НовостиNews - ПоискSearch - ТекстыTexts - ФотоPhotos - КартыMaps - СнаряжениеEquipment - LTLT

Побег

А.Отвагин

"Название "Белое море" возникло у новгородских ушкуйников в смысле "свободное море"
(С.В.Попов).

Беловодье - никем не заселенная, вольная земля".
(По В.И.Далю).

"Статья 64 УК РСФСР 1990г.
Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности СССР: шпионаж, ... бегство за границу ... наказывается лишением свободы на срок от 10 до 15 лет с конфискацией имущества или смертной казнью..."

"Статья 83 УК РСФСР 1990 г.
Выезд за границу, въезд в СССР или переход границы без установленного паспорта или разрешения надлежащих властей - наказывается лишением свободы на срок от 1 года до 3 лет".

"Был побег на рывок
Наглый, глупый, дневной..."
(В.Высоцкий)

Глава 1. История создания плота.

С детства я мечтал о Севере. Под влиянием книг и рассказов отца в моих школьных тетрадях появлялись рисунки парусников на фоне далеких гор, карты сказочных островов. Я искренне верил в Землю Санникова и считал, что взрослым просто некогда искать ее, но я, когда вырасту, обязательно найду. В третьем классе, наткнувшись в журнале на чертеж швертбота, я зажег своими рассказами друзей, и мы проводили целые дни напролет в поисках фанеры. Когда большинство деталей было грубо выпилено, родители, от греха подальше, ночью все отнесли на помойку.

Шло время. К совершеннолетию я уже имел небольшой парусник, сделанный на основе надувной мотолодки. Занимался я и парусным спортом, но гонки скоро наскучили мне, а путь от швертбота до крейсерской яхты казался слишком длинным. На своей маленькой лодке я открывал Селигер, Волгу, Рыбинское водохранилище. Пока мои друзья учились и делали карьеру, я зимой строил лодки, а летом путешествовал, все дальше забираясь на север. После армии я решил наконец-то взяться за ум и оставить детские забавы. Пора выходить в море и увидеть то, о чем мечтал всю жизнь. Случайно наткнувшись на объявление о продаже спасательного плота "ПСН-10М" и увидев его воочию, я понял: это именно то, что нужно. Перевернуть или утопить такое судно почти невозможно, каюта обеспечит минимум комфорта для длительных путешествий. Воображение сразу дорисовало две мачты, киль, подвесной мотор. Увозя покупку на такси, я мысленно уже видел заснеженные горы Новой земли и фьорды Норвегии. Всю зиму мы с товарищем трудились в поте лица над созданием нового корабля. Сделали мы следующее: на разборное днище из 10мм фанеры крепился кильсон, к нему насквозь через резину крепился на шпильках киль из 6мм дюралевой пластины, два шпангоута, дающие жесткость, образовывали вместительный рундук для хранения бензина в плоских 30-литровых канистрах и вещей. На крышках этого рундука мы спали. Две мачты, опираясь на кильсон, проходили через брюканцы сквозь крышу каюты и растягивались тросами. Штаг фок-мачты был заведен на длинный бушприт. С кормы, на мощной трубе, идущей также от кильсона, крепился транец, на котором руль поворачивался вместе с восьмисильным "Ветерком". В носу был оборудован газовый камбуз. Парусное вооружение было рассчитано на плавание с попутными ветрами. Лавировать против морской волны с корпусом такой формы просто немыслимо. Длина плота была 3.80, ширина 2.60, в плане это овал. Диаметр баллона был 50см. Если закрыть оба люка в каюту, плот становился герметичным, а благодаря двойным стенкам каюты и специальному устройству, конденсат от дыхания собирался в резиновые емкости и в каюте всегда было сухо и тепло. Плот был рассчитан на 10 человек, и втроем, внутри было довольно просторно. Вес в сборе получался около 200 кг. Возили мы все в багажном вагоне. Собрать лодку можно было за 4-5 часов.

Первое плавание на этом судне мы расценивали, как тренировочное. Шли из Череповца в Углич. Рыбинское водохранилище мы пересекали несколько раз в разных направлениях, чтобы приобрести опыт хождения на таком судне вдали от берегов. Во время перехода от Гаютино до Весьегонска плот попал в небольшой шторм, своим плоским днищем он буквально прилипал к воде, качало нас изрядно, но через открытый кормовой люк внутрь не попало ни капли воды. Огорчала только скорость, больше трех узлов мы не шли, как бы яростно ни дул ветер. Но небольшая скорость с лихвой компенсировалась возможностью находиться на ходу в течение многих дней, не подходя к берегу. Идя вахтами, мы выигрывали по сравнению с более скоростными, но лишенными каюты судами. Улучшив зимой конфигурацию и пошив более современные паруса, на следующее лето мы уже были на Белом море. Плавание было на редкость удачным, большую часть пути мы прошли с попутными ветрами. Начав в Кандалакше и обойдя весь Карельский берег, мы зашли на Соловки, оттуда одним переходом добрались до Кондоострова в Онежской губе. Осмотрев шхеры, мы, используя свежий ветер, всего за двое суток дошли до Архангельска, по пути пересекая вдоль весь Двинский залив. Плавание прошло благополучно, в основном, благодаря слаженной работе экипажа. Оба мои спутника были не просто опытные туристы и рулевые (один из них имел свой катер), но и хорошие друзья. Больше всего мне запомнилось, что я не видел никого из них без работы. Без всяких с моей стороны напоминаний они поддерживали на плоту образцовый порядок и относились ко всему бережно. К моему величайшему сожалению, это плавание было лебединой песней моих компаньонов. На следующий год они пустились в плавание по морю бизнеса и утонули в нем навсегда. Оглядываясь назад, я понимаю, что такое хорошее отношение команды и такой настрой на победу, сложились еще на стадии подготовки. Когда весь экипаж долгие месяцы строит лодку и готовит поход, люди начинают относиться к кораблю и друг к другу совсем по-другому. Матрос, которого взяли в последний момент, никогда не будет считать лодку своей, не будет стремиться пройти до конца маршрут. Но опыт пришел ко мне не сразу. В то время казалось, что достаточно иметь хорошую лодку и деньги на дорогу, а люди найдутся. Полируя и отлаживая зимой детали мотора, я и не думал, что шлифовать надо было будущий экипаж, что это гораздо важнее.

Успех вскружил мне голову. На следующий год я решил идти дальше на север. Предполагалось, стартовав в Беломорске, дойти до Соловецких островов, обогнув их, и с острова Анзерский идти сразу на Кольский полуостров. Далее вокруг Кольского дойти до Мурманска. Я начал тщательно готовиться. В то время достать морские карты, а тем более, лоцию, было простому смертному не под силу и, все мои усилия в поисках оказались тщетны. В итоге я купил несколько топографических карт Мурманской области. Обычный жидкостный компас для спортивного ориентирования заменил навигационные инструменты. Кстати, в предыдущем походе я обходился административной картой и школьным компасом, тем не менее, от о.Жижгин мы вышли на о.Мудьюгский весьма точно. До сих пор я глубоко убежден, что точные карты и спутниковые системы навигации лишают капитана маленькой лодки инициативы и радости открытия. Точные приборы хороши для судов, стесненных своей осадкой, совершающих коммерческие рейсы. Если человек никуда не спешит и лодка его может подойти к любому острову, можно обойтись и без них. Довольно скучно заранее знать, что за этим мысом будет залив, а дальше река. Гораздо интереснее научиться угадывать все это по рельефу местности, развить в себе чутье. Я никогда не жалел, что до последнего времени обходился без карт, даже сейчас я стараюсь брать с собой только обзорную карту, а главные опасности заранее дома нанести на нее. Больше всего меня беспокоили не карты, а близость границы. Она широкой полосой шла от Печенги до Северного полюса, но Мурманск - открытый город, билеты продаются свободно, значит, думал я, погранзона проходит западнее его, где-то на полуострове Рыбачий. За этими заботами быстро летело время.

Плот был почти готов, а вот с экипажем было сложнее. Нужно найти двух человек, которые согласятся идти на столь необычном судне за полярный круг. Многие из моих друзей к этому времени уже дальше Подмосковья никуда не ходили, а брать совсем незнакомых людей я опасался. В конце концов, выход был найден. Согласился ехать мой товарищ по плаванью на швертботе, он же нашел для меня недостающего матроса, имеющего уже опыт хождения на парусном катамаране. К сожалению, оба они были сильно заняты своими домашними делами и участвовать в подготовке не могли. Но Алексей - новый матрос - взялся выточить на заводе необходимые детали, сварить якоря, чем очень помог. Второму матросу, Александру, я поручил подготовить ходовые огни. Уже в июне, после шести месяцев героических усилий, он позвонил мне и с радостью сообщил, что ночи на этой широте белые, а значит и огни не нужны! Пришлось заниматься этим самому, так как огни были предписаны правилами, а я хотел во всем соблюсти букву закона. Если нас задержат, думал я, пусть все будет, как положено, досмотрят и отпустят обратно.

Плот был зарегистрирован как мотокатер и имел номер Р0918МЮ. Удаление от берега значилось 5 миль, но я тогда не придал этому большого значения. Кто будет мерить, 5 или 10?

В мае мы испытали плот на Волге. Под новыми парусами, на гладкой воде наше судно уверенно шло в бейдевинд, значит на море мы сможем при хороших условиях меньше использовать двигатель. Поскольку вся мощность "Ветерка" была не нужна (на полном газу плот садился кормой), был опробован вариант с переделанным карбюратором. Хорошо отлаженный и обкатанный двигатель с полированным грузовым винтом брал всего 1.1 литра в час, сообщая скорость плоту на гладкой воде 4 узла. В попутный ветер на курсе бакштаг мы могли поставить 18кв.м парусов. Для свежего ветра имелся и штормовой комплект. На стоянке мы пользовались тяжелым сварным адмиралтейским якорем, имея в запасе еще легкий якорь типа "Данфорт" и кошку. Для подхода к берегу была предусмотрена шлюпка (резиновая двухместная лодка), которая в походном положении поднималась талями и заваливалась на каюту. В комплект снаряжения входили и спасжилеты, страховочные концы, фальшвееры, туманный горн. Мы шли во всеоружии.

В июне, сдав багаж (около 400 кг), мы сели в скорый поезд Москва - Мурманск, который доставил нас в Беломорск. Поезд стоит здесь всего две минуты, и мы торопимся выгрузить все наши рюкзаки. Громыхая на стыках, состав ушел, оставив нас одних на перроне. Багаж можно получить только утром, и мы, оставив рюкзаки на вокзале, гуляем по городу.

Глава 2. Старт.

Тихая, белая ночь. Мы идем по пустынным улицам к морю. Проходим мост. Под ним ревет река, торопясь донести свои воды и стать морем. В воздухе пахнет свежестью, как в жаркий день у фонтана. Сворачиваем с асфальта на проселок и идем параллельно реке. Она распадается на несколько рукавов, и гранитные острова словно вытянуты течением. Выходим на берег. Палитра красок здесь настолько отлична от Москвы, что мы невольно замираем от восхищения. Никакой кричащей яркости, ничего неестественного. Потемневшее дерево изб на фоне розового гранита и бесконечное белое небо, сливающееся с туманной дымкой над морем. Свинцовые воды реки текут здесь уже плавно, словно готовясь соединиться с морским отливом, чтобы также, неторопливо повинуясь луне, поднимать и опускать лодки, стоящие на якоре. Привыкшим к суете большого города с его бешеным ритмом жизни, нам трудно усидеть на берегу. Сказав: "Ах. Как красиво!", мы пошли дальше, искать место сборки. По прошествии многих лет я понял, что видеть красоту и уметь наслаждаться прекрасным нужно так же учиться, как и управлять лодкой. Уметь заставить себя переключиться с мелких бытовых проблем и забыть о домашних делах - тоже искусство. Я всегда завидовал художникам, которые даже в городе находят прекрасное и, работая над картиной, часами любуются пейзажем. Обычно городской житель только через неделю, а то и две адаптируется на Севере. Уходят спешка и суета и человек, сидя у костра, уже спокойно смотрит закат, не хватаясь поминутно за камеру.

8 часов утра. Мы караулим приемщицу возле багажного отделения. После сна на неудобных вокзальных стульях чувствуем себя скверно, но предстоящие хлопоты по сборке плота подстегивают нас. Чтобы переправить вещи на берег, пришлось занимать почтовую телегу.

Первый день - самый трудный: сборка, установка множества вещей, поиски бензина. К обеду мы все уже валимся с ног от усталости, но плот на воде, вещи погружены, а на мачте поднят андреевский флаг, привязывая который к специальному фалу, я и подумать не мог, что через две недели он будет одной из главных улик против меня. Наконец торжественный миг. Мы поднимаем якорь и выходим в море, правда, до моря еще далеко, нужно пересечь всю губу и пройти в проход между двумя волноломами. Город возник не благодаря удобной бухте, а исключительно за счет канала, поэтому пришлось искусственно создавать закрытый от волн залив. Ветра почти нет. Немного тянет с северо-запада. Вот и мол. Плот выходит теперь уже в настоящее море, и первая волна, словно стараясь показать, что шутки кончились, разбивается о нашу скулу. Экипаж мгновенно укладывается в спальники и замирает.

- Эй! Что случилось?
- Нас укачало.

Я немного удивлен. Вроде только вышли, погода самая ходовая и сразу укачало! Мою старую команду тоже укачивало, но, словно настоящие англичане, они в этом никогда не признавались. Помню, как белый, словно мел, Михаил выскакивал из каюты и просил меня отдать ему руль.

Морскую болезнь эти ребята лечили исключительно работой. Загружая руки и голову, они не оставляли места для хандры. Михаил мне рассказывал: "Чувствую, не могу больше, тогда начинаю перекладывать продукты, главное убедить себя, что это очень важно и никто не справится кроме тебя. Или разматываю и сматываю якорные концы. В общем, ищу дело. А если просто сидеть и смотреть, как все кругом пляшет - сразу свалишься".

Как бы то ни было, но до этого похода я не знал, что мои товарищи могут чем-то болеть. Теперь же, не успев выйти в море, я остался один. Беру курс на виднеющиеся неподалеку шхеры. К вечеру усталость берет свое. Нахожу место для якорной стоянки и расталкиваю экипаж. Кое-как отдаем якорь и, предвкушая ужин, я потираю руки.

- Ну, что готовим сегодня?
- Ты что, еще и есть можешь после такой качки?!

Бледные лица, усталые глаза. Ребята ложатся опять и спят до утра. Приходится тоже следовать их примеру. Утром я встал голодный и злой.

- Это что же, теперь весь месяц так будет?

Я делюсь своими воспоминаниями о том, как боролся с качкой прошлый экипаж, но это только раздражает команду.

- Тебя не укачивает - ты не знаешь, что это такое.

Делать нечего. Завожу мотор и опять встаю к рулю. Ребята, также как и накануне, занимают свои места на рундуке. Мелькает мысль: может, вернуться? Но ведь целый год готовился, мечтал, что ж - все зря? Нет. Пойду вперед, даже если придется их высадить. А может, они и привыкнут, пройдет адаптация, и все войдет в норму.

На второй день пути мы подошли к островам Немецкий и Русский Кузов и встали в проливе на якорь. Плот, казавшийся таким большим, теперь выглядит совсем незначительным, красным пятнышком на фоне огромных скал.

Глава 3. Немецкий Кузов.

"Этот мир, эти горы, долины, мир -
Как волшебный фонарь. Словно лампа - заря.
Жизнь твоя - на стекло нанесенный рисунок,
Неподвижно застывший внутри фонаря".
(Омар Хайям)

Этот архипелаг из нескольких островов выделяется среди шхер своей красотой и мощью. Высота Немецкого кузова 140 метров. Это самый высокий остров на Белом море и, на мой взгляд, один из самых красивых. С вершины горы, куда легко подняться по пологому северному склону, открывается величественный вид. В хорошую погоду видимость, благодаря рефракции, превышает 30 миль. Сплошным ковром тянутся шхеры к Онеге. Глаз не устает любоваться этими созвездиями островов разнообразной формы. Поросшие лесом и вытянутые, острова соседствуют с круглыми, как мячик лудами, образуя хитросплетения проливов. Море пустынно, нигде не видно кораблей, не белеют паруса. Можно долго блуждать между островами, не встречая людей. Кажется, что ты и есть первый человек, увидевший эту сказочную страну. На что похожи шхеры, увиденные с высоты птичьего полета? Лучше всего на этот вопрос ответили, как ни странно, дети, которых я как инструктор парусного клуба привез сюда пять лет спустя. Стоя на краю обрывистого южного склона, они единодушно решили, что море - это космос, а острова - планеты, на которых наверняка есть жизнь, отличная от нашей. Наш катамаран - это звездолет, летящий в поисках самой красивой и удивительной планеты.

Всю северо-восточную часть горизонта занимают Соловки. Перед ними, как раз на полпути, видны острова Топы. На самом большом из них стоит маяк. Он работает автономно. А кроме птиц на острове никого нет. Мне доводилось останавливаться там. Испуганные появлением людей, чайки с криком взмывали вверх, пикируя с высоты нам на головы. Птицы размером не менее взрослой чайки доверчиво бегали вблизи по камням. На Большом Топе есть выход красивейшей кварцевой жилы. Ее стоит посмотреть. Ослепительно белый кварц резко выделяется на фоне гранита.

Неповторимое зрелище представляет собой вид с вершины Кузова в туман. Он клубится в ущельях и сползает вниз, укутывая, как одеялом, укромные бухты и песчаные пляжи. Невысокие горы кажутся сверху огромными хребтами, спящими в облаках. Создается иллюзия, что стоишь на огромной высоте и перед тобой горная страна. Люди, как великаны, ходят по горным чертогам, а низкий лес только усиливает это впечатление. Еловым лесом остров и обязан своему необычному названию. По-карельски куузи - это ель. Русские трансформировали это слово в привычное - кузов, берестяной ящик, до сих пор с успехом заменявший на Севере рюкзак.

Интересно наблюдать как лес сражается с ветром. Толстый у основания ствол взрослого дерева, поднявшись на несколько сантиметров от земли, опять круто нагибается и стелется вдоль склона, как ползучая трава. Своими ветками-руками дерево обнимает камни, спасаясь от ветра. Ниже защищенные скалами сосны и ели растут до тех пор, пока не падают под собственной тяжестью. Почвы почти нет, и корням не за что держаться, но, погибнув, дерево дает жизнь другим молодым побегам. Перегнив, оно само превращается в почву.

Немецкий кузов - царство камней. Здесь есть и ровные гладкие скалы, отвесно уходящие в море, и нагромождения плит, образующих гроты, где может укрыться от дождя несколько человек. Местами лежат гигантские кубические валуны, которые словно специально обработали. Главный зодчий здесь - вода.

"Вода - это самое мягкое и слабое существо в мире,
Но в преодолении твердого и крепкого, она непобедима,
И на свете нет равного ей".
(Лао-Цзы, VII в. до н.э.)

Попадая осенью в трещины, она замерзает, распирая гранит, с каждым годом углубляя щель. Отколотая плита, как на катках, съезжает вниз на округлых камнях. Все скалы испещрены причудливыми трещинами. В некоторых местах скалы похожи на плитку шоколада, ровно размеченную вдоль и поперек. Весной, когда ручьи стекают с гор, вода протачивает желоба. За тысячи лет они превращаются в мощные каналы, которые заканчиваются округлыми ваннами. Каскад таких сооружений напоминает аттракцион в аквапарке. Вода в таких каменных ямах чистая и пресная. Здесь можно наполнить канистры, а в жаркий день и мыться.

Кроме живописных видов, Кузова богаты памятниками прошлого. Но они сокрыты для непосвященных и часто туристы проходят мимо целого парка древних скульптур, так и не поняв, что это. На вершине, возле потемневшей от времени триангуляционной вышки, на склоне стоят сеиды, напоминание язычества. Храмом для древних народов служил высокий остров, стены и крыша были звездным небом. Прекраснее этого храма вряд ли удастся создать. Сеиды - это камни, поставленные друг на друга. Они напоминают то лодку, то оленя, то человеческое лицо. Еще в начале века возле них находили рыбьи кости и плошки с жиром. Поморы считали эти места заколдованными. Легенды о саамских колдунах имеют древние корни. Первое письменное упоминание встречается у Гомера. В десятой книге "Одиссеи" племя великанов (лестригонов) разбило камнями корабли Одиссея. В стране этих великанов стоят такие короткие ночи, что пастух, выводящий утром стадо на пастбище, встречает другого пастуха, загоняющего свой скот обратно. Благодаря этому свидетельству, можно сделать вывод, что греки уже забирались далеко на север и были наслышаны о чародеях с берегов туманного Гандвика. Варяги считали всю область Беломорья колдовским заливом. Снорри Стурлусон в своей книге "Круг земной" (XII век) пишет, как, выйдя из устья Вины (Двины) и плывя морем, викинги наткнулись на главное капище бьярмов, жителей Бсломорья. В этом капище стояли деревянные и каменные идолы, увешанные жемчугом и золотом. Когда норвежцы хотели снять эти украшения, раздался удар грома, и со всех сторон их окружили вооруженные люди.

В поэме А.С.Пушкина "Руслан и Людмила" в описании Лукоморья указывается берег Белого моря. Есть даже описание приливов "там о заре прихлынут волны...". Черномор у поэта "полнощных обладатель гор". "Полнощные горы" - расхожее название Севера России. Руслан встречает мудрого старца, который рассказывает ему:

"Послушай, в родине моей
Среди пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины
Среди лесов, в глуши далекой,
Живут седые колдуны.
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены".

В XIX веке многие богословы все еще вполне серьезно обсуждали могущество лапландских колдунов. Видимо отражение этих рассказов и легло в основу поэмы. Но, несмотря на могущество чародеев, край издавна притягивал к себе завоевателей. Вслед за норманнами, "воевать Кемь" ходили шведы.

Помните в фильме "Иван Васильевич меняет профессию" шведский посол просил у Ивана Грозного Кемскую волость? Во время войны 1495 - 1496 гг на островах противостояли друг другу шведские и русские укрепления. Для поморов любой иноземец, будь он датчанин или швед, в те времена назывался "немцем". Отсюда и название Русский и Немецкий кузов.

В наше время жители Кеми облюбовали архипелаг, как место хорошей рыбалки, здесь ловят треску. От песчаного пляжа на южном берегу, где обычно стоят все туристы, идет тропинка к домику, где ночуют рыбаки. Напротив, в проливе, хорошая якорная стоянка, закрытая от всех ветров. Сюда нередко приходят яхты с Архангельска. Другой пролив, между обоими Кузовами, известен своим мощным течением, которое меняет направление и скорость в зависимости от прилива и отлива. В сизигию, когда приливы наиболее высокие, нужен хороший ветер, чтобы преодолеть силу течения. Не раз, буруня воду, я влетал сюда на всех парусах, но ветер предательски стихал и лодку с такой же скоростью, но кормой вперед, выносило обратно. Иногда бывает, идущая впереди яхта, успевает пройти, а следующая за ней всего в пару сотен метрах, уже буксует, с трудом продвигаясь вперед. Приходится мудрить, выжимая из парусов все возможное, ища место, где ветер сильнее. Как говорится, "попутное течение прибавляет скорости, а встречное - ума".

Подчиняясь приливам и отливам, море не стоит и в Соловецкой салме (проливе), течение образует сулои и в шторм подходить к архипелагу опасно. Когда идешь от Соловков к Кузовам, вдруг замечаешь, что все острова снялись с якорей и поехали мимо. Похожее ощущение испытываешь в стоящем поезде, наблюдая, как трогается другой состав. После неподвижной воды наших крупных озер встреча с морским течением настолько неожиданна, что я наблюдал как, даже опытные капитаны, терялись и с недоумением осматривали шверт, проверяя, в порядке ли лодка.

Научиться использовать эту морскую реку не так просто, как кажется на первый взгляд. Не все море течет одинаково с одной скоростью и в одну сторону. Течения в плане напоминают дерево. В некоторых местах, как стволы, проходят мощные струи, и от них отходят как бы отростки, уходящие в проливы и огибающие мысы. Вся эта сложная система завязана не только с фазами луны, но и с атмосферным давлением и ветром. За многие годы плаваний в этом районе, я могу похвастаться только двумя - тремя случаями, когда удавалось преднамеренно использовать течение, заранее рассчитав результат.

Интересно наблюдать с высокого места в тихую погоду полоски ветра. Иногда в штиль полезно удлинить себе путь, следуя по этим полоскам между островами. Преобладающие ветра здесь от северной четверти. Они несут холодную устойчивую погоду. Сильная облачность - обычное явление для Белого моря. Наоборот, отсутствие облаков и долго стоящая теплая погода, справедливо настораживают. Города и другие промышленные объекты почти не оказывают влияния на атмосферу, и наблюдать, как меняется погода по всем правилам, доставляет истинное удовольствие. Ветра от южной четверти, как правило, непродолжительные, шторма от юга не длятся больше одного дня. Самые лучшие месяцы для путешествий - это июль и август. Июнь и сентябрь неустойчивы по погоде. Мне доводилось слышать об изумительно тихой осени, но год на год не приходится.

Наш путь лежит дальше. Мы идем через Соловецкую салму в гавань Благополучия. Тихая солнечная погода и легкий ветер, наконец, позволяют использовать паруса. После шума мотора тишина, нарушаемая только всплеском волн, просто блаженство. Шипение и бульканье воды, которую раздвигает наш нос, кажутся самой прекрасной музыкой. Именно теперь, когда прошли первые горячие дни после старта, я чувствую себя поистине счастливым и свободным человеком. Это чувство приходит только в море, когда сам прокладываешь свой курс и сам отвечаешь за все, что сделал. Потопим мы плот или пройдем маршрут, зависит только от нас. Интересно наблюдать, как меняются люди, оказавшись в непривычной среде. Вместе со свободой выбора пути приходят и тяжесть ответственности, и нелегкий труд. Никто не будет заставлять стоять на вахте или убирать паруса. Утонченные романтики и заядлые парусники неожиданно начинают ненавидеть пасмурное небо и жесткие камни, а постановка парусов ничего, кроме раздражения не вызывает. Бывает и наоборот, ничем не примечательный в городе человек, равнодушный к живописи и стихам, промокнув до нитки, стоя на руле, будит вахту криком: "Смотрите как красиво кругом, чего же вы спите!" Все маски, одетые в городе слетают здесь, обнажая истинную сущность, и чем труднее путь, тем больше раскрывается характер. Возле плота идут белухи. Эти морские животные, длиною до шести метров и весом больше тонны, дышат атмосферным воздухом. Совсем недалеко мелькают их белые спины, лишенные плавников, и слышатся короткие сильные вздохи. Выражение "ревет, как белуга" пришло к нам с Севера. Настоящая белуга - рыба, поэтому реветь не может, а белуха действительно ревет, выбрасывая воздух через дыхало. Когда мы идем под парусами, животные совсем не боятся плота, а вот к деревянным лодкам и моторкам подходить боятся. Один турист, проживший здесь целое лето, и регулярно ходивший на арендованной моторке в море, жаловался, что за два месяца еще не видел тюленя или белуху.

Ветер слабеет, падает скорость. Даже огромным парусам не под силу толкать судно такой необычной формы. Волна мгновенно останавливает нас, и мы не столько идем вперед, сколько качаемся на месте. Экипаж опять испытывает все муки морской болезни. Запускаем "Ветерок", нарушая тишину, царящую над морем.

Гавань Благополучия. Мы встаем на якорь возле островка Бабья луда, прямо перед нами кремль.

Глава 4. Соловки - о.Анзерский.

"И вот открывается мне на мгновенье:
С биением огромного сердца природы,
Мое сливается сердцебиенье".
(Татенгкенг)

Соловки. Наверное, каждый человек хоть раз что-нибудь слышал о них. В чем причина, что эта группа небольших островов издавна притягивает к себе внимание? Еще во II тысячелетии до нашей эры стали селиться здесь люди. Загадочные неолитические сооружения, каменные курганы, лабиринты встречаются на архипелаге повсеместно. Недавно открыта и дюнная стоянка древнего человека. Видимо еще в то далекое время люди видели в этих островах что-то особенное. На одном только Заяцком острове, который можно пешком обойти за пару часов, десятки культовых сооружений. Загадки их еще полностью не разгаданы и ученые до сих пор спорят о назначении выложенных на земле спиралей. Экспедиции археологов, лингвистов, историков, гидрографов и биологов работают здесь рука об руку. На небольшом острове сконцентрировано такое количество разнообразной информации, что порой негде разместиться людям, желающим ее изучить.

Современная история Соловков начинается с 1429 года. Первым здесь искал "безмолвное житие" незаслуженно забытый Герман. Будучи неграмотным и не имея никаких видимых заслуг перед церковью, он так и остался в тени. На долю Германа выпадало добывать пищу и искать кров, пока его товарищ Савватий молился и размышлял. Савватий был учеником Кирилла Белозерского - основателя одноименного монастыря. Через шесть лет Савватий умирает, не выдержав полной лишений и труда жизни. Герман возвращается на материк, где находит другого сподвижника - Зосиму. Зосима обладал практичным умом и сумел организовать на острове религиозно-хозяйственную общину, на которой впоследствии и вырос монастырь.

С 16 века начинается его бурное развитие. Строятся храмы, крупные хозяйственные постройки. В связи с ливонской войной, в 1578г. начинают возводить стены кремля. Появляется гарнизон из стрельцов, и монастырь превращается в крепость. На смену деревянным строениям приходят валунные стены и башни, выдержавшие немало осад. Постепенно монастырь становится крупным военным, торговым и культурным центром всего Беломорья. Здесь организуется и верфь. Многие деревни возникают по берегам и живут торговлей с монастырем, но в наше время почти все они заброшены. В 1668-1676гг. стены кремля осаждают царские войска, искореняя старую веру. Тысячное, хорошо вооруженное войско смогло взять монастырь только с помощью изменника монаха Феоктиста, который указал подземный ход, ведущий внутрь крепости. Пленных монахов почти всех казнили, лишь немногие были отосланы в другие монастыри. В 1854-1856гг., во время Крымской войны, англичане организуют три экспедиции в Белое море. Испытывая трудности с продовольствием, англичане требовали от. монастыря доставку съестных припасов, и, получив отказ, предприняли обстрел крепости, но 1800 ядер не смогли принести какой-нибудь заметный ущерб

Высадив десант на шлюпках, англичане перебили на близлежащих островах всех зайцев и лис. Интересную записку по этому поводу удалось разыскать историку А.Лаушкину. Старец, живший на Большом Заяцком острове, пишет архимандриту: "Меня обижали, за бороду таскали. В церкви колокола поснимали. Козел же, на которого англичане имели покушение, скрылся на горе между каменьев и лежал более суток, пока эскадра не скрылась из виду, и таким образом неприятелю в руки не дался".

Закончилась крымская война, монастырь продолжает процветать. В начале ХХ века на острове появляется электростанция, купленная в Германии. Задолго до лампочки Ильича монахи получили электрический свет. Казалось, ничто не может нарушить благополучия этой северной обители, но в 1920 году монастырю был нанесен жестокий удар, решивший его участь. На островах располагается лагерь принудительных работ. То, что создавалось и копилось веками, было разрушено всего за несколько лет. Бесценная библиотека и старинные иконы вывозились с острова и при погрузке мерились на пуды. Часть монахов, отказавшихся принять "новую веру" просто уморили голодом на острове Малый Заяцкий. Примечательно, что, строя храмы, монахи не трогали языческие святилища, терпимо относясь к ним как к памятникам истории. Новая власть такого терпения не проявляла. Все, что не представляло ценности, было разрушено и сожжено. Иконостасы и древние фрески превратились в мишени и безжалостно расстреливались, как в тире. Все уникальные постройки монастыря были превращены в бараки, тюремные камеры и подсобные помещения. С прекращением деятельности лагеря положение не улучшилось. Во время войны здесь была организована школа юнг. Судя по книге В.Пикуля "Мальчики с бантиками", воспитанников учили не только морскому делу, но и истории отечества, настраивая их патриотически. Однако в церкви Андрея Первозванного, которую заложил еще Петр Первый, имеющий, как известно, прямое отношение к ВМФ, хватает надписей этих ребят. В кремле, внутри храмов, везде, куда смогла дотянуться детская рука, испорчены все фрески. Разумное, доброе отношение к природе, без которого невозможно было бы прожить на этом удаленном острове, сменилось истреблением всего живого. Во времена монастыря большое количество поморских судов ловило рыбу. Знаменитая соловецкая сельдь подавалась к царскому столу. Еще старики помнят, как море было белым от белух, идущих за косяками рыб. В лесах бродили олени, зайцы и лисы попадались в изобилии. Теперь все выглядит мертвым. Небольшое поголовье оленей осталось лишь на острове Анзерский. Острова потеряли хозяина, который охранял и приумножал природные богатства. Привычка экспроприировать перешла и на животных. На небольшом острове очень легко нарушить экологическое равновесие. Все животные и растения живут в тесной связи друг с другом и, нарушив одно звено, можно легко порвать всю цепь.

Когда впервые видишь Соловки, поражает, насколько органически все постройки вписываются в ландшафт. Все, что построено до эпохи военного коммунизма, кажется уместным и хорошо привязанным к местности. Какой же след оставил наш век на древних берегах? Насыпь железной дороги, утонувший в болоте паровоз, несколько уродливых бараков, да ангар гидроплана, который служил для поимки беглецов из лагеря. Зачем в наше время мучиться и мостить валунами дорогу? Гораздо проще положить бетонные плиты, которые теперь выделяются на фоне дикого камня, как бельмо на глазу. Долгое время архипелаг был погранзоной. Заметьте, все, что разграблено и разрушено, все, что стыдно показать, чаще всего объявляют погранзоной. Недавно военные покинули остров, который теперь возвращен монастырю. Но хватит ли у новых хозяев терпения и сил восстановить то, что создавалось веками, не нарушая гармонии? Или для притока туристов будет возведена многоэтажная гостиница?

С каждым годом все больше людей посещает острова, экзотика Севера и относительная доступность привлекает сюда многих туристов. Я не буду описывать архитектурные памятники. Это сделано во многих проспектах. Остановлюсь лишь на том, как их лучше осматривать. Древние стены не терпят суеты, шумных компаний и громкой речи экскурсовода. Чтобы понять величие и красоту монастыря, прикоснуться к истории, лучше всего побродить здесь одному. Я люблю гулять по кремлю ночью, когда кругом тишина и только гулким эхом раздаются под сводами шаги. В такие минуты история как будто сама разговаривает с человеком. Вот выбитый на каменной ступеньке крест, он почти затерт множеством подошв, но еще различим. Когда и кто выбил его? Вот старинный кованый гвоздь, торчащий из щели между камнями в стене. Кто-то, часами простаивая в дозоре, вешал на него свое оружие или плащ.

Отношение современных монахов к таким "тихим туристам" достаточно терпимое и можно побывать почти во всех закоулках монастыря. Реставрация держится на честных, бескорыстных энтузиастах, и, побеседовав с ними, можно услышать многое из того, что не услышишь на обычной экскурсии. На острове Большой Заяцкий сотрудник музея С.Горлов, показал мне одну удивительную вещь. На берегу, возле пристани, есть валунная кладка. В одном месте прямая линия камней нарушена плавным изгибом, она сдвинута специально, там растет старая рябина. Дерево почти засохло, и из его толстого короткого ствола поднимаются новые побеги. Возраст рябины превышает возраст кладки, а значит строители, увеличив себе объем работы, специально пощадили в то время молодое деревце. Эта любовь и бережное отношение к природе, на мой взгляд, является символом всего строительства на Соловках, где человек не покорял окружающую среду, а жил в гармонии с ней. Гуляя по вымощенным дорогам и посещая отдаленные скиты, не перестаешь удивляться тому, насколько умело найдены все места для построек. Кажется, что они существовали здесь всегда, без них трудно представить себе окружающий ландшафт. Очень интересное место - ботанический сад, где собраны многие образцы растений. Используя подогрев почвы, монахи выращивали здесь даже экзотические для Севера дыни и огурцы.

Когда -то на берегах островов стояло множество деревянных крестов - это не могилы. Кресты ставили по обету в честь какого-то знаменательного события или спасения от смерти. Почти все старые кресты на Соловках уничтожены, но в шхерах еще можно увидеть кресты XIX века. Надписи почти не различимы, но иногда удается их разобрать. На острове Сатам, недалеко от Соловков, я нашел крест с надписью 1888 год. Удивительно, что дерево могло сохраниться так долго. Кресты служили и ориентирами, ими отмечали мысы, хорошие стоянки. В последние годы многие туристы оставляют память о себе тоже в виде крестов. Часто совсем не к месту и без всякого повода устанавливают их, нарушая все традиции. Кресты никогда не ставили просто так, из блажи, установка их имела свой ритуал. Например, мною замечено, что их никогда не ставили на землю, обязательно подкладывали камень. Очень часто возле таких мест попадаются лужи с пресной водой, заботливо прикрытые плоским камнем. Почти любой старый крест, даже поставленный по обету, отмечает место хорошей стоянки, удобную бухту. Новые кресты, как правило, кроме "Здесь был Вася", никакой информации не содержат. Возле них бесполезно искать пресную воду или вход в пролив. Мой друг, навсегда порвавший с Москвой и поселившийся здесь, чтобы посвятить себя бескорыстной работе по восстановлению и охране Соловков, через три года после своего приезда испросил разрешения у настоятеля поставить на берегу крест, на что получил отказ. Этот пример я привел для того, чтобы те, кто пробыл здесь неделю, уважали девственную красоту природы и без причины не спешили оставлять в ней свой след. Природа этого края прекрасна и без творений человека.

Чтобы закончить повествование, мне придется забежать вперед. Ничего не поделаешь, к сожалению, не сразу до меня доходило, где я наматываю свои мили и что я вижу вокруг. Радость преодоления расстояний постепенно угасла, зато появилось новое чувство - чувство общения с природой и историей. В 1997 году я предпринял одиночный поход по всем интересным местам Белого моря. Возвращался вновь к тому, что я уже неоднократно видел, мне хотелось проверить себя. После нескольких неудач чувство уверенности ушло и я начал побаиваться, но не столько моря, сколько самого себя, своих слабостей. Хотелось остаться одному среди давно знакомых мест. Обойдя Онежский залив, я двумя хорошими переходами вышел к Соловкам. В конце последнего перехода, уже видя на горизонте архипелаг, я попал в достаточно сложную ситуацию. Ветер разошелся до крепкого, а волнение было уже значительным. Ближайшая земля была под ветром, в десяти милях. Стемнело. Неожиданно я сделал открытие, что даже под двумя рифами на гроте я не в силах откренивать лодку, слишком мал мой вес. Пришлось менять курс и идти не туда, куда я хочу, а туда, куда позволяет погода. И тогда пришел страх. Имея уже опыт оверкиля в этих широтах, я ясно представлял себе, как очередным гребнем лодку перевернет, и я буду медленно замерзать в ледяной воде. Раньше я никогда не испытывал такого страха, может быть от того, что не оставался один. Перед лицом друзей, хочешь не хочешь, приходится сохранять хладнокровие и делать вид, что ситуация полностью контролируется. Теперь же я остался наедине с самим собой и морем. Это было уже нечто большее, чем просто страх. Какой-то животный ужас смерти разъедал меня изнутри, на спине выступил холодный, липкий пот. Остров приближался, волнение немного улеглось, но страх не ушел, предстояло в темноте найти узкий пролив и войти в него. Это было самое сложное, и я чувствовал, что не готов. Внезапно тучи разошлись, и над горизонтом засверкала ослепительная Венера. Словно повинуясь чужой воле, я, не соображая что делаю, положил лодку в дрейф. Качка сразу стала невообразимой, но я не замечал ее. Встав в полный рост и уцепившись за ванту, я смотрел на эту звезду, на черную громаду острова, как губка, впитывая в себя торжественную красоту окружающего мира. Ощущение безграничности космоса пришло как-то неожиданно - вдруг, словно боль после укола, страх отпустил меня, и стало абсолютно все равно, доберусь я до берега или нет. Главное, чтобы вот так же сверкала Венера и гребни волн обрушивались белыми фейерверками. На фоне темного неба отчетливо выделялся силуэт церкви на Большом Заяцком острове. Я не испытывал ничего: ни холода, ни страха. В голове было пусто, я весь превратился в зрение. Не знаю, сколько времени продолжалось это оцепенение, несколько минут или час. Лодка плясала на волнах, а я все стоял и смотрел. Откуда-то из глубины памяти пришли слова древних буддийских стихов о непостоянстве всего сущего:

"С чем же сравнить тело твое человек?
Призрачна жизнь, словно роса на траве
Словно мерцанье зарниц".

Постепенно я пришел в себя, сразу почувствовав холод. Под ветром открылся пролив, руки сами сделали все, что нужно, я увалил, и лодка вошла в него. Вся моя прежняя уверенность вернулась, я почувствовал, что опять могу ходить в море. Страшна не смерть - ожидание, и мне посчастливилось перетерпеть это чувство, переварить его в себе. Интересно, что почти точно в этом месте мой друг пережил нечто подобное, идя по тонкому морскому льду. "Вначале, - говорил он, - было нестерпимо страшно, и я остановился, чтобы успокоиться. Огромная луна висела над морем, и вдруг я стал, как будто, легче. Словно рукой сняло с меня испуг, и я дошел до берега". Безусловно, такое можно было испытать и не на Соловках, достаточно мест, где есть возможность подвергнуть себя проверке. Но в том, что это случилось именно тут, я усмотрел некий высший смысл. Не зря ведь издревле люди выбрали это место для поклонения своим богам.

Возвращаюсь опять к своему рассказу. Как я уже писал, во время первых походов на Север я только скользил по поверхности, не проникая вглубь. Понадобилось целых 9 лет, чтобы осознать, что есть Соловки. Тогда меня больше беспокоили погода, лодка, настроение экипажа и выполненный план в километрах. Обойдя кремль и набрав пресной воды, на следующий день мы снялись с якоря. Одевшись всеми парусами и, подгоняемый ветром, наш кораблик продолжил свой путь. Обогнув Соловецкий остров с запада и пройдя мимо губы Сосновой с ее сотней островов, мы подошли к острову Анзерский и бросили якорь недалеко от берега. Чтобы сэкономить газ, решили варить обед на берегу, благо плавника имелось в достатке. Из рыбачьего домика, стоявшего неподалеку, к нам направилась одинокая фигура. Мужчина средних лет, одетый в камуфляжный костюм и такую же пятнистую кепку, был, несмотря на жару, застегнут на все пуговицы, офицерский ремень перетягивал его талию и на нем болтался совсем не уставной огромный нож. Строгий взгляд и хорошо поставленный голос лишали нас, казалось, малейшей надежды: "3десь стоять нельзя!"

- А мы и не стоим, покушаем только и уйдем.
- И далеко?
- В Мурманск.

Офицер снял кепи и неторопливо вытер пот, видимо прикидывая, шутим мы или говорим правду. Он оглядел плот, нашу шлюпку на берегу и нас.

- В Мурманск, говорите?
- Да.
- Тогда стойте на здоровье.

Мы как-то сразу сошлись. Мичман Виктор оказался губернатором этого острова. Именно губернатором, потому что он имел свою армию, флот и даже тяжелую технику. Армия - это три матроса, обслуживающие маяк и в свободное время ловящие рыбу в озерах. Три матроса, службе которых я позавидовал сразу. Забыв про форму и регламент, они ходили по острову свободно, и Виктор был для них не столько начальником, сколько старшим товарищем, к которому они приехали погостить. Флот - это моторка, а тяжелая техника - брошенный на острове бульдозер, который Виктор сумел починить и достать к нему солярку.

Через несколько часов, мы уже сидели в его резиденции, а губернатор угощал нас обедом и рассказывал нам про свою нелегкую службу. Основные трудности возникают у него не на острове, а дома, когда в ноябре последний корабль увозит их в Архангельск. Переход от вольной жизни к казарменным условиям просто ужасен. К тому же жена ревнует мичмана к острову, так как он все лето проводит на нем. В отпуск уходит только зимой, а жена мечтает увидеть юг и теплое море.

Виктор никак не может ее переубедить, что здесь, на Севере, летом гораздо лучше, ведь ему принадлежит целый остров, а не маленький топчан на переполненном пляже.

Времени для знакомства с Анзерским островом у нас, как всегда, не было, и я вынужден обратиться к более поздним походам. У каждого берега здесь есть своя изюминка, что-то неповторимое, чего нет больше нигде. Я долго ломал голову, что же необычного в Анзере и, наконец, понял, что необычным является то, что этот клочок суши вобрал в себя все, что есть на архипелаге. Озера с песчаным дном и теплой водой, лес, по которому можно гулять, утопая во мхах, болота, где растут сплошным ковром ягоды, горы (я говорю "горы", хотя это, скорее всего, холмы, горы - местное название), монашеские скиты, разрушенные и безжалостно оскверненные, и даже тундра, настоящая тундра, где пасутся олени. Стадо не велико, всего триста голов, но оно есть. Есть и ондатры, разведенные здесь специально. Огромное количество птиц. Морские звезды, лежащие в призрачной глубине, на дне заливов. На одном из мысов три каменных лабиринта, а на самом длинном мысе - Колгуеве - раньше было место жертвоприношений. Петр Первый оставил здесь о себе память: матросы, поджидающие его, соорудили из булыжников несколько круглых островков с деревянными крестами наверху. Один из них, но уже без креста стоит и поныне. Через год после описываемых событий я детально изучил остров и невольно подвел своим визитом моего друга Виктора. Узнав, что я буду в июле на море, он в своем письме просил меня привезти батарейку "Крона" для тестера, причем одну. Заштилев довольно далеко от маяка, мы отправились к нему в гости пешком. Уже ночью, облепленные грязью, уставшие, мы стучали в его домик. Но на стук появился незнакомый молодой парень в наброшенном поверх тельняшки кителе. Удивившись бесцеремонности столь поздних гостей, он сердито оглядел нас с головы до ног и спросил: "Вы откуда?" От неожиданности мы немного растерялись. Разбудить среди ночи постороннего человека громким стуком было крайне невежливо. И, волнуясь, я не нашел ничего лучшего, чем ляпнуть: "Да мы с моря пришли.

- А где Виктор?
- Его нет. Отправили в отпуск.

Я, вытащив батарейку, вручил ее моряку.

- Передайте, ладно?

Тот немного помялся, но все-таки взял ее двумя пальцами, очень аккуратно.

"... Берет, как ежа,
Как бритву обоюдоострую,
Берет, как гремучую в двадцать жал
Змею двухметроворостую".
(В.Маяковский)

Глаза его были полны ужаса. Еще бы, в три часа ночи, какие-то неизвестные люди, пришедшие с моря неизвестно на чем, дают ему какой - то маленький предмет и просят передать по назначению.

- Что в ней? - трагическим шепотом спросил моряк.

В тот момент, я настолько устал, что ничего этого не сообразил и небрежно ответил: "Откуда я знаю? Мы ее не вскрывали." После чего, попрощавшись, мы ушли. Парень так и остался стоять в дверях, держа батарейку и смотря нам вслед. Больше Виктор мне не писал.

Вообще, Анзер всегда радует меня неожиданными встречами. Не так давно я привозил сюда детей - показать остров. Утром нас подняли на ноги двое людей с автоматами наперевес.

- Кто такие?

Я представился.

- Разрешение есть?
- Нет.
- Почему тогда стоите на острове?
- Хочу показать ребятам оленей.

Один из автоматчиков, сраженный этим доводом, достал из кармана бумагу и выписал мне пропуск.

- Будут спрашивать, скажешь, я разрешил. Смотри, когда пойдешь обратно, в салме детей не утопи, течение здесь сильное.

На мой взгляд, жители Севера - самые добрые и отзывчивые люди. Я могу бесконечно перечислять случаи их гостеприимства и доброго отношения к приезжим. Нам дарили мешками рыбу и бесплатно подвозили вместе с грузом, давали приют в своем доме и делились хлебом. К сожалению, доброта и гостеприимность убывают с приближением к сердцу России - нашей Москве.

Глава 5. К Баренцеву морю.

От острова Анзерский нам необходимо было сделать прыжок на Кольский полуостров. Стоял штиль, и мы решили воспользоваться этим, пройдя весь путь под мотором. Если задует от севера, нам не перейти так далеко против ветра, а попутный юг дует очень редко. Получив от Губернатора подарок в 60л бензина и канистру масла, мы выходим в море. Берег пропадает, и на горизонте гладкое, как асфальт, море сливается с небом. Ни облачка. Кроме компаса, не за что зацепиться взглядом для поддержания курса. Когда нет береговых ориентиров, создается иллюзия, что плот стоит на месте. Нет даже малейшей волны, чтобы хоть как -то разнообразить наш путь.

"Горячий медный небосклон
Струит тяжелый зной.
Над мачтой солнце все в крови
С луну величиной.
И не пленит равнина вод,
Небес не дрогнет лик,
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?"
(Самюэл Тейлор Кольридж)

Во время нашей вахты кончается топливо. Нужно переключить баки. Пока я с этим вожусь и подкачиваю грушей бензин, плот разворачивается несколько раз вокруг оси. Солнце зашло, белая ночь. Мне под руки попадается отвертка и, чтобы она не мешалась, я засовываю ее в первое попавшееся место, под штурманский столик. Запустив двигатель, я сразу забыл про отвертку и взял курс. Помните, в романе у Жюль Верна под компас положили топор, отвертка работает не хуже. Я узнал об этом, уже сменившись и нежась в спальнике. Наверху раздался крик: "Смотри, что он делает! Мало того, что открытым морем идем, да еще и компас настроил, чтобы сразу в горло попасть! Это же лишних 50 миль! Буди его, пусть сам рулит!" Пытаюсь успокоить взбешенную команду, но мне не верят, зная мое пристрастие к дальним рейсам.

На Кольский мы прибыли через сутки. На берегу брошенный поселок из нескольких домов. Видимо, это был рыбозаготовительный пункт. Огромные бочки разной формы и ржавые весы. Идем вдоль берега, опять на двигателе. Ветра слабые и, естественно, встречные. Большая часть времени дома было угроблена для изготовления парусного вооружения, а приходится коптить небо под "Ветерком". Для себя решаю, что такой мотоплот не для меня. Все пропахло бензином, в карманах гаечные ключи, свечи и ветошь. Было бы у нас чисто парусное судно, прошли бы меньше, но чаще думали головой и работали руками. А так плавание превращается в каторгу. Один стоит на руле, а остальные лежат в каюте, переживая ужасы качки и вибрации. Когда-то, еще в десятом классе, я путешествовал по Волге на катере, до сих пор не могу вспомнить, где именно и что я видел. В памяти всплывает только стартерная ручка, которую было чертовски трудно и неудобно крутить. Зато плавание по Горьковскому водохранилищу на "Кадете" я запомнил во всех деталях, хотя оно было и раньше, даже помню цвет воды и запах берега.

Кольский полуостров по-настоящему я увидел только через пять лет с борта маленького катамарана. Прошел я тогда под парусом, кстати, гораздо больше миль. А в то время Кольский мне запомнился только в тех местах, где мы заправлялись. Медленно, но уверенно огибаем полуостров и входим в горло моря. Здесь наш путь ускорили течения, правда, научились ими пользоваться мы не сразу. Вначале было удивление, как это так, когда на лаге наши вечные 4 узла, а берег летит, словно, мы глиссируем? К вечеру наоборот, брызги и пена летят все также, а снежные пятна на берегу стоят на месте. Однако, разобравшись и выработав тактику, мы смогли увеличить нашу скорость, и появилось больше времени для отдыха. Но не на берегу. Как я уже писал, плот имел киль, и подойти к скалам мы не решались, бросали якорь и сидели на плоту. С берега прилетали комары в таких количествах, что желания спускать шлюпку ни у кого не было. Если бы мы вышли не 25 июня, а 15 июля, проблем с насекомыми у нас не было бы вообще. В начале лета столбы комаров ходят по берегу в безветренный день, как смерчи. Надо быть поистине великим энтузиастом, чтобы высиживать в такой каюте, нюхая пары бензина целую неделю. Я понимаю чувства своей команды. Особого настроя на победу не было и вначале, а теперь все просто устали, и достаточно одного резкого слова, чтобы вызвать ссору. Поскольку я, к сожалению, принадлежу к числу людей эгоистичных и восприимчивых, видя на лодке хоть малейший беспорядок, сразу высказывал свои претензии, и вы поймете атмосферу, царившую на борту. Мой экипаж, не имея морского опыта, а тем более желая быть просто матросами и рулевыми, не раз давал мне понять, что они не нанимались на плот служить и им хватило на всю жизнь дисциплины в армии. Моя старая команда, с которой я начинал ходить еще со школы, как-то притерлась. Ребята делали все как-то сами собой, и я вообще не уделял внимания лодке, думая только о погоде, курсе. Вспоминаю, как годом раньше в Кандалакшском заливе мы в первый раз попали на плоту в шторм. Тогда еще я не знал, как поведет себя судно на крутых волнах и сможем ли мы вообще куда-то двигаться. Стоя на руле и кусая губы, я с тревогой следил как мутные 2.5-метровые волны подбрасывали плот, а гребни, сжимая каюту, прокатывались по ней мне в лицо. Когда оголялся винт, мотор завывал, и я с ужасом думал, что сейчас переживают ребята, сидя в каюте. Вдруг форлюк открылся, и оттуда показалась голова. Послышались яростные проклятия ветру и звяканье котла. Сразу мысль, что потекли килевые болты и команда черпает воду. Нагибаюсь и с волнением кричу в темноту каюты: "Что случилось?" В ответ совершенно спокойный голос: "Все в порядке, это мы посуду моем. Мишка решил, что ты здорово замерз, и хочет сварить кофе. А как там наверху? Может сменить?" спокойствие экипажа сразу передалось мне. Было, конечно, не до кофе, но я решил, что раз они нашли себе дело в такой ситуации, пусть им и занимаются. Эти ребята строили плот вместе со мной, гордились этой лодкой и порой подолгу не ложились спать, выравнивая рей и гафель "для красоты". Нас объединяли еще и прошлые походы, не всегда удачные, но всегда полные впечатлений. Мои теперешние матросы сами по себе не плохи, знания и опыт к ним придут, но у нас нет какого-то внутреннего понимания друг друга. Через много лет один из них построил свой катамаран и, так же, как и я когда-то, обучал свою команду. Интересно, вспоминал ли он себя на их месте?

Берег до мыса Орловский мне тогда не запомнился, и я опишу его в другом своем рассказе. После мыса Орлов Терский у меня в груди зашумело, как будто вернулось детство. Мои рисунки скалистых берегов, заходящего солнца и парусника, стоящего на якоре с убранными парусами, казалось, ожили. Теперь все это было воочию. И даже комары не могли испортить ощущения праздника в моей душе. Как всегда, не было времени детально осматривать берег, мы спешили использовать тихие дни, чтобы продолжить свой путь. Но я обещал себе, что еще вернусь сюда и уже не буду спешить. А теперь нужно идти, нужно выполнить то, что задумал, чтобы потом не в чем было упрекнуть себя. И хотя я чувствовал, что нашел тот берег, который долго искал, что здесь именно то место, где я должен побыть один, побродить по сопкам, подумать о многом, нужно было идти.

Утром мотор привычно затарахтел, и плот устремился на встречу с неизвестным.

Глава 6. Святой нос - губа Саввиха.

Вот он, Святой нос. Возле мыса кипит сулой - большие стоячие волны, образованные течением. Бужу экипаж для торжественной встречи Баренцева моря. Но их сразу укладывает качка. Плот словно попадает в барабан стиральной машины. Кругом только пена, и кажется, что волны бьют его со всех сторон. С трудом удерживаюсь в кокпите, направление следующего толчка невозможно предугадать. Но плот не зря все-таки спасательный, он с честью выходит из этого испытания. За мысом сразу гладкая вода, только слышен рев волн. Звук такой сильный, что перекрывает шум двигателя. Передо мной открывается Святоносский залив. На карте здесь указана деревня Иоканьга, нежилая. Но на берегу видны белые корпуса высоких домов. Что это, новый город? Скорее, что-то секретное, раз нет на свежей карте. Доворачиваю правее, от греха подальше. Теперь мы можем идти крутым бакштагом. Ставим грот и фок. Постановка этих старинных парусов всегда радует мне сердце. Грот у нас гафельный, и, чтобы его правильно поднять и поставить, нужно повозиться с гарделем и дирик-фалом. Для меня это просто блаженство. Десятиметровый фок забирает ветер, и на брасах и шкотах приятная нагрузка, значит, мы идем. В отличие от примитивного управления двигателем, настройка парусов требует смекалки и опыта. Чувствуешь себя как бы на ступень выше. Опускаюсь в каюту погреться и наслаждаюсь покоем. Плавание под парусом чем-то напоминает полет и, убаюканный, я незаметно уснул.

- Подъем! Тревога!
- Что случилось?

От сна не осталось ни следа. Мгновенно выскакиваю из каюты. Немного позади нас, по корме проходит подводная лодка. Мы все трое первый раз видели атомную лодку живьем, на воде. Сразу поражает размер. На палубе какие-то точки. Александр смотрит в бинокль - это люди. Стоят в полный рост! Теперь мы удивлены еще больше. Расходимся с ней чисто и идем к берегу. Небольшой фьорд, образованный устьем реки, дает нам приют. Встаем в проливе между материком и скалистым островком. Пролив шириной всего три корпуса плота имел на приливе 20 м глубины. Лодка, как будто, стоит в шлюзе, опускаясь и поднимаясь вместе с водой. Отвесные скалы, уходящие в воду, усиливали впечатление. Обходим устье на шлюпке. На берегу целые россыпи норвежских поплавков и прочего наносного хлама. Подбираем на память круглые бублики - поплавки от трала, очень напоминающие маленькие спасательные круги. Ложится туман. Где-то над нами низко пролетел самолет. С севера катится зыбь, разбиваясь о камни высокими белыми фонтанами. Топлива у нас осталось мало, решаем ждать попутного ветра. Стоянка хорошая, а запас времени у нас еще пол-отпуска.

Глава 7. Захват.

Я проснулся от запаха соляры. Где-то совсем близко молотит дизель, слышны голоса: "Нет, это не плот, точнее плот, но не то, что мы себе представляем. Две мачты, мотор подвесной, скорее, яхта. Стоят на якоре. Понял, есть. Выясню. Доложу. Заинтригованный таким разговором, я проворно вылезаю из спальника и открываю люк. Пахнуло гарью. Передо мной стоит небольшой катер. На нем несколько моряков в оранжевых спасжилетах, с автоматами. Несколько минут рассматриваем друг друга. Из рубки появляется офицер в комбезе и спасжилете поверх куртки. Я здороваюсь. Офицер опирается на релинг и, перегнувшись, заглядывает внутрь плота: "Помощь требуется?" Я смотрю на серые усталые лица моряков, у офицера глаза красные, видимо, от бессонницы. Матросы дрожат на ветру и ежатся от холода.

- Нам не требуется, а вам? Может чаю согреть?
- Спасибо. Чаю не надо. Мы вторые сутки на ногах. Вас ищем.
- А чего нас искать. Мы вроде не прятались, а что, собственно, произошло?
- Поступило сообщение: "В море плот! На нем люди машут андреевским флагом".
- Чушь какая-то, зачем нам флагом махать? Что же они не разглядели паруса? Мачты?

Офицер молчит, нервно передергивая ус.

- Вы Святоносский залив пересекли вчера?
- Да.
- Лодку подводную видели?
- Видели.
- Вот с нее и передали. Значит, точно вы. По берегу заставы бегают. Самолеты летали. Вертолеты. Что же никого не видели?
- Самолет слышали вчера. Но в тумане не видно. А больше ничего.
- Ладно. Документы есть?
- Конечно, сейчас.
- Я лезу обратно в каюту.

Сашка уже заранее достал пакет и подает его мне. Офицер изучает наши паспорта, судовой билет, идет в рубку. Опять слышно, как он говорит по рации: "Есть доставить капитана!"

- Собирайся, - обращается он ко мне, - пойдем на корабль. Там разберутся.

Выходим в море, туман стал еще плотнее, волна расходилась уже приличная. Катер идет лагом к волне, работает помпа, так как мы черпаем воду обоими бортами. Я объясняю, кто мы и откуда идем. Офицер протягивает мне руку: "Александр!" Знакомимся. Он рассказывает, как проходили поиски. Искали плот из бревен, на котором спасались люди. Я удивляюсь такому испорченному телефону. Что ж с лодки не могли как следует объяснить?

- Да они, может, и объяснили. Только к нам информация из третьих рук дошла. Одни катер чуть не утопили. Потом с нами связь пропала. В общем, все уже на пределе были, когда я на вас вышел. Хотели даже поиски прекратить, так как шторм будет.

Александр опять вызывает по радио корабль и просит навести их по радару. Нам дают курс и дальность.

- Капитан у нас - золото. А вот с замполитом сложнее будет. Он уже лекцию прочел, что мы нарушителей поймали. Попытка побега за границу.
- Разве здесь граница?
- А ты что не знал?

Из тумана проступают контуры корабля. "Ладога" - прочел я.

- Сторожевой корабль. Вон там, подальше, "Альботрос" стоит. Его пока не видно.
- Два корабля, значит, на один наш плотик?
- Было три. Один обратно отправили, как только я передал, что нашел вас. Так что эскорт надежный.

Подходим к борту. Матросы вывешивают кранцы. Сверху спускают трап.

- Лезь, Алексей, поосторожней только.

Меня подхватывают под руки, и я стою на палубе. Все с интересом глядят. Наверное, я действительно похож на нарушителя. Брезентовый зеленый костюм, кеды, за спиной маленький рюкзачок с документами и картой. Поднимаемся на мостик. Штурман докладывает. Потом захожу я. Чувствую себя не в своей тарелке. Мой гражданский вид никак не вяжется со строгой обстановкой. Вежливо здороваюсь. Капитан - уже пожилой моряк - отвечает на мое приветствие. Приглашая жестом подойти к столу.

- Покажите на карте откуда шли.

Я показываю и попутно объясняю все с самого начала, кто, откуда и зачем. Достаю документы и отдаю ему.

- Так, говорите, никаких сигналов вы лодке не подавали?
- Какие сигналы? Я как увидел это страшилище, не знал какие еще паруса поставить, чтобы побыстрее уйти подальше.

В разговор вступает один из присутствующих здесь офицеров, наверное, замполит.

- А почему у вас флаг андреевский?
- Разве плохой флаг? Какой нам еще нести? Государственный не положено.
- Шли в Мурманск?
- В Мурманск.
- А граница?
- Так вот же карта. Смотрите, откуда она идет и до самого полюса! До нее еще триста миль.

Все улыбаются, за исключением замполита.

- Вы что же, полагаете, что можно плавать, где вздумается?

Я начинаю злиться.

- Вы мне покажите, где написано, что сюда нельзя? Я на маяках спрашивал, у рыбаков в поселках. Никто ничего толком не знает. Если нельзя, то мы уйдем обратно, ветер попутный.
- Как же, обратно? Мы тут не спим. Границу оголили, ловим их целые сутки, а они обратно. Не выйдет!

Такая логика меня смешит.

- Кто же виноват, что вы целые сутки искали неизвестно кого?
- Вы виноваты. Лезут тут в море всякие, а нам спасай.
- Извините, мы о помощи никого не просили. Вы, с вашей техникой разглядеть не можете пятнадцать метров парусов и номер на борту, зато флаг крошечный сразу увидели.

Капитан переводит взгляд то на меня, то на замполита. Видимо эта перепалка ему надоела. Он очень вежливо спрашивает: "Вы закончили, Николай Николаевич?"

- Да, прошу прощения.

Замполит уже красный, как рак, видимо разговор со мной зашел не в то русло.

На связи Мурманск. Голос капитана мне не слышен, зато ответы гремят в динамике на весь мостик: "В порядке, вы говорите? А нарушение пятимильной зоны? Какая ширина Святоносского залива? Вот вам и нарушение! Потом, снабжение, отражатель есть? Как это не указано в судовом билете?"

В это время один из офицеров смотрит мою карту и интересуется пометками на полях. Я объясняю: "Течение здесь было сильное, это вот мы воду брали пресную, а здесь стоянка была".

Он листает мой журнал и с любопытством читает записи, время от времени спрашивая о конструкции плота, есть ли киль, можем ли лавировать? Видимо, офицер имеет какое-то отношение к яхтингу, а может, просто интересуется. Из динамика доносится: "Вот видите, это же зацепка! Уже за одно это мы имеем право их арестовать. Буксируйте немедленно. Здесь мы разберемся, куда они шли на самом деле!" При этих словах офицер кладет мой журнал и отворачивается. Мне почему-то очень неловко за присутствующих, особенно, за капитана, который бросает в мою сторону торопливый взгляд. Торжествует только замполит: "Все-таки не зря работали!" Динамик замолк, капитан обращается ко мне, голос его суров и тверд, но глаза опущены вниз: "Ваше судно задержано за нарушение пятимильной зоны, будем буксировать вас в Мурманск".

- Помилуй бог, какая у вас скорость?
- Пойдем тише, узлов десять.
- Лучше сразу потопите нас, все равно не доведете.
- А если поднять на палубу стрелой?
- Резиновый плот? А за что крепить? Капитан озадачен.
- Штурман, вы видели их лодку. Выдержит она буксировку?
- Никак нет, он прав. Мы их утопим.

Я предлагаю: "Разберем плот и перевезем на катере к вам на борт. Часов шесть, не больше потратим, зато потом можете идти на всех узлах".

- Хорошо.

Мне дают бумаги для подписи. Документ рассчитан на настоящее большое судно и я, усмехаясь, заполняю графы: тоннаж, порт приписки, судовладелец и т.д.

- Штурман, отведите его вниз, пусть покормят.

Мы уходим вниз. На мостике слышны голоса, замполит настаивает на обыске: "Это нарушители! Они бежать хотели. Наверняка готовилась какая-то провокация." Александр объясняет мне: "Это только на глобусе, да на вашей карте граница до полюса идет. На самом деле любой корабль может, в принципе, идти северным морским путем. Наша только пятимильная зона. Поэтому все побережье от Печенги до Владивостока закрыто. Влипли вы, ребята. В Мурманске постараются раскрутить по полной программе. Сколько топлива сожгли! Москва уже в курсе! Просто так не отделаетесь". Несмотря на такие мрачные прогнозы, на душе у меня почему-то спокойно. Я чувствовал, что в душе капитан, да и все офицеры, на моей стороне. Неужели в Мурманске одни замполиты? Поймут и там. Ничего, выберемся.

Обедаем одни. Матрос принес макароны с тушенкой и салат. Довольно вкусно. Только допили компот, уже зовут обратно. Снова поднимаемся. Оказывается, все переиграли. Нас повезут на "Рубине", у него больше скорость, спешат. Для описи вещей с нами едет мичман с этого корабля. Катер его уже доставил, и замполит его инструктирует: "Внимательно смотрите! Каждую вещь надо проверить и детально описать". Мичман делает строгое лицо и запихивает в карман объемистую пачку бумаги.

- Есть!

Идем обратно. По дороге приходится уже в третий раз рассказывать историю для мичмана. Время от времени он ухмыляется, щупая карман: "Боюсь, не хватит бумаги! Рацию, акваланги, где спрятали?"

Подходим. Мой экипаж спит сном праведников, не ведая, что сейчас будет обыск. Я прыгаю в кокпит: "Снимаемся с якоря! Идем разбираться! Все, ребята, поход окончен". Сашка кивает головой на кинокамеру: "Пленку топить?"

- Все топи. Все, за что могут зацепиться.

Завожу двигатель. Алексей кричит: "Якорь чист!" Все. Последний путь. Катер следует в отдалении. Нагнувшись к воде, Сашка разматывает рулон пленки, в море летят кассеты. Я говорю: "Оставь хоть начало, все-таки, не зря снимали".

Находим удобную бухточку. Моряки помогают выгружать вещи. Штурман и мичман отзывают меня в сторону: "Леш, мы тебе не враги. Не по своей воле мы тебе отпуск обломали. По нашему разумению, море - оно для всех должно быть. Вон, за границу идешь, как только Варангер-фьорд проходишь, будто на юг попал. Домики на берегу, яхты, катера. А у нас, словно, все война не кончится. Все ловим кого-то, боимся. Сколько служу, никто еще морем границу не нарушал, одних только рыбаков пугаем. Ты, вот что, чего лишнее есть у вас?"

- Не понял, чего лишнее?
- Ну, оружие, может какое, карты морские, еще чего. Там ведь любую мелочь найдут и так раскрутят, что рад не будешь!
- Нет у нас ничего. Фильм снимали, так пленка уже на дне фьорда. Вот разве нож мой только.

Я достаю охотничий нож, привезенный из Польши, и размахиваюсь для броска. Штурман перехватывает мою руку.

- Не надо, жалко ведь, хорошая вещь. Давай мне, я тебе вышлю по почте, адрес только черкни!

Мне не верится в такое великодушие, мелькает мысль: "Может, это специально?" К моему стыду, у меня тогда шевельнулось в душе сомнение, а вдруг замполит специально проинструктировал разыграть эту сцену?"

- Бери, - говорю, - дарю. Сейчас еще принесу".

Отдаю ему второй нож. Теперь все. Ничего лишнего нет, остальное куплено в магазине. Мичман садится на камень и начинает составлять подробный список вещей. Я приведу его полностью, чтобы вы могли себе представить лицо замполита, занятого его чтением:

"Рюкзак первый - личные вещи команды,
рюкзак второй - спасательный плот "ПСН-10М",
рюкзак третий, четвертый, пятый, шестой - принадлежности к плоту и запасные части к мотору,
упаковка N1 - якорь.
Подпись Мичман Иванов.
Подпись Капитан плота Р0918МЮ - Отвагин".

Опять в море. Волна уже метра два. Нас нещадно бьет и поливает водой. Крен временами такой, что приходится напрягать все силы, чтобы не упасть. Моя команда сразу укачалась. Штурман удивляется: "Как же вы на плоту-то  шли?" Я поясняю: "Он на волне, как присоска, не оторвешь. Качка, конечно, есть, но не такая". Показался силуэт "Рубина", нас принимают почему-то с наветра. Штурман яростно ругается и подводит катер к борту: "Разобьем катер! Что же они смотрят?" Мичман равнодушен, катер не его: "С мостика виднее. Делай, что велят!"

Волной нас бросает на борт. Глухой удар, треск. Стойки релинга вырваны с корнем. Штурман перебирает рукоятки штурвала и орет в микрофон: "Подойду с подветра, прикройте корпусом, подготовьте все кранцы!" "Рубин" подрабатывает машиной и ложится лагом к волне. Вторая попытка. Матросы поймали наши швартовы и притянули к борту. Все равно бьет очень сильно, трудно стоять на ногах. Торопливо передаем груз, его подхватывают десятки рук и буквально за считанные секунды рюкзаки переходят на корабль. Теперь мы. Ребята вскарабкались по трапу, моя очередь. Хватаюсь руками за троса. Снизу крик: "Ноги!" Какой-то ненормальной волной катер бросает, трещит рубка, релинг разбит уже с обоих бортов. Я поджимаю ноги вовремя, еще бы чуть-чуть, и не обошлось без увечий. Кто-то хватает меня за куртку, и я пулей вылетаю на палубу. Попрощаться с матросами и штурманом "Ладоги" не удается. Наш груз накрывают брезентом и крепят. Мы идем в надстройку.

Глава 8. На "Рубине".

"Было время - я шел Тридцать восемь узлов
И свинцовый вал резал форштевень..."
(А.Розенбаум)

Нас поселили в кают-компании. Отношение очень хорошее, будто мы не нарушители, а гости. Корабль набирает ход под дизелями и запускает турбину. Честное слово, на плоту было легче. Делая тридцать три узла, "Рубин" зарывался в воду по носовое орудие, чтобы в следующий момент высоко поднять нос и с размаху ударить им в очередную волну. Это была даже не качка, а какой-то аттракцион. Лежать на диване невозможно. Меня отрывает от него и я зависаю в воздухе, потом резкий удар, прессующий недавно съеденный обед в моем животе. Укачать меня не укачало,  но я просто устал ловить диван и голова начала сильно болеть от нестерпимой тряски. Сашка тоже не укачался, зато на Алексея больно было смотреть. Лицо белое, как мел. Он, держась за стены, вышел в коридор.

- Пойду наверх, здесь я просто умру.

Но на палубу никого не выпускали, и Алексей отправился странствовать по всем боевым постам в поисках тихого места. Матросы и офицеры наперебой зазывали его к себе, хвастая, что у них качает меньше. Но он этого не замечал. Обойдя весь корабль, Алексей вернулся к нам и повалился на прежнее место. Спать было невозможно, и мы молча лежали, подпрыгивая на своих местах. Откуда-то с потолка лилась беспрерывно вода, стекая по полу в шпигат. На камбузе стоял беспрерывный звон бьющейся посуды. Молодой матрос, видимо ответственный за это дело, не знал, за что хвататься. Так прошел день. Ночью прошли остров Кильдин, и стало полегче. Тот самый мичман, который описывал наше имущество, отвел нас к себе в кубрик и мы, наконец, поспали. Утром входили в Кольский залив. Мичман, как хороший экскурсовод, показывает на берег и объясняет: "Здесь военные летчики стоят. Вон, видите, памятник? Это "Каталина" - летающая лодка, гроза немецких субмарин". Какой-то офицер останавливается и слушает тоже, потом, словно спохватившись, говорит: "Ты чего это, Митрич, шпионам наши базы показываешь?" Оба смеются. Швартуемся. На причале стоит ГАЗ 66.

- Это, ребята, за вами приехали, теперь держись!

Матросы носят наши рюкзаки к машине, мы пытаемся помочь, но мичман мрачно шутит: "Наработаетесь еще на лесоповале!" По трапу взбегает щеголеватый офицер-пограничник. За ним спешат солдаты, неуклюже спотыкаясь на непривычных для них ступеньках. Пройдя мимо и, очевидно, приняв нас за моряков, поднимаются дальше.

- Где задержанные?
- Да вот же они! Вы только что их прошли.

Офицер густо краснеет и, словно вымещая на нас свой промах, резко командует: "По одному, вперед к машине! Не разговаривать! Немного шокированный таким приемом, достаю пачку сигарет с намерением последний раз покурить на воле.

- Не курить! В машину, быстро!

Опускают брезент. Караул рассаживается возле нас. Минут через пятнадцать машина тормозит перед воротами, въезжаем внутрь. Нас также поспешно выгружают, и мы, чуть ли не бегом, направляемся в здание. Меня сразу отделяют от ребят.

- Шнурки, ремни снять! Все вещи к осмотру!

Моряки были правы, здесь шутить не будут. Медосмотр. Сонный врач, кажется, единственный, кто не торопится.

- Жалобы есть?
- Нет.
- Подпишите.

Меня ведут в камеру. Дверь захлопывается. Стучит засов. Я осматриваю свое новое жилище, а солдат осматривает меня через окошечко в двери. Как и на корабле, все здесь прикручено к полу, койка, бачок с питьевой водой. Над дверью забранный решеткой светильник, окна нет. В машине, когда нас везли по городу, Сашка тихо шепнул мне на ухо: "Что будем говорить?"

- Правду, одну только правду, - торжественно изрек я.

Теперь веселое настроение куда-то испарилось. Сколько продлится следствие? Какие данные о нас есть здесь? Поймут ли нас? Снимаю кеды и ложусь на койку, до сих пор кажется, что камеру немного качает. За дверью слышится приглушенный голос: "Всех разместили? А груз?"

Удаляются, затихая, шаги.

Глава 9. Допрос.

Лязгнул отодвигаемый засов, и дверь распахнулась. В глаза ударил яркий свет.

- Отвагин, на допрос!

Иду за сержантом по узкому коридору, сзади скрипит сапогами солдатик с автоматом. Заходим в кабинет. Пожилой полковник небрежным жестом отпускает конвой, и мы остаемся одни. Тяжелые гардины не пропускают дневного света, горит лишь настольная лампа.

- Садитесь. Жалобы, претензии есть?
- Нет.
- Что ж, приступим к беседе. Советую всем отвечать правдиво на мои вопросы.
- Я постараюсь.
- Итак, каким образом вы очутились в двух милях западнее мыса Святой Нос на спасательном плоту?

Пока я собираюсь с мыслями, как ответить на такой непростой вопрос исчерпывающе, полковник проницательно смотрит мне в глаза, мешая сосредоточиться.

- Мне трудно сразу ответить вам, лучше начать по порядку.
- Что ж, времени у нас достаточно.

Судя по всему, офицер мало представляет себе, кто мы и зачем оказались в море. Видимо, он располагает только фактами. А они таковы: в Баренцевом море с атомной подводной лодки, возвращающейся на базу, видели небольшой плот с андреевским флагом на мачте. Через сутки, благодаря усилиям авиации, ВМФ и пограничников, удалось задержать трех человек и доставить в мурманскую комендатуру. Капитан-владелец этого плота находится перед ним.

С чего начать? Как объяснить, почему мы пошли в море не с целью убежать в Норвегию или сфотографировать военно-морскую базу, а просто так? Поймет ли он, что суровый скалистый берег, не знающий снега только три месяца в году, может быть не каторгой или местом вынужденной службы, а мечтой, ради которой мы и рисковали?

Рассказываю офицеру о том, что с детства занимался туризмом и мечтал увидеть Север. Объяснил конструкцию плота. Описал весь наш путь от Беломорска.

Полковник слушал меня внимательно, казалось, он все понимает, но его вопросы опять ставили меня в тупик.

- Хорошо. Допустим, вы - туристы, но зачем вы попали в Святоносский залив? Здесь туристов никогда еще не было. Что это за туризм на спасательном плоту?
- Плот мы использовали как более надежное и мореходное судно. Он был переделан в яхту. Свяжитесь с моряками, они Вам расскажут.
- А кто из вас махал андреевским флагом перед подводной лодкой? Что вы имели в виду? Кто вам дал этот флаг?
- Он висел на мачте, зачем нам им махать? Наоборот, мы старались не привлекать внимания, уйти как можно быстрее. Сшил его я сам.
- В какой политической организации вы состоите? Почему у вас был этот флаг?

Этот вопрос меня удивил, но впоследствии я узнал, что в Москве в это время проходил какой-то съезд и всех держали в состоянии повышенной готовности. Видимо, нас приняли за каких-то отчаянных демократов, которые демонстрировали свой протест, махая флагом перед атомной подводной лодкой. Но все это я узнал потом, а тогда никак не мог понять, чего они так привязались к этому флагу.

- Кроме пионерской, ни в каких больше организациях не состоял. А флаг этот мне просто нравится.
- Мне не понятно, как это - просто нравится? Мало ли что вам еще понравится?

Через год ВМФ торжественно поднимет на своих мачтах андреевский флаг. Интересно, нравится ли он теперь полковнику?

- Вот Вам бумага, изложите еще раз все с начала и как можно подробнее. Не забудьте указать к каким кораблям вы подходили по пути следования, и с какими целями?

Беседа шла второй час. Я порядком устал, отвечая на вопросы. Видимо, здесь уже была заготовлена своя версия, и все, что я говорил, было впустую. Только то, что работало против меня, тщательно фиксировалось. Меня прошиб пот при мысли, какую историю можно составить из моих показаний, если брать информацию выборочно. Получается, что мы специально, планомерно шли в этот залив дразнить пограничников. Я стал обдумывать каждое слово, чтобы не подписать себе приговор.

Исписав два листа бумаги, подаю их полковнику. Он берет и пробегает глазами. Лоб его неожиданно хмурится, он что-то подчеркивает в тексте и кладет бумаги на стол.

- Так, а теперь еще раз напишите и поподробнее. С момента выхода из Беломорска. Кстати, кто вас выпустил из порта?
- Никто, но никто и не задерживал. Можно мне написать в камере?
- Нет, пишите здесь.

Слово в слово повторяю то, что написал пять минут назад. Полковник снова изучает, водя ручкой по строчкам, вдруг лицо его расплывается в улыбке.

- Ну вот. Видите, другое дело. Сразу бы так.

Тогда я еще не привык к методике ведения допросов, и это замечание меня здорово напугало. Писал я то, что и раньше, что ж он увидел? Может, я где-то ошибся? Или ребята написали что-то не так?

- Идите отдыхать, увидимся утром.

Провожаемый солдатом, я иду обратно. Захлопывается дверь камеры. Я опускаюсь на койку и стараюсь вспомнить весь разговор, но в памяти только обрывки фраз. Никогда раньше я не думал, что, говоря правду, можно запутаться и начать бояться собственных слов. Да, такими вопросами хоть кого собьешь с толку. Стучу в дверь. Окошко открывается, и чей-то внимательный глаз осматривает мое помещение.

- Чего надо?
- Выводи, курить хочу!

Окошко закрывается, за дверью кто-то долго совещается. Опять лязг засова и мы идем к туалету. Мне выдают сигареты и спички. Курю и разглядываю моего охранника. А он меня. Подворотничок на проволочке, гнутая бляха ремня, потертый АКС. Несколько лет назад я сам был таким же.

В то время вся служба: тревоги, караулы, казались очень важным делом, ведь я тоже охранял покой Советской Армии. От кого? Теперь не знаю. Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что это была просто игра в солдатики. Смешно вспоминать рассказы офицеров о шпионах из НАТО и бдительных часовых. Мои матросы, оба "афганцы", наигрались в эту игру досыта.

Этот солдат, который так бдительно сторожит меня возле двери, наверное, напишет домой, как ему доверили стеречь матерого шпиона, пойманного при попытке перехода границы. Невольно вспоминаю моряков с "Рубина". Наверное, действительно, море очищает людей от всего лишнего, напускного. Кроме замполита, никто нас врагами не считал.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, вспоминаю место нашего старта, Беломорск. Белая ночь, сонные птицы на мокрых камнях, деревянный баркас, стоящий на якоре, ведет течением. Над морем туманная дымка, как бы скрывающая от нас весь будущий путь. Может быть в недалеком будущем, присев на бревно на лесоповале, я буду вспоминать, как страдал за андреевский флаг. Все. Пора идти спать.

Свет в камере горит всю ночь. Светильник забран решеткой. Долго ворочаюсь на койке, прежде чем уснуть. За последние три дня я сменил жесткие пайолы плота на диван в кают-компании "Рубина" и в итоге получил тюремную койку. Где я буду спать завтра? Никогда еще в моей жизни не происходило таких быстрых перемен. Окна в камере нет, и о том, что пришло утро, я узнал от солдата, который принес завтрак. Опять иду на допрос. Та же комната, те же тяжелые занавеси. В пепельнице гора окурков. Офицер как-то постарел за одну ночь. Под красными глазами мешки, взгляд усталый.

- Алексей Михайлович, что же вы сразу не сказали нам, что вы - турист?

Слово "турист" он произнес таким тоном, как будто оно означает: душевно больной человек, склонный к бродяжничеству. Использование плавсредств и особенно спасплотов - последняя стадия болезни. Наверное, связались все-таки с моряками, и те объяснили, что к чему.

- Да, - радуюсь я, - конечно, турист, я же говорил вам вчера
- У вас такая хорошая семья: жена, сын. Работа тоже неплохая. Хвалит вас ваш начальник.

Вот это да, уже связались с Москвой! Представляю, какой там переполох! Но к чему он клонит?

- Да, - соглашаюсь я, - все у меня в порядке и дома и на работе
- А зачем же вы, имея такую хорошую семью, квартиру, решили бежать за границу, в Норвегию?

Видимо удивление от этого вопроса было столь явно написано на моем лице, что дознаватель опустил глаза и стал перебирать какие-то бумаги.

- Зачем же мне надо было такой тернистый путь проделывать? Идти от самого Беломорска? Я бы мог и поближе начать.
- А кто из ваших друзей может подтвердить, какие вы имели намерения?

Я мгновенно представил, как моих друзей будут допрашивать, вызывать с работы, приходить к ним домой. Мне стало неловко.

- А вы спросите у остальных, кто со мной был, у экипажа.
- Хорошо, перейдите в другую комнату, там в вашем присутствии произведут досмотр вещей.

Все еще находясь под впечатлением от беседы, выхожу в коридор, солдат провожает меня. Надо снять напряжение и думать о чем-то хорошем. Необходимо подготовиться к этому досмотру. Прошу разрешения покурить и, присев на корточки на кафельном полу, растягивая удовольствие, вспоминаю Кольский: залитые солнечным светом горы с ярко-белыми пятнами снежников, тишину, нарушаемую только плеском волн и журчанием ручьев, бегущих вниз по склонам. На прозрачной океанской воде качается мой плот, высоко парят птицы.

- Все, я готов. Эй, служба, идем!

Служба делает серьезное лицо и провожает меня до двери.

Трагедия кончилась. Начинается фарс. Я почувствовал это сразу. В комнате трое молодых ребят в одинаковых, строгих костюмах. Один из них, я буду условного называть его начальник, сразу делает несколько шагов мне навстречу. Если нас отдают потренироваться этим ребятам, значит, поверили, что мы не шпионы.

- Это вы главный?

Теперь можно расслабиться.

- Нет, - говорю, - я - капитан.
- Покажите, где чьи вещи.

Я растерялся.

- Все эти вещи, вообще, мои.
- Нет, вы покажите конкретно, кто нес какой рюкзак.
- Вы что же, полагаете, что мы полмесяца, сидя в лодке, рюкзаки не снимали?

На лице одного из офицеров мелькает улыбка, и он отворачивается к окну.

- Рюкзаки мои, плот мой, снаряжение тоже мое. Личные вещи: спальники, полотенца, зубные щетки лежат вперемежку с другими вещами.

Начальник озадачен, видимо, он никак не может понять, что столько огромных мокрых рюкзаков могут принадлежать только мне.

- Хорошо. Что лежит в этом?
- Понятия не имею.
- Как так?
- Собирались под дождем, в тумане, с помощью моряков. Как же я запомню, где что лежит?
- Открывайте!
- Есть!

Извлекаю из рюкзака мокрые, уже начавшие пахнуть плесенью вещи и громко объявляю: "Брюки спортивные, полушерстяные, красного цвета - одна штука". Один из офицеров берет бумагу и садится за стол. Через некоторое время, утомив всех переписыванием предметов одежды, я достаю радиоприемник. Как у любого гражданского человека, этот предмет не вызывает у меня каких-либо эмоций. Обыкновенный радиоприемник, поэтому я очень удивился, когда начальник схватил меня за руку и заглянул мне в глаза.

- Что это?

В его глазах я увидел занесенные снегом бараки и два ряда колючей проволоки, еще там светились новые погоны капитана. "Бараки - мне, погоны - ему", - промелькнула мысль.

- Предмет черного цвета, со шкалой настройки и выдвижной телескопической антенной.

Перехожу на шепот я, делая тоже страшные глаза. Офицер у окна прыскает от смеха и, чтобы скрыть это старательно кашляет. Офицер за столом усердно, но почему-то очень размашисто водит ручкой по бумаге.

- Хорошо. Включайте!

Я молю бога, чтобы мне удалось поймать гимн Советского Союза, но кроме хрипов и морзянки, как назло, ничего из приемника выжать не удается.

- Дальше. Открывайте второй!

Но тут взмолились остальные.

- Женя! Время уже два! Ты что же, не видишь сам, чем мы занимаемся?

Но начальник непреклонен, обведя всех строгим взглядом, он командует: "Хорошо, я буду называть вещи, а вы будете их искать и давать мне".

- Где ваши навигационные приборы?
- Сейчас будут приборы.

Я протягиваю ему компас.

- Это все?

Начальник явно огорчен, но туту он замечает среди вещей нож. Небольшой нож, купленный в магазине. Мы открывали им консервы. "Нож самодельный!" - радуется он.

Я мысленно благодарю штурмана за предупреждение. Если бы не моряки, нам пришлось бы несладко. "А как же, - говорю ему, - видите, я даже "нерж." сам написал, чтобы он не ржавел, и еще на ручке цену выбил - 5 рублей".

Пока он изучает нож, я заглядываю через плечо на стол, где офицер еще пишет на листе бумаги какие-то вензеля и геометрические фигуры. Увидев, что я смотрю, офицер переворачивает лист и, положив ручку, встает.

- Ну что ж, вроде, все досмотрели, а?
- Хорошо, идите к себе.

Я ухожу, но солдатика возле двери нет. "Вдруг, - думаю я, - он ушел, и теперь ему попадет, что не углядел за диверсантом.

Потоптавшись в коридоре, иду к себе в "номер". Дверь открыта, на койке лежат мои шнурки, ремень, зажигалка и сигареты. Значит, все кончилось. Еще до осмотра вещей они уже знали, что искать нечего. Из соседней общей камеры слышится дружное пение моей команды: "По приютам я с детства скитался, не имея родного угла..."

Неожиданно я понял, что все, что было у меня с командой в море, что недавно казалось таким важным, теперь забыто. Вместе мы пережили что-то большое, гораздо большее, чем просто шторм. Мне захотелось увидеть их, пожать руки, поговорить, вместе посмеяться над всеми этими досмотрами и допросами.

Наши вещи отвезли на патрульной машине на вокзал. Даже взяли билеты до Москвы, в купе. За окном Хибины, временами проглядывает море. От отпуска осталось десять дней. Может, сойти в Беломорске и начать сначала?

Глава 10. Посылка.

"И я уверен, если что-нибудь -
Мне бросят круг, спасающий матросы..."
(В.Высоцкий)

Январь 1991 г. Полным ходом идет подготовка к новому плаванию. Занятый изготовлением очередной лодки, я уже стал забывать о недавнем приключении, когда неожиданно получил уведомление о посылке. На почте мне выдали объемный ящик и картонный тубус. Дома, вскрыв упаковку, я обнаружил следующее: полный набор карт Белого моря с указанием рекомендованных (именно для меня) курсов, лоцию, атлас приливов, книги по мореходной астрономии и справочники по огням и знакам, два шлюпочных компаса, барограф, часы. На самом дне лежал непромоканец, куда были завернуты оба моих ножа, и коротенькая записочка с пожеланием больше не попадаться.

Моряки, пославшие мне такой подарок, здорово рисковали, они ведь не знали, дома ли я или осужден за побег. Но, видимо, они верили, что наступит время, когда для того, чтобы выйти в море, достаточно будет иметь только желание.