить, некоторые мои друзья очень заинтересуются. В голове закрепились слова Надежды, сказанные то ли с гордостью, то ли с обидой

— Наши диски продаются не только в Красноярске, но и в Европе и в Америке... поэтому попрощался с Юрой и пошёл обратно в Бельбей. — Оставайтесь у нас, раз пришли... сказала хозяйка заимки. — Да ничего, я до Бельбея быстро дойду, насколько мог жизнерадостно ответил я и побыстрее пошёл на паром.

Возвращение домой

На паром не успел, уже было 10 вечера. Однако, мужики на моторке переправляют меня на другой берег, и я в ночи в свете фонарика иду по грязище, которая стала ещё более грязной. Грязь достигла своего апогея — грязнее не бывает, хорошо, что я шёл ночью, и грязь не так действовала на нервы. В свете фонарика она переливалась как жидкое то ли серебро, то ли говно. Возвращаюсь к гаражу и велику. Без задних ног опрокидываюсь как подстреленный козерог — (нет не буду так больше шутить) — и не обращая внимания на струйки воды — валяюсь до утра. А утром такой же дождь. Гоша с жалостью смотрит на меня и велосипед и говорит, что его отец собирается ехать в Сарыг-сеп на «головастике» — бортовом уазике. Я жду в избушке паромщика. Час. Играю на хомусе. Два. На хомусе уже не играю. Три. Опять игряю на хомусе. Пью чай, лежу и внимательно изучаю интерьер избушки паромщика. Рядом с цепью для бензопилы расположен портрет девушки без бикини, то есть голой. Чтобы не мёрзла, повесили у печки греться. А чтобы не дуло из щелей, прибили картон, на котором написаны китайские иероглифы и загадочное словосочетание «Скорая Слапша». У входа в избушку висит календарь с портретом Важного Человека (второго после Шойгу) на лошади в ковбойской шляпе с патриотическим призывом почти времён Великой Отечественной «За Путина! За Туву! За Единую Россию!». У окошка приделано зеркальце заднего вида, чтобы можно было не вставая с лежанки смотреть в окошок и оценивать обстановку — есть ли кто на очереди на паром или нет. Умно. Романтическую обстановку завершает радиола с указанием расстояния до главных городов мира — Берлина, Варшавы, Лондона и Кызыла. И кружка. Кружка паромщика всем кружкам кружка. Супермегакружка! К банке из-под тушёнки обручем приделана витиеватая ручка из жести. Зело оригинально. См фото 6.

Паромщик спит — а чего ещё делать?. — Жди машину, меньше чем за полтинник не поеду. Машины нет и вообще машин нет — кому взбредёт в голову ехать в такую распутицу по такой дороге. Паромщик Серёга усмехается, когда узнаёт, что я приехал к староверам. — Выродились давно здешние староверы. Но узнаю, что сам он не пьёт. Наверно, в деревне оставаться непьющим это проявление личного героизма. Он выходит узнать поедет ли отец Гоши или нет, хочет заказать ему бензин. Возвращается и говорит, что гошин отец уже давно бухает и ехать не собирается. Мне надо выбираться — наконец, с противоположного берега сигналит машина, и я еду обратно.


Фото 7. Кружка из банки от абаканской тушенки.

Дорога просто невыносимо грязная — велосипед весь в грязи, рюкзак тоже, штаны - понятно, в ботинках давно грязь — к вчерашней подмешивается свежая - сегодняшняя и они образуют превосходный грязевый меланж. Грязи так много, а никто её не использует в народном хозяйстве. Вот бы придумать как грязь использовать в народном хозяйстве. Ведь в России её так много, особенно на дорогах. Это пока ещё самый скрытый и неразработанный российский ресурс — скажем, чёрное серебро. А добывать её даже и не надо — инфраструктуру тоже никакую не надо, для экологии — никакого вреда от разработки грязи, проехал только по дороге — собрал грязи и всё. А там глядишь — городок грязедобытчиков, корпорации КрасГрязьПром, ТрансГрязь, РусГрязь, откроются банки — Грязькредит, Грязькапитал, CityDirt. Новые мегаполисы — Новые Грязи, Грязновск, Грязегорск, Грязновичи. Начнём в Европу грязь поставлять и обязательно в Китай, пока те не додумались. В крайнем случае, китайцам можно менять на пуховики, спецодежду или кафельную плитку. Грязь — это рабочие места, новая модель экономического благосостояния — и из грязи в князи. Завалим отечественной грязью Америку, те-то уже давно свою грязь вывели и скучают небось. Когда закончится своя грязь (то есть нескоро) можно предложить венчурные предприятия в Эфиопии и Никарагуа. Получение экслюзивных прав качать грязь по всему миру — путь к глобальной гегемонии. А там и двигатель появится работающий на грязевом топливе...

А пока грязь превосходит сама себя — грязнее этой грязи не бывает, дорога давится от грязи, она лезет у неё из ушей, грязь заполонила каждый свободный кважратные дециметр дороги. Свободу от грязи! Но я пленник дороги — нет ни обходных тропинок, ничего. Сцепления никакого, поэтому приходится идти пешком, утопая в грязюке. Боже мой! Какая непролазная грязь! На цепь больно смотреть — поэтому я не смотрю. Навстречу мне двое пешеходов — из Красноярска, идут в Ужеп к родственникам. Я им говорю, что после парома дорога ещё хуже. - А мы думали, куда уж хуже. В их глазах ужас и резкий спад энтузиазма.

Чем выше по реке, тем сильнее вера. И грязность дороги. Мне и Эржея хватило, хотя настоящие староверы — выше, в скитах. А ведь два дня назад здесь было так приятно ехать. Всего каких-то 10 км. до асфальта. Но проехать по лесу по тропке невозможно. И за два км. до асфальта у меня крякнул «петух» — то есть держатель заднего перключателя, и я схожу с дистанции, в Сарыг-сеп меня «эвакуирует» медпомощь тубдиспансера. Неожиданно в голове начинает крутиться грустная тувинская пословица: Человек без коня, что человек без юрты.

Мою коня, съедаю тарелку супа и выхожу на трасу. Меня окликает женщина в маршрутке — иди сюда! Я спрашиваю — не в Кызыл ли они едут. — В Кызыл. В Кызыл. Садись. мы тебя довезём. Видели как ты сюда ехал, хотели подвезти. Вот теперь и подвезём. Полтора часа собираем пассажиров — три пьяных дамы возвращаются с похорон зятя, который рыбачил в Каа-Хеме, утонул. Едем обратно в Кызыл, проезжаем места, где я останавливался и пил холодное молоко с круглыми шариками застывших сливок, мазал сметану на хлеб, купался. Но вечером та же дорога выглядит по-другому. Мост через Малый Енисей (Эни Сай — «мать-река», а вовсе не «батюшка») построили только в 1996 г., до этого была паромная переправа. А два года назад было сильное наводнение — на вертолёте летали в Сарыг-Сеп. Меня подвозят до самой пожарки на левом берегу Улуг-Хема, где новая смена и я опять рассказываю свою главную тувинскую историю.

Ночую в комнате отдыха пожарников, а на следующий день на Камазе мчимся в Арадан. На границе Тувы и Края останавливаемся. Камаз не заводится — у шофёра нет отвёртки, я достаю свою, чиним контакты и едем дальше. В Арадане обед и смена лошадей — едем через Ойский перевал, где разбился А. Лебедь, вот она «полка» и вид на Ергаки — спящий Саян, Звёздный, Птица. Вокруг домики, народ гуляет. Ойское озеро и вот съезжаем на равнину. В Казанцево смена лошадей и на фуре с грузом дёрна (потенциальной грязи) я уже еду в Красноярск. Мозоли от попадания грязи сильно воспалились, несмотря на мои предыдущие старания и бинтования уж больно тувинская грязь въедлива (качественная!). Правая нога сильно опухла. Наконец, я дома и иду на перевязку к хирургу. Тяжёлый был поход. Моя главная ошибка — не взял табак. Дорогой бледнолицый читатель, если едешь в Туву — бери табак.