НовостиNews
-
ПоискSearch
-
ТекстыTexts
-
ФотоPhotos
-
КартыMaps
-
СнаряжениеEquipment
-
LTLT
"Океан был неприветлив, большая часть берегов материка поднималась из моря вертикальными утесами в несколько сот футов высоты. Каждый мыс, как риф, тянулся в море, частью под водой, а частью далеко от берега, и, как маяк, поднимался высоким утесом. Вся страна богата живописными видами. Небольшие островки, несмотря на значительную глубину моря, круто поднимаются из него. В узких проливах быстрое течение, соединяясь с ним, с силою поднимается на высоту трех сажен и делает до двенадцати верст в час. Около мысов шумят настоящие водопады. Море гораздо холоднее Лапландского (+2 градуса), летом идут частые дожди, перемежающиеся густыми туманами...
Двадцать пятого июля мимо стоянки прошло более тысячи белух. Они со стоном преследовали лососей, шедших в Удскую губу. В тот же день киты двинулись на ход для преследования появившихся вдали косаток. Последние держались высоко, а киты теснились к берегу, так что некоторые из них засели на рифах. Более четырех часов длился непрерывный ход китов, всего прошло восемьсот.
Медведь - царь зверей этой страны, без него невозможно было бы проникнуть во внутренность ее, так как пробитые им тропы служат здесь почтовыми дорогами. Несмотря на обилие дичи, вся береговая полоса почти никем не посещается и даже летом совершенно необитаема".
(А.Ф.Миддендорф, 1844г.)
"Иногда достаточно одним только словом посеять смятение в душе, и человек отправляется на край света, готовый прыгнуть в пустоту с пустыми руками".
(Ральф Блум)
После того, как в Баренцевом море мой плот был задержан пограничниками, я решил не испытывать больше судьбу и впредь оформлять свои путешествия, официально. Предприняв несколько робких попыток оформить свои походы в туристических клубах, я наткнулся на глухую стену непонимания. Альпинистам и сплавщикам проще. У них есть свои федерации и ассоциации. Потрепав нервы и пройдя нелегкий путь к признанию, они могли рассчитывать на успех. Морскими путешествиями на судах, подобных моим занимались в то время лишь отдельные энтузиасты на свой страх и риск. Один корифей отечественного туризма так сказал мне в ответ на мою просьбу помочь с документами: "Ловят вас пограничники и правильно делают. Север у нас не для всех". Тогда я обратился к "науке". Мне удалось связаться с экологами, которые занимались проблемами Севера. За время походов у меня накопилось много информации о загрязнении берегов. Я предлагал взять с собой какие-нибудь приборы, собрать пробы воды, в общем, сделать все, что они захотят. В обмен хотел лишь одно - документы на право проезда. Надо сказать, что слушали меня охотно, но как только заходила речь о конкретном деле, сразу отправляли дальше, в другой кабинет. Наконец мне встретился человек, который, выслушав меня, никуда не отправил. Его фамилия Кивва (к сожалению, за давностью лет, я забыл его имя). Раскурив трубку, он сказал: "Ничего здесь тебе не дадут. Нет времени и денег заниматься своими-то экспедициями, но я дам тебе совет: езжай на Шантарские острова. Есть ли там погранзона или нет, я не знаю. Но зато есть киты, лежбища тюленей и красивые горы". Он показал на карте СССР, висящей на стене кабинета, участок берега и, порывшись в столе, дал мне несколько пожелтевших листов бумаги. Это были ксерокопии карт, на которых, к сожалению, не был сохранен масштаб. Лоции у него не было, но, тем не менее, он довольно детально описал берег и погодные условия.
По дороге домой я проехал свою станцию метро. Старые потертые карты захватили мое воображение почище детектива. Перед моими глазами вставала изрезанная береговая линия с обрывами в восемьсот метров. Величественные прибрежные хребты, таинственные острова и огромные лежбища тюленей. Киты указывали путь моей лодке и приветливо махали хвостами.
Дома я перерыл всю доступную литературу и выяснил следующее: в устье Амура и по побережью живут нивхи, раньше их называли гиляки. Охотское море они называли Ланским и славились как хорошие рыбаки. За Тугуром дальше по берегу селятся эвенки, называемые также тунгусами. Первым русским, прошедшим этим путем, был Василий Данилович Поярков. В 1644 году вместе со своими казаками на небольших плоскодонных судах он за двенадцать недель прошел от устья Амура до Аянского залива через Шантарские острова.
Несмотря на то, что Николаевск лежит на широте Львова, в июне в устьях рек и заливах еще лежит лед. Июль не устойчив по погоде и еще достаточно холодно. Самое лучшее время для путешествий - август и первая половина сентября.
Но на чем идти? Доставить багажом катамаран так далеко мне не по карману. Нужна новая лодка. Кивва рассказывал, что густые туманы и штиль сменяются штормами, закрытых бухт почти нет и выбраться на берег иногда просто невозможно. Спасаясь от шторма, он несколько раз с большим трудом затаскивал свою тяжелую моторку в расщелины скал.
Проанализировав все это, я написал себе перечень требований к будущему судну:
Поломав голову, я набросал, на бумаге рисунок длинной, узкой лодки с двумя люками для гребцов, небольшой мачтой и высоким носом. Повертев рисунок, я не мог отделаться от мысли, что где-то я уже все это видел. Полистав книги, я обнаружил чертеж лодьи викингов - дракара. Этот чертеж почти полностью соответствовал моему рисунку, за исключением размера. В самом деле, варяги предъявляли к своим судам те же требования, что и я. Решив не изобретать велосипед, я просто скопировал чертеж и уменьшил длину до 6.5 метров. Копируя до конца, я пририсовал прямой парус и рулевое весло (о чем впоследствии пожалел). Продолжая изучать литературу, я натолкнулся на интересное свидетельство путешественника 19 века Александра Федоровича Миддендорфа.
Он писал, что местные жители ходят на промысел зверя на кожаных лодках длиной 5-6 метров. Каркас лодки делался из дерева и кости. На такой же байдарке путешествовал и сам академик Александр Федорович Миддендорф.
По заданию Академии наук он исследовал Таймыр, а на следующий год посвятил два месяца изучению Шантарских островов и побережья Охотского моря от Чумикана до Тугура. Миддендорф писал, что был доволен своей легкой лодкой, так как ни одно другое судно не было лучше приспособлено для прибрежного плавания.
Так это же байдарка, обыкновенная байдарка! Я понял, что иду по правильному пути.
"...И у него был корабль, - он назывался "Скидбландир, - на котором он переплывал через большие моря, и который можно было свернуть, как платок".
(Снорри Стурлусон. "Сага о Инглингах", XIII век)
Зимой мне удалось достать две старые трехместные байдарки "Салют" и "Таймень", дюралевые трубки и резину. Разобрав до винтика готовые лодки и смешав все это с имеющимися трубками, я добавил резины и, густо замешав все это на своем энтузиазме, стал готовить лодью викингов. Вместо трубогиба я использовал батарею отопления, вместо сразу вышедшей из строя швейной машинки - пассатижи, иголку и огромное терпение. Для сборки корпуса приходилось выносить из комнаты мебель. Точных чертежей и лекал не было, и когда я сшивал оболочку, мебель приходилось выносить и вносить каждый день. Попутно я решал еще множество других проблем. Искал точные карты и закупал продукты, шил сверхлегкое снаряжение и читал книги про Охотское море, какие мог достать. Но нужен еще экипаж. Среди моих знакомых не было ни одного любителя гребли, за исключением школьного товарища Александра, которого в детстве родители катали на байдарке по Волге. Поэтому я, не раздумывая, позвонил ему и обрисовал ситуацию.
- На Охотское море? На. лодке типа байдарки? Пятьсот километров по прямой? Заманчиво, заманчиво. А к зиме успеем?
- Не обещаю.
- Ну что ж - сказал мой будущий старпом, - я еду непременно!
К сожалению, огромная занятость на работе не позволяла ему участвовать в подготовке, но он все-таки забегал иногда посмотреть, что выходит. К весне все было готово, и как только сошел лед, мы торжественно спустили на воду новый корабль, назвав его "Шустрый-2", в честь швертбота, с которого я впервые увидел Белое море. В длину эта необычная лодка была 6,5 метров при максимальной ширине в 0,8 метра. Она имела вельботные обводы и широкий развал бортов. Высота штевней составляла 0,5 метра. Внутри корпуса для жесткости шли стальные троса, а вдоль бортов были закреплены емкости аварийной плавучести. Парус площадью всего 3 метра квадратных, как я наивно полагал, обеспечит нормальную скорость, а вместо руля было установлено рулевое весло, как на оригинале. Остальное снаряжение выбиралось по принципу - как можно легче. Везти все предстояло на самолете, и как мы ни экономили на весе снаряжения, на долю продуктов остались жалкие килограммы. Но на карте жирными точками были обозначены поселки, где, наверное, можно будет докупить продовольствие.
Дело за документами. Ехать совсем без них уже не хотелось. Решив узнать, есть ли в этом районе погранзона, я честно пошел в районное отделение милиции. Отсидев очередь и войдя в кабинет, я, волнуясь при виде представителя власти, начал сбивчиво объяснять, что я турист и хочу поехать на побережье Охотского моря в район Николаевск-на-Амуре - Чумикан. Майор посмотрел на карту, подумал и потребовал мои документы. Взяв паспорт, он зафиксировал, кто я, где живу и чем интересуюсь, после чего указал на дверь. Теперь совесть была чиста, и я путем уговоров и подкупа раздобыл чистый бланк с печатью одной фирмы. Одним пальцем, на пишущей машинке я напечатал следующее: "Алексей Михайлович Отвагин занимается в данном районе экологическими изысканиями по собственной инициативе. Просьба оказывать помощь и содействие".
Вместе с моим помощником мы посмеялись над этой проездной грамотой, и я засунул ее в паспорт. А смеялись мы зря. Великий механизм случайностей и везения уже пришел в действие, его шестеренки закрутились, и все наши поступки, какие бы на первый взгляд наивные и смешные они ни были, работали, в конечном счете, нам во благо. Словно какая-то высшая сила заранее предопределила наш путь и то подгоняла, то тормозила нас в зависимости от обстоятельств.
"Жизнь - пустыня, по ней мы бредем нагишом.Смертный, полный гордыни, ты просто смешон!Ты для каждого шага находишь причину,Между тем, он давно в небесах предрешен".(Омар Хайям)
Первого августа 1991 года, рассчитавшись на работе и раздав долги, я стою в аэропорту Домодедово. Кругом тысячи прилетающих и улетающих людей, и мы с завистью смотрим на их легкие сумочки. За нашими плечами два огромных рюкзака, а в каждой руке еще по упаковке. Чтобы протащить в самолет весь наш багаж, мы пошли на хитрые уловки. Самые тяжелые вещи разместили в двух небольших сумках, небрежно перекинув их через плечо. Оба рюкзака с помощью долгих уговоров и небольшой суммы в рублях сдали в багаж, а третий, самый легкий, несли с собой. Сгибаясь под тяжестью ручной клади, висящей у нас на плечах, мы поставили рюкзак на транспортер и задержали посадку минут на пятнадцать. Собравшийся вокруг нас консилиум, долго щелкал переключателями на пункте досмотра. Экран был так же черен, как и рюкзак. Шкура нашей лодки была непроницаемой для рентгена. Таможенник хотел, было, снять с транспортера неопознанный предмет, но неожиданно для себя не смог его оторвать ввиду большой тяжести.
- Ребята, что в мешке?
- Лодка.
- А что в лодке?
Ломая ногти и проклиная все на свете, развязываем упаковку. Резиновая оболочка, словно освобожденная пружина, пытается выскочить наружу, и мой помощник борется с ней, как с живой. Напуганный этим зрелищем, чихая от талька, таможенник нас пропускает.
Через семь часов самолет садится в Комсомольске-на-Амуре, и солдаты, выгружающие багаж, флегматично тащат наши рюкзаки, шаркая их по бетону. Я кусаю губы, прикидывая, выдержат ли изящные шпангоуты подобный сервис.
Добираемся до речного порта. Отсюда до Николаевска по реке ходят "метеоры". Успеваем к посадке, но когда подходит наша очередь, матрос безапелляционно заявляет: "А с мешками нельзя!" Мы протестуем: "Самолет, мол, вез, а "метеор", что же, не может?"
- Не можем, перегрузка.
Следующий корабль только утром. Сдаем багаж и идем гулять в город. Комсомольск удивил нас обилием иностранных машин, их было намного больше, чем в то время в Москве.
Ночевали мы в зале ожидания, кроме нас там, видно, никто никогда не спал. Где-то в полночь натолкнувшаяся на нас уборщица поспешила закрыть дверь и позвать милиционера. Молодой сержант бесцеремонно растолкал меня и потребовал паспорт. Долго изучая его и сверяя фотографию с моим сонным лицом, представитель власти неожиданно перешел на Вы. В его понимании гости из столицы просто не могли спать на стульях в этом помещении. Он предложил нам уехать в гостиницу. Пришлось объяснять ему, что большими деньгами мы не располагаем, так как путешествуем за свой счет. Милиционер тихонько вышел и, прогнав уборщицу, прикрыл дверь. Определенно, этот город - единственное место, где я наблюдал уважение к жителям столицы.
Однако, команда и особенно капитаны "метеоров", как видно, не были жителями этого города. Они просто ненавидели людей с рюкзаками независимо от места их жительства. Помните, как у Булгакова: "А с котами в трамвай нельзя!" Вот так и у нас. Утром повторилось все в точности. Решив развеяться, идем на пляж. Буйки ограждения плавают в пяти метрах от берега. "Ага, - соображаю я, - пляж детский". Ныряю под буйки и с наслаждением плыву по прохладной мутной воде, не оглядываясь назад. Это я сделал зря, потому что когда оглянулся, то понял, почему буйки стоят так близко. Течение пронесло меня уже за пределы пляжа, и когда я вылез на берег, то выглядел одетым не по форме.
Гуляя по городу, мы сделали еще один, как впоследствии оказалось, верный ход. Купили барометр в коробке с надписью "Геофизприбор". Кто-то свыше надоумил нас сохранить эту коробку и носить с собой. Потеряв надежду добраться сразу до Николаевска, мы сели на небольшой пароходик, идущий почти на треть пути до Николаевска. Непосредственная близость Индии и Китая чувствовалась даже здесь. Влияние буддистской культуры нашло отражение в названии этого корабля. Прочитав на борту "Ом-41", я молитвенно сложил руки и произнес: "Ом-мани-падме-хум!" (О, сокровище, сокрытое в лотосе! Буддистская молитва, Ом - священное слово). И нас беспрепятственно пропустили на борт с нашим грузом. Из цифр, следующих после названия, мы сделали вывод, что где-то бороздят просторы реки еще как минимум сорок "Ом-ов", а значит, есть шанс добраться на перекладных. На конечной станции, после очередной холодной ночевки на дебаркадере, мне пришла в голову идея. Наши рюкзаки возвышаются над нами на целый метр, и их видно издалека, надо надеть их наоборот! "Правильно! - обрадовался Сашка. - И бумагу им показать, что мы здесь не просто так, а по собственной инициативе". Подваливает метеор, выдвигают трап, и мы бросаемся вперед, развернув нашу бумагу, как знамя. Матрос преграждает путь рукой и старается заглянуть за спину, но я сую ему документ с круглой печатью и, от волнения забыв заученную накануне речь, объясняю: "Мы, эти, как его, геофизики! У нас здесь приборы!" Сашка удивлен таким превращением, но моментально ориентируется, поднося к самому лицу парня коробку с барометром. На ней, как уже говорилось, аршинными буквами начертано "ГЕОФИЗПРИБОР". Видимо, еще не видевший в своей жизни таких крупных ученых, матрос вежливо дает нам дорогу. "Полезные ископаемые, что ли, добывать будете?" - спрашивает он. Сашка, проходя мимо, небрежно роняет: "Землетрясения мы тут ищем!" Но капитан, старый речной волк, успевает заметить наш багаж: "Что там у них?"
- Да геофизики это, - успокаивает его контролер. - за рыбой опять приехали.
Вот так и узнаешь, что в устье Амура геофизики ездят исключительно за рыбой.
Оказавшись в уютных креслах, мы сразу засыпаем. Метеор, делая шестьдесят километров в час, мчит нас вниз по реке, груз лежит тут же на полу, можно и расслабиться.
Пробуждение было ужасным. Ночь. Завывание ветра. Метеор уже не летит на крыльях, а ползет на брюхе, и по всему корпусу гулко отдаются удары волн. Если такая погода в устье Амура, что же делается в море? Понуро бредем по сходням на причал и, влекомые толпой пассажиров, выходим на набережную. Вокзал на ночь закрыли, и мы остались одни. Пассажиры разошлись, каждый отправился туда, где его ждет теплый дом, ужин и постель. Идет дождь, город кажется нам неуютным и чужим. Сколько времени и сил было отдано, чтобы добраться сюда, а что же дальше? Когда кончится шторм? Через день? Неделю? Денег у нас только на обратную дорогу и гостиница не по карману. Палатку в городе тоже не поставишь. Идем мимо каких-то гаражей опять к реке. С плавучего дока на берег светит прожектор, в этот круг света мы ставим вещи. Мы не ели горячей пищи и не спали лежа уже четыре дня, хочется просто развести костер и погреться. Собираем лодку. Как рассветет, пойдем до первой стоянки. Словно на арене цирка, в свете рампы рождается мой корабль. Под шум дождя, вой ветра и стук гаечных ключей. Работаем с огоньком. За время пути мы соскучились по настоящему делу и теперь вкладываем в появившуюся работу всю душу. Дождя уже не замечаем, ветер стал тише, видно, удивившись нашей наглости. Природа заодно с нами, но не люди. Свет неожиданно гаснет, и с плавучего дока доносится крик, усиленный мегафоном: "Что же вы делаете, а?" Видимо человек просто не мог представить, что в такую ночь, возле гаражей, можно делать что-то хорошее. Прожектор зажигается вновь, но свет падает уже в десяти метрах от нас. Начинаем переносить туда вещи, но луч снова уходит. Это напоминает ловлю солнечного зайчика. Делать нечего, и мы заканчиваем сборку в полной темноте.
Светает. Стало вроде как тише, но по Амуру еще ходят большие мутно-белые волны. Карт устья у нас нет, но километрах в пяти виден другой берег. Надо идти.
"В испытаниях долгоТрепала меня недоля,Но дорогами рыб вновь (1)Скачет дракон мачты. (2)"(Энунд-норвежец, около 900 года н.э.)
(1) Дорога рыб-море(2) Дракон мачты-дракар, судно викинга.Рассвело. Мы спустили на воду нашу лодку, и теперь на волнах она кажется нам необычайно маленькой, игрушечной. Крошечная лодья викингов на фоне огромного плавучего дока конца 20 века. Только сейчас мы осознали, на какую авантюру решились.
Отваливаем от причала, гребем. Крутая речная волна (ветер против течения) и полная неизвестность. Как поведет себя лодка? Хватит ли у нас сил грести после трудной, голодной дороги? Но высокий нос хорошо всходит на волну, вода прокатывается по палубе, не попадая внутрь. Люки, где мы сидим, имеют резиновые юбки, и мы идем, как на субмарине в крейсерском положении. Не заливает волной только штевни и мачту. Самое обидное и смешное - утонуть сейчас здесь, не увидя моря. Лодка справляется, она герметична и легка, справляемся и мы. Человек так устроен, что когда сил уже нет, стоит подать ему хоть небольшую надежду, он начинает работать снова, не чувствуя усталости. Желание оторваться от города и начать, наконец, свой путь, в котором все будет зависеть только от нас и погоды, было так велико, что у нас открылось второе дыхание.
На якорях стоит корабль. Обходим его, используя корпус как прикрытие. Какой-то моряк, зевая, поправляет накинутый бушлат, подходя к борту. Увидя нас, бросается в надстройку и, теряя бушлат, спешит обратно с биноклем в руке. "Только бы спасать не начали," - думаю я.
Вот и другой берег. Не выбирая места, заносим лодку и спешим развести костер. Мой старший помощник аккуратно развешивает свой гидрокостюм на дереве невдалеке на просушку. Если кто-нибудь будет в устье Амура, может снять с дерева этот гидрокостюм. Если его никто не взял, он висит там до сих пор (все, что не сохнет в прямой видимости от лагеря, будет забыто - это аксиома).
Следующий день подарил нам солнце и легкий попутный ветер. Боги смилостивились над нами, приняв жертву в виде непромоканца. Впоследствии я узнал, что сильный шторм бушевал в устье Амура все то время, что мы воевали с "метеорами" в Комсомольске. Провидение держало нас на подступах к морю в ожидании хорошей погоды. Все что ни делалось, было для нас к лучшему.
Поднимаем свой парус и скользим, увлекаемые течением, к амурскому лиману. Живописные берега реки портили две вещи - комары и рыбацкие сети. 3десь идет на нерест горбуша и кета, но ее всеми силами стараются остановить. Такого количества сетей я не видел нигде. Один рыбак нам сказал: "Я ведь не для себя рыбу гублю, для детей!" Таким образом, он брал весь грех на себя, детям губить будет просто нечего. Привычка первых поселенцев видеть в природе только источник наживы сохранилась до нашего времени.
Надо сказать, что хищническое истребление рыбы имеет определенный порядок, который поддерживают не местные власти и не пограничники, а сами браконьеры. Когда мы остановились на берегу, к нам подошел катер "Амур", и двое братьев долго не хотели верить, что рыбалка нас не интересует. Каждый из них отсидел не один срок за браконьерство, но теперь они заняты другим, смотрят, чтобы их берег не трогали заезжие рыбаки. К нам они отнеслись благосклонно, хотя в их лодке, под брезентом, вырисовывалось очертание обреза. Братья предупредили нас о том, что на побережье есть артели, моющие золото, и наша встреча с ними нежелательна - всю оставшуюся жизнь можно посвятить работе без права переписки. Основной приток рабочей силы для этих артелей - бомжи, которых увозят хитростью или силой. Мы тогда не очень серьезно отнеслись к этому предупреждению и лишь спустя несколько лет, посмотрев фильм "Камышовый рай" я понял, что это была не шутка. Используя тихую погоду, мы быстро продвигались вперед, и на другой день на горизонте показалась полоска берега - остров Сахалин
Глава 5. ЗАЛИВ СЧАСТЬЯ - МЫС ЛИТКЕ.
Коль отступишь на шаг, -С корабля уходи.А куда? Это дело твое.(Э. Тегнер.Устав Викинга)
За мысом Меньшикова большой осыхающий залив, огражденный от моря песчаными островами и длинной косой. Называется он Залив Счастья. Противореча своему названию, счастья он нам не принес. Ветер навальный, и наш нос, еще недавно так хорошо всходивший на волну, теперь парусит, уваливая лодку к берегу. Нам удалось пройти острова Чкалов, Байдуков (здесь когда-то завершился знаменитый перелет), но, обходя Петровскую косу, выбившись из сил, вынуждены были подойти к берегу. Использовать парус не получилось, без руля лодка не хочет идти в галфвинд, и рулевое весло мало помогает. Видимо, есть какие-то тонкости в обращении с ним, нам не известные. Пробуем грузить балласт, все равно приходится грести левой рукой для поддержания курса. Мы сидим на песке, накат бьет, как метроном, мысли невеселые, свою норму - минимум сорок километров в день - мы не выполняем, а устаем очень сильно. Если так пойдет и дальше, нам придется, как и Пояркову, идти двенадцать недель. Мой друг не выдерживает: "Дался тебе этот Чумикан. Можно и вернуться, мы не на гонках". Если такие, разговоры не пресечь в корне, можно вообще никуда не прийти. Резко поднимаюсь.
- Я иду на Шантары, а оттуда в Чумикан. Если тебе не по дороге, вещи на берег и езжай домой.
Молча ходим по песку косы, каждый думает о своем. Наконец, Сашка обращается ко мне.
- Идем вместе. В Чумикан, так в Чумикан.
Стараясь не показать свою радость, жму ему руку, и мы опять уходим в море. Гребем зло. Весла упруго гнутся, теперь уже в соленой воде, и вот что удивительно: то ли ветер решил, что испытание закончено, и стих, то ли лодка, набрав скорость, стала лучше держаться на курсе, но мы пошли вперед и оставили за кормой залив Счастья. С тех пор я уверен, что настроение команды каким-то непостижимым образом передается и погоде, и лодке. Когда цель одна и каждый отдает для достижения ее все силы, не думая об отступлении, кажется, что природа с нами заодно и ветер дует когда надо, и костер загорается сам, и дождь идет только тогда, когда стоит тент. После этого похода мне часто говорили: "Да тебе просто повезло с погодой!" Может быть, но я хожу по морю уже десять лет и, что же, - каждый год везет? Нет, здесь что-то другое. Один и тот же ветер может потопить корабль, а может и нести его на штормовых парусах скорее к дому. Существует какая-то необъяснимая тонкая связь человека и моря. Иногда это чувствуется особенно остро. Может это воля какого-то высшего существа, а может - интуиция. Четыре года спустя я нарушил эту связь и, хотя все во мне кричало: "Остановись!", все-таки вышел в море, за что и поплатился.
Волна улеглась, ложится туман. Мы берем курс на мыс Перовского. Кругом мгла и волны, белый и серый цвет. Нарушает однообразие и тишину только высокий штевень у меня перед глазами, да плеск весел. Иногда поглядываю на компас, он прыгает вместе с лодкой, и стрелка залипает. Держим курс по неторопливо катящейся зыби. Где-то близко, приглушенный туманом, слышится крик чаек и непонятный скрип. Вдруг, будто сменили кадр, перед нами возникает корма корабля, рыбаки в оранжевых робах возятся возле стрелы, видимо, тянут лебедкой трал. Обходим, держась подальше, и, никем не замеченные, опять погружаемся в молоко. Шум смолкает и возникает такое чувство, что мы находимся в нереальном сказочном мире. Будто в пустынном космосе, мы движемся в этой белесой мгле вне времени и пространства. Куда мы выйдем? - В каком веке окажемся? Может быть, вот сейчас откроется волшебный остров, найти который обычным способом не удастся? Почему-то именно туман навевает такие мечты, древние, как само море. Не такой ли сказочный берег искал Лейф Эриксон, увидя в погожий день с побережья Гренландии далекие, словно висящие над горизонтом, горы? А пропавшая без следа экспедиция Э.В.Толля, искавшая землю Санникова, может, вовсе и не пропала, а нашла ее? В одной из летописей, датированной 1347 годом, помещено послание новгородского архиепископа Василия к тверскому владыке Федору о месте рая на земле. В ней сообщается о том, что отряд новгородцев под начальством Моислава и Якова отправился в плавание по Студеному морю. Судно их долго трепала буря. Находясь во власти ветра и волн, люди уже не чаяли спастись, вдруг неожиданно ветер утих, и в тумане открылась неведомая земля. Над вершиной горы сиял необыкновенный свет, а на склонах были ручьи застывшей лавы. В долине били горячие гейзеры. Послали смельчака, который достиг бы источника необычного света, но назад он не вернулся. Послали второго моряка, чтобы охладить пыл охотников, желавших при жизни попасть в рай, к ноге его привязали веревку. Когда моряк захотел последовать примеру своего товарища, его сволокли вниз, но он оказался мертвым. Больше попыток не делали, и новгородцы отправились к себе на родину, озадаченные увиденной землей и событиями, на ней происходящими. Узнав об этом случае, тверской Владыко ответил, что ни одному смертному не суждено увидеть рай на земле и остаться в живых. К этому времени новгородцы ходили на запад до берегов Англии, знали они Исландию и Новую землю. Что же за остров открыли они в тумане?
С.Норовчатов - историк и поэт - так писал о мотивах, движущих землепроходцами, в своей поэме "Семен Дежнев":
И дорога, потворствуя взгляду,Вдруг одарит тебя подарком.К несказанному выйдешь граду,Осиянному светом ярким.Тут и кончишь свое хожденье,Отдохнешь под привольным небом.Может это одно виденье,Может марево, может небыль?Из раздумий меня выводит громкий всплеск, тюлень подобрался к самой корме и, нырнув, окатил водой моего друга. Возле борта торчат еще две усатые морды, значит близко земля. Нашей лодки животные не боятся и из любопытства подходят так близко, что я боюсь зацепить их веслом. Берег проступает сквозь туман, точно проявляется на фотобумаге. Показались камни, обрамленные пеной, с них в воду сползают новые ластоногие, чтобы вынырнуть уже возле нас. Громко кричат чайки, пикируя нам на головы. Мы находим галечный пляж и вытаскиваем лодку. Недалеко река. Сашка уходит за водой, а я занимаюсь лагерем. Ставлю палатку, рублю дрова. Мой помощник вернулся без воды.
-Я же сам видел реку! Почему нет воды?
-Рыба! Рыба вместо воды! Иди и смотри сам.
Плотно, плавник к плавнику, влекомая инстинктом, идет кета - на нерест. Вода, конечно, есть, но она вся в чешуе, слизи и крови. Чайки, сидящие на камнях, при нашем приближении не улетают, а уходят, переваливаясь и взмахивая крыльями. Они, сидя на камнях, выклевывают у рыб только глаза и так объелись, что летать неохота. На перекатах, где глубина невелика, кета прыгает на боку, перебираясь на глубокое место. Неожиданно для меня в Сашке просыпается коммерческая жилка. Уже год он не может починить свою машину и теперь вынашивает план обмена икры на запасные части. Я разочаровываю его "Заготовлять рыбу мы не будем. Делать это мы не умеем, да и задачи у нас другие. Возьмем столько, сколько съедим". Никакого рыбацкого азарта нет. Когда столько рыбы, весь интерес к ловле пропадает, да и ловить ее не надо. Выбрасываешь на берег рыбину и глушишь ее чем-нибудь тяжелым, пока она не упрыгала от тебя обратно, в воду. Добыв таким образом несколько штук, мы попробовали свежей икры. Отделять от пленок мы ее не умели и промучились до ночи. Без соли она была пресной на вкус и пахла тиной, зато жареная кета понравилась, но не надолго. Без хлеба она сразу приедается, слишком жирная. Впоследствии мы еще не раз видели нерест и стали относиться к рыбе, как в Москве относятся к голубям.
Еще на отливе мы добыли себе крабов. Они оказались зелеными, а не красными, как я привык думать. Руками их брать было страшно, и мы ловили небольшой сеткой. Краб, как только мы опускали руки в воду, принимал боевую стойку, высоко подняв клешни. А потом начинал маневрировать, двигаясь боком. Но своими шипами на панцире они мгновенно запутывались в сетке, и мы вытаскивали их на берег. Двух самых больших решили сварить, посыпать солью (которой у нас было крайне мало) и привезти домой на память. Скоро эта "память" протухла и стала отравлять нам жизнь. В лодке мы держали крабов в старом чайнике, найденном здесь же, а на стоянке относили подальше от палатки.
Приливы и отливы здесь такие же, как на Севере, правильные, полусуточные. Перепад воды не велик, метр с небольшим. Течения небольшие и не влияют на ход лодки, сильны они лишь в узких проливах между островами и на мысах.
Наш путь лежит дальше, к мысу Литке. Берег безлюден, лишь изредка попадаются остатки домов, заросшие высокой травой и шиповником. Море тоже пусто, ни кораблей, ни лодок. Только одни раз к нам подошел сейнер, гремя машиной и пуская зловонный дым. Дав реверс, он остановился возле нашей лодки. Какой-то человек в соломенной шляпе, с сигарой и в широченных подтяжках пытался о чем-то спросить нас, но из-за рева машины ничего не было слышно. Тогда, сложив руки рупором и свесившись за борт, он проорал: "Куда?" Какой вопрос, такой ответ, чтобы долго не объяснять, я привстал со своего места и крикнул, указывая пальцем в горизонт "Туда!" Человек опять что-то спрашивал, жестикулируя руками, машина жутко стучала, я пожимал плечами и показывал на уши, дескать, не слышу. Тогда, набрав побольше воздуха и сложив руки, как в первый раз, он крикнул: "Откуда?" Это было уже забавным. Интересно, занесут ли этот диалог в вахтенный журнал? По аналогии с первым разом я указал в сторону дальнего мыса и изо всех сил гаркнул: "Оттуда!" Видимо, этот ответ его окончательно успокоил, потому что, кивнув, он ушел, а сейнер, развернувшись и чадя, направился в море.
Глава 6. ПОСЕЛОК ЛИТКЕ
Что Сибирь, что Аляска - два берегаБаня, водка, гармонь и лосось.(А.Шаганов)
В 30-ые годы Сибирь и Аляска и вправду были "два берега". Американские корабли ходили в эти края за строевым лесом, рыбой и пушниной. На острове Большой Шантар был крупный поселок и пристань. На побережье было построено много факторий. Молодой советской республике нужны были промышленные товары и валюта. Но, встав на ноги, наша страна ограничила торговлю, и поселки вымерли сами собой. Еще попадаются на берегах врытые в землю огромные котлы, где топили жир, и остатки печей. В местных домах можно встретить висящие на стене винчестеры, как память о том времени, когда трубы пароходов коптили шантарское небо, гиляки пили американский спирт и слушали джаз. На нашей карте эти поселки все еще значились жирными точками, и мы спешили к ним, надеясь купить продукты и покончить с голодным пайком, ибо ели мы не много. Дневная норма гребли растягивалась иногда на 10-12 часов. Усиленная работа требовала калорийного питания. Все наши раскладки продуктов по дням были забыты, маленького котла с кашей уже не хватало, и порой мы варили ужин дважды.
Дома мне приходилось читать, что такой-то путешественник прошел на гребной лодке столько-то; указывая рекордные переходы с трехзначным числом километров, почему-то никто не пишет про удаление от берега, волну и ветер. Глиссируя на пологой зыби с попутным ветром, мы тоже шли ходко, но бывало и наоборот. Проходит 8-10 часов напряженной работы, а желанный мыс и не думает приближаться, зато стоит немного отдохнуть, и ветер относит нас обратно. Так и было, когда мы подходили к мысу Литке. Туман, встречный ветер и крутая волна мешали нам перевалить за мыс, чтобы успеть найти поселок, а может быть и магазин до вечера. Подходим к маяку. Камень, слагающий здешние горы, не тот, что на Севере. Он больше подвержен выветриванию и менее прочен. На галечных пляжах лежат свежие обломки скал, упавшие сюда с огромной высоты. Ветер и вода так причудливо обрабатывают берег, что иногда кажется - перед тобой творение рук человека. Каждый мыс как бы специально помечен торчащей в море скалой, которая называется "кекур".
Рядом с берегом - живописный островок с кулинарным названием Коврижка. Пролив между ним и мысом осыхает, обнажая острые камни. Находим небольшой песчаный пляжик с бугорком и выносим лодку. Сашка уходит на маяк расспросить о поселке, а я ставлю палатку. От наших крабов идет нестерпимая вонь, еще вчера я порывался выкинуть их, но мой друг меня остановил.
- Это же память на всю жизнь! (Через неделю после приезда эту "память" съела его собака.)
Отношу чайник с крабами подальше, но запах преследует меня. Возвращается Сашка. Смотрю, он идет не один. С ним пожилой мужчина с таким же, как у нас, обветренным и коричневым от солнца лицом. Я здороваюсь, но незнакомец как-то выжидательно смотрит.
-Документами интересуется, - негромко говорит Сашка.
- Ах, документы! Есть документы, как же, как же.
И я протягиваю ему наши паспорта. Человек отводит мою руку.
- Разрешение на въезд в погранзону!
Все, это провал. Называется - приехали. И черт нас дернул идти на этот маяк. Раскрываю паспорт и вынимаю мою бумажку, едва не пущенную накануне на растопку. Юмор объединяет людей, думаю я. Может он посмеется и оттает. Но эффект от чтения этого документа был настолько неожиданным, что, удивил нас больше, чем попадись нам говорящий тюлень. Гневно сверкнув глазами, старик потряс бумагой.
- Это ж надо, что делают! В море, и в какое море - Охотское! - выперли людей на такой лодке, даже катера не дали, зато бумажку справили. Это, мол, они сами, по своей инициативе! Пошли, ребята! Закусим, чем бог послал, в баньке помоетесь, отдохнете.
Трагедия обернулась фарсом. И кто бы мог подумать! Идем на маяк. Настроение отличное. Мир прекрасен! Поход продолжается. На пороге дома нас встречает хозяйка и сразу за стол. Узнав, о приезде "экологов по своей инициативе", собрался весь персонал маяка и метеостанции. Две семьи, живущие здесь вдалеке от тревог и суеты большого мира. Я пытаюсь узнать о магазине в поселке, но все смеются. С 35-го года нет поселка, а магазин наш в реке плавает. Рыба, та же горбуша и кета, здесь основная пища и валюта. Икру меняют на проходящих кораблях буквально на все. Даже на фотопринадлежности. Фотографией здесь увлекается Володя. О нем следует рассказать особо. Не являясь сотрудником ни маяка, ни метеостанции, он живет здесь просто так. Ремонтировал маяк и строил баню, да так и остался, место хорошее. Для нас, привыкших к работе, прописке и прочим атрибутам современного человека, это звучит странно, а здесь все нормально. Ну, понравилось место, остался пожить, что ж здесь такого? Рыбалка и охота прокормят сотню таких Володь, был бы человек хороший. После ужина он увел нас к себе, показать слайды. Для этого ему пришлось просить в долг десять литров бензина, так как электричество давало динамо. На слайдах были те же лица, что и за столом. На фоне маяка и на фоне бани, в зимних шапках и без, с лопатами для снега и без лопат, групповой портрет, еще один. И так все десять литров. Когда агрегат, чихнув, замолк, Володя вздохнул и пошел просить еще. Но остальные так устали от его искусства, что бежали от экрана как от огня, поэтому, используя разные предлоги, бензина ему не дали. Посторонних зрителей, способных по достоинству оценить талант портретиста, заносила нелегкая раз в полгода, и Володя страдал как не признанный художник. Второй страстью его была охота. Медведей в этих краях по три на каждый квадратный километр. На маяк они заходят редко, но как раз перед нами объявился настоящий хулиган. Когда вот так же, как сейчас, все сидели за столом, а ружья висели в прихожей, отделенной дверью, медведь проник в дом. Если бы он умел стрелять, то убил бы всех. Дверь была забаррикадирована изнутри, и мишка получил свободу действий. Видимо, это был опытный вор, а может быть, он почувствовал запах из открытой банки. Хулиган разорвал все мешки с мукой и добрался до сгущенки, передавив лапами все и, слизав содержимое, убрался в лес, но недалеко. Этот медведь умел свистеть, дуя сквозь когти лапы, и этим свистом доводил людей до безумия. (Кстати, впоследствии я узнал, что таким зловещим свистом медведь предупреждает о том, что это его территория и посторонним здесь делать нечего.) Стоило женщинам отойти в лес за грибами и углубиться в чащу, как за спиной раздавался веселый посвист и они, сломя голову, бежали сквозь бурелом, не разбирая дороги. Обезвредить преступника взялся Володя. Поскольку медведь избегал встреч с вооруженным мужским населением, Володя убил и закопал на берегу нерпу. Теперь она ужа протухла, и мишка приходил на запах, но раскапывать не стал, его спугнули. Должен придти сегодня. У меня в голове сложилась странная цепочка. Крабы - нерпа - вонь. Спрашиваю: "Где эта могила?" Выясняется, что ниша палатка стоит на дохлой нерпе. Нас ждала веселая ночь: медведь - с одной стороны, Володя с ружьем - с другой, а мы посередине. Пока светло, вооружившись, идем снимать лагерь, спать будем на маяке.
Теперь о бане. Своими банными порядками маячники напоминали римлян. На видном месте лежала стопка книг. Я взял одну, всю в накладках и пометках на полях. На обложке значилось: "Искусство мыться", остальные брошюры были примерно такого же содержания. Баня заменяла здесь клуб. Парились они разными хитрыми способами и, смакуя детали, подолгу обсуждали преимущество можжевеловых веток или других примочек. Естественно, мы тоже были там, но для нас, жалких дилетантов, они явно переборщили с температурой. Похожие на матросов с "Летучего голландца", худые, с черными от загара лицами и руками (остальное тело было белым), мы выскочили на свободу, и море показалось нам теплым и ласковым.
Несмотря на уговоры пожить у них хотя бы недельку, утром мы ушли. Часам к десяти наши руки сами собой начинали привычно описывать окружности, и было просто преступно не вложить в них весла. Провожать пошли все. На дорогу нам заботливо положили в лодку несколько банок икры (по литру каждая), хлеба и крупы.
Тает в тумане берег, на котором стоят наши новые друзья, которых вряд ли мы еще когда-нибудь увидим. Мы желаем Володе снимать побольше портретов, а медведю тем временем украсть нерпу и оставить в покое маяк.
Через три года после описываемых событий один мой товарищ ходил в этих водах на своем тримаране. Уже новая бригада маяка рассказала ему легенду, в которую сами они не верят. "Однажды из тумана, сюда пришла странная лодка, похожая на байдарку. Два москвича искали здесь магазин, так как у них кончились продукты. Переночевав на маяке, они опять ушли в туман, и больше про них никто не слышал". Теперь мы можем умереть спокойно, при жизни про нас сложили легенду.
Глава 7. ЗЕМЛЕПРОХОДЦЫ
Мы разыщем новые устья,В глубь страны пройдем по протокам.Нарекут заморскою РусьюНашу вольницу в мире широком.Надоело быть под началом,Дерзкий жребий охота вынуть.Не пора ли к дальним причаламБунчуки казацкие двинуть?(С. Норовчатов)
Восхваляя мужество и отвагу ковбоев, покоривших дикий Запад, индустрия кино произвела на свет множество вестернов. Немало написано книг и снято фильмов о конкистадорах и золотоискателях. Фантазия режиссеров быстро себя исчерпала, и все эти произведения похожи друг на друга, как пасхальные яйца. Создавались произведения на эту тему и в нашей стране. А между тем, история освоения Дальнего Востока богата такими сюжетами, которые не снились иностранным писателям. Как это нередко бывает, в памяти народа оставляют свой след лишь самые значительные эпизоды. Покорившего сибирское царство Ермака знают все. Действительно, на фоне этого подвига плавание казаков под предводительством Ивана Нагибы кажется рядовым, но мы все-таки рассмотрим его подробнее, поскольку его маршрут частично совпадал с нашим.
4 мая 1652 года отряд из 26 человек отправился из верховьев Амура вниз, по реке, для встречи с Хабаровым. Вскоре казаки оказались в устье, разминувшись с отрядом Хабарова в бесчисленных протоках. Возвращаться назад не хотелось, и они решили идти дальше. Небольшое судно, не имевшее ни палубы, ни мачты, было плоскодонным. Но, тем не менее, отряд вышел в Охотское море. В Сахалинском заливе они попали в сильный шторм, после чего судно затерло льдами и носило по морю десять суток. Недалеко от пустынного берега корпус не выдержал напора льда, и кораблик затонул вместе со всем продовольствием, снаряжением и оружием. Перебираясь через разводья вплавь, идя по льдинам, люди добрались до скалистого берега и, питаясь ягодами и трупами нерп, несколько дней шли вдоль него. Найдя укромную бухточку в устье небольшой реки, казаки без инструментов, с помощью одних только ножей, принялись строить новую лодку. Через две недели было готово небольшое суденышко, способное вместить всех. Наступала осень. Частые шторма трепали утлую лодью, но, тем не менее, отряд сумел добраться до устья Учальды, где встретил тунгусов. Раздобыв у них нарты, казаки в декабре перевалили через горы и вышли к реке Тугур, где было гиляцкое стойбище. Без оружия, теплой одежды изголодавшиеся русские, тем не менее, были вполне боеспособным подразделением и не только привели гиляков под присягу русскому царю, но и собрали с них ясак (дань) в 78 соболей. Построив с помощью тех же гиляков себе маленькую крепость - острог, - они всю зиму промышляли охотой и готовили новую лодку. И вот 30 июня 1653 года, как только освободился ото льда залив, Иван Нагиба вместе с четырьмя товарищами вышел в море, оставив в крепости остальных казаков во главе с Иваном Уваровым. Четыре недели длилось это беспримерное плавание на легкой лодке вдоль скалистого берега. Отряд достиг устья реки Лантарь южнее залива Аян и поднялся вверх, насколько было возможно. Здесь пришлось бросить лодку и идти дальше пешком. Перевалив через хребет Джугджур (около 2000 метров), они снова построили легкий струг, на котором по рекам Воган, Мая, Алдан через бесчисленные волоки и перекаты попали в Лену. В сентябре 1653 года Нагиба прибыл в Якутск, где сразу же, набрав "охочих людей", двинулся в обратный путь на смену своим товарищам, оставленным в тугурском остроге.
Проследите этот путь по карте и вы поймете чего стоило казакам, не имеющим даже примитивных карт и не знающим, что их ждет впереди, на небольших судах и в постоянных стычках с местным населением, закрепиться на восточных рубежах России. Какие же причины побуждали их рисковать? Что искали они? Богатство, славу? Или "несказанный град" и вольное житие? Создать казацкую республику не получалось. Без снабжения огненным зельем, железом и прочими припасами невозможно было выжить на суровой земле. Приходилось обращаться к купцам, брать ссуды, обязуясь вернуть долг соболями и золотом. За землепроходцами по пятам шли купцы и чиновники.
Пробирались следом подьячиеПисаря-приказные строки,Очи волчьи, души собачьиМастера наводить мороки.(С. Норовчатов)
А вот еще один сюжет из истории освоения Сибири - златокипящая Мангазея. В наше время ее бы назвали свободной экономической зоной, ведь этот вольный город на берегу реки Таз 70 лет торговал с Европой и Азией пушниной и прочими богатствами. Царь был обеспокоен. Поток товаров, идущих через его таможни, иссяк, англичанам выгоднее стало торговать с далекой Мангазеей. Только учредив пост стрельцов для пропуска кораблей и сбора пошлин, удалась экономически задушить этот город-ярмарку, своеобразный Гонконг Заполярья.
Глава 8. ОТ ЛИТКЕ ДО МЫСА ВРАНГЕЛЯ
Небо - синее дно,Водоворот океана крутит материки.Горы - это гребни валов,А воздух - незримая легкая пена.(С. Пант)
Побережье на этом участке, наверное, самое красивое из того, что мы видели, но и самое опасное. Меньше трехсот метров высот возле берега нет, а максимальная - 882м. Горы круто обрываются к морю, оставляя небольшие пляжи. Бухточки чем-то напоминают Коктебель, но укрыться в них от волны нельзя. На приливе в шторм море дойдет до подножия скал, и придется переквалифицироваться в альпинистов. Надежных стоянок почти нет, выбираясь каждый раз на накате на берег, мы превратили днище нашей лодки в одну большую заплату. Теперь во время отдыха на воде приходится черпать воду. К счастью для нас, погода установилась хорошая, легкие ветра не разводили высокой волны, но зыбь, катящаяся с норд-оста, была величественна. Столь пологой и огромной зыби я не видел больше нигде. В море ее почти не замечаешь, лодку плавно поднимает и опускает. Нежно, словно мать качает дитя, океан играет новой для него игрушкой. Но вот на пути моря оказывается берег, волне как бы ставят подножку, и разозлившись, она яростно кидается на скалы, ворочает гальку в бухтах, словно перекладывая с места на место камни в своей коллекции.
Станет с годами скала отшлифованной галькой,Не прерывая цепь превращений в этом изменчивом мире.(Одзава Роан, VIII век)
Родина этих стихов отсюда недалеко - Япония. Может быть, вот так же волны обкачают наши стрингера, а осенний шторм забросит остатки лодки высоко на утесы. Но мы не думаем об этом, мы очарованы берегом и морем. Больше всего поражают размеры и размах всего увиденного. Для нас, привыкших к Белому морю, которое можно в любом направлении пересечь за сутки, здешний простор просто необъятен. Можно неделями грести до Курильских островов, а после них счет пойдет уже на месяцы. Далекая Америка - вот ближайшая земля за Курилами у нас по корме. Величию берега и моря соответствовала и погода, огромное синее небо без единого облака. Яркое палящее солнце, совершая свой круг, утопает в горизонте, даря нам рериховские закаты.
Иногда, останавливаясь на отдых, мы неожиданно переходили на шепот, как бы боясь осквернить громкой речью эту картину. Полное безлюдье. Мир птиц и тюленей. Мир китов. Пока мы не видим их, но все чаще в горах разносится эхо их тяжелого дыхания. Эти протяжные могучие вздохи, как нельзя лучше, соответствуют окружающему миру. Не так давно их промысел вели и здесь. Теперь, перебив почти всех, оставили в покое. Из птиц больше всех запомнились тупики. 3а яркую тропическую окраску и характерный клюв мы назвали их морскими попугаями. В горах часто видели орлов, но рассмотреть их поближе не получалось.
На берегу царит лето. Температура воздуха 25 градусов, а над морем холод. Вода ледяная и очень соленая, рукав тельняшки, высохнув, становится жестким, как картон. Брызги летят с моего весла на Сашку, и у него модный белый чуб из соляных кристаллов. Часы на руке обрастают коркой, и их приходится отмывать пресной водой. Такой же коркой поросли детали набора.
По берегам нет ни обломков лодок, ни бревен, только целые стволы деревьев, выбеленные морем. Из продуктов цивилизации можно найти только поплавки от сетей. Один из них, японский стеклянный шар, мы взяли с собой. Еще нам попалась пластмассовая каска, решив, что она тоже японская, мы подвергли ее испытанию на прочность, кидая в нее крупные камни. Пока я с жаром нахваливал иностранное производство, Сашка прочел затертую надпись "ТРУД".
Обогнув мыс Александра и пройдя мимо острова Рейнеке, мы нашли неплохую стоянку в заливе Александры. Реки, стремящиеся к морю, будто боясь холодной воды, впадают в него не сразу, а о6разуют заливы, закрытые косами. Вода в них теплее и не такая соленая. Лишь узкий пролив сообщает залив с морем. На такой косе остановились и мы. Ночью горит костер из огромных стволов. Дров не жалко, зато утром не надо будет тратить время на разведение огня. Несмотря на усталость, засиживаемся у костра до часу, а то и двух ночи. Утром солнце будит нас лучше будильника. Часам к девяти в палатке так душно, что спать все равно нельзя.
Подходим к мысу Врангеля, названному в честь Ф.Г.Врангеля - адмирала, одного из учредителей Русского географического общества, руководителя многих экспедиций, а также главного правителя русских поселений в Америке.
Мыс в виде пологой скалы круто уходит в море. Волны поднимаются по ней, как по трамплину, и опрокидываются вниз. Как раз на траверзе этого мыса мой помощник повредил мышцу руки. Гребу до стоянки один. За мысом отличная бухточка с песчаным пляжем. Из тайги вытекает маленькая речка и, петляя, впадает в море. Это лучшая из наших стоянок. Никакой шторм нам не страшен, есть пресная вода, а дров хватит на год. Весь берег в медвежьих следах. Здесь водопой. По лесу ходить невозможно, сплошной бурелом и вместо земли стволы упавших деревьев. Лес живет! Он вздыхает, щебечет. хрустит ветками, издает самые невероятные звуки. После подмосковных лесов, куда мы едем слушать тишину, он кажется джунглями.
Продукты, полученные на маяке, к сожалению, не вечны. Прикидываем, сколько еще идти, и решаем экономить. Пока не кончился запас хлеба, можно есть икру. Эта сцена напоминает фильм "Белое солнце пустыни". Первая ложка - блаженство, сразу вспоминаешь Новый год и другие праздники, когда на столе бывает икра. Вторая ложка - уже не то, третья - просто отвратительна. Любой деликатес в большом количестве превращается в пытку.
К вечеру разводим два костра побольше и к реке уже не ходим, опасаясь встречи с хозяевами водопоя. Многие удивляются, почему мы никогда не берем ружье. Мне кажется, что довольно нелепо прийти в гости, а узнав, что хозяева не хотят нас видеть, просто взять и застрелить их. Медведи сами в город не ходят. Раньше, когда их было много, возможно, они причиняли вред, но в наше время чем объяснить жестокость человека, вооруженного скорострельным карабином, который, заведомо зная свое превосходство сам ищет встречи со зверем!
Ночью мишки приходили на водопой, а один из них подходил знакомиться с гостями. Бесшумно ступая мягкими лапами, он обошел лагерь и ушел в лес. На следующий день мы нашли новые цепочки следов. Медведица с медвежатами была только возле реки, а отец семейства подходил к нам.
У древних славян медведь был зверем божественным, Ему отдавали почести, считая своим предком, и никогда не убивали ради мяса. Принося в жертву, ему отрубали голову, и лапы и зарывали их в специальном месте, чтобы медведь возродился вновь. Этот обычай существовал повсеместно, только перед войной перестали нивхи откармливать зимой жертвенного медведя. Сейчас их бьют почем зря. Из их желчи делают ценное лекарство. Моряки возят контрабандой желчь в Японию и меняют на старые машины. Из двух зверей, которых наши предки считали такими же людьми, как и они сами, можно добыть желчи как раз на старенькую "Тойоту". Нигде в мире не истребляют столько зверья и не рубят столько леса, сколько у нас. Все уже поняли, что "Мерседес" можно построить любой, а вот изготовить кита, медведя или простую ель не под силу никакой западной технологии.
Глава 9. КИТ, КАСАТКА И ЭЛЕКТРОСКАТ
Веселей, молодцы, подналяжем - эхой!Загарпунил кита наш гарпунщик лихой!(Песня китобоев)
В наш рациональный век, когда человек стремится окружить себя множеством приспособлений, создающих удобства, я смею утверждать, что голодать, мерзнуть и грести по десять часов в сутки не только прекрасно, но и необходимо. Попробую объяснить свою мысль. Изобретая все новые и новые способы облегчить себе жизнь, человек освобождает свою энергию для чего-то другого, более необходимого. Но для чего? Куда девается эта освобожденная энергия? Перестав читать сложную классическую литературу и перейдя на детективы, а то и просто смотря телевизор, мы освобождаем свой мозг для другой деятельности, но загружаем ли мы его этой деятельностью? В своем стремлении излишне не перенапрягаться и даже путешествовать с комфортом, человек не имеет возможности до конца раскрыть и использовать свои душевные и физические силы. Он уподобляется аккумулятору, который все время заряжают, но если не будет полного цикла зарядки и разрядки, аккумулятор выйдет из строя. Так же выходит из строя и человек. Не в этом ли причина стрессов, инфарктов, наркомании и прочих болезней века? Я ни в коем случае не призываю носить воду ведром, отвергнув водопровод. На дворе двадцатый век, и от этого не уйти, но хоть раз в год человек должен испытать настоящие чувства: страх, голод, физическое утомление и, наконец, счастье достигнутой цели и радость общения с природой без посредников. Мне могут возразить, что не все способны уйти в море или лезть в горы. Это не так. Любой человек способен на очень многое, просто он не верит в себя и психологически заранее себя хоронит. Посмотрите на знаменитых путешественников. Никто из них не обладал фигурой Шварценеггера, скорей наоборот, это были ничем не выдающиеся внешне люди. Любой человек, независимо от его физического и духовного потенциала, может найти свой путь, который приведет его к гармонии с самим собой и окружающим миром. Прочитайте рекламные объявления любой турфирмы. Что они обещают? Максимум удобств и минимум напряжения. Можно ли увидеть и понять океан с борта крупного корабля? Помните, Мелвилл писал, что достаточно отойти на несколько миль от берега и посмотреть по сторонам, дальше можно не плыть, будет тоже самое? В Древней Индии люди не умели делать компьютеры, но зато, они очень четко сформулировали, откуда приходит счастье и чем за него надо платить.
Из мук неутолимой жажды - возникает страдание,Из мук страдания-счастье.Счастье - прямое следствие страдания,Страдание - прямое следствие счастья.(Индийский эпос "Махабхарата")
А нельзя ли как-нибудь посередине, чтоб и счастья чуть-чуть и страданий немного? Балансируя на этой грани, вы не прочувствуете до конца ни того, ни другого.
В тот день, про который я сейчас расскажу, чувства, которые мы испытали, были так глубоки, что оставили след на всю жизнь.
Все началось с того, что, посоветовавшись, мы приняли решение, не огибая залив Академии, идти сразу на Шантары. До ближайшего острова Беличий было около 60 километров. Для реки или озера - это пустяк, но здесь, где ветер за несколько часов может поднять 2-3-х метровую волну - это серьезно. Наша средняя скорость - 4 километра в час, значит, идти 15 часов. За это время погода может несколько раз измениться. Зато мы экономили на продуктах, уменьшая количество ходовых дней. Рука у Сашки прошла и он в форме. Рискнем! Плотно завтракаем и готовим лодку к переходу. С моря раздаются какие-то глухие удары: не то выстрелы, не то гром. "Наверное, учения", - думаем мы, выходя на берег. Это кит! Собственной персоной. Выпрыгивает из воды и резвится, радуясь солнечному дню или чему-то своему, китиному. Забывая про время, стоим и любуемся им. Пробуем снимать на кинопленку, но он слишком далеко - глаз видит, да зуб неймет. Пора идти. Все тщательно упаковано и привязано. На деке, верхней части палубы, закреплены спасжилеты, нож и аварийный запас продуктов в непромокаемом чехле. Идем в море, но из бухты выйти не удается. Кит подошел уже ближе и играет в сотне метров от нас. От его прыжков расходятся волны, и мы качаемся на них, стараясь рассмотреть его получше. Кажется, что он весь состоит из мышц, а не жира, так легки его движения. Хвост просто огромен, а он машет им, как кот. Как могли китобои прошлого на своих вельботах, по размеру не больше нашей лодки, даже приблизиться к этому монстру! Уже 11 часов утра, а мы все не решаемся пройти между китом и мысом. Волна, идущая от него, отражается от скал, а эхо его дыхания разносится в горах. Наконец, видимо наигравшись, он ныряет, освобождая нам путь, и мы спешим быстрее отойти от такого опасного соседа. Гребем час, десять минут отдых. Ветер слабый и солнце нестерпимо печет. Час кажется все дольше, а десять минут все короче. Вперед смотреть тяжело, там горизонт, оглянешься назад - материк, как будто, притягивает нас магнитом, не становясь меньше. Правее нашего курса торчит на горизонте скала-остров Кусова, 654 метра! Он кажется совсем близко, но стоит взглянуть на карту, как становится ясно: идти туда гораздо дальше, чем до Беличьего.
Где-то на середине пути, когда видно было одинаково хорошо оба берега, старпом обратил мое внимание на быстро приближающуюся к нам точку. Рубка подводной лодки! - первое, что пришло мне в голову. Вот она ближе. Это плавник! Черный, как смоль, и острый, он режет волну в километре от нас. Слышно тяжелое, ровное дыхание. Сразу вспомнился рассказ маячников с Литке: "С катера стреляли по косатке из ракетницы, она шутки не оценила и перевернула катер, поддев носом. Людей подобрала из воды шедшая сзади моторка". Милая косатка, у нас ракетницы нет, можешь не проверять!
Боясь привлечь ее внимание веслами, кладем их вдоль борта. Описывая дугу, плавник приближается к нам. От нервного напряжения начинаю отбивать пальцами дробь по резине палубы. Мне злобно шепчет старпом: "Тишина в отсеках! Лодка и так, как барабан. Любой звук по воде разносится. Пусть уж думает, что мы - бревно".
Сделав полукруг, плавник уходит, и мы с удвоенной силой, забыв про перекуры, гребем дальше. Беличий, кажется, не приближается совсем. Когда детали неразличимы, берег, словно замер. Но стоит отвести ненадолго взгляд и повернуться снова, он уже ближе. Вот глаз начинает различать отдельные верхушки деревьев, крупные валуны. Мозг, словно спохватившись, начинает сопоставлять и анализировать масштаб, и кажется, что берег словно прыгает на нас. Стемнело. Теперь мы приближаемся быстро. Бухта, словно амфитеатр, округла, берег приглуб. Лес отражает эхо, и прибой оглушителен. Находим тихое место и, наконец, нос нашей лодки упирается в гальку. Сашка, кряхтя, слезает на берег, и я подаю ему вещи. Теперь встаю сам, в руке у меня зажженный фонарь. Мысленно я уже возле костра, лежу, вытянув ноги. Но вытянуть их как раз и не удается. Они затекли за время перехода и не держат меня. Хватаюсь за мачту, лодка предательски кренится, и я лечу в воду, не выпустив фонаря. Чуть не плача от обиды и стуча зубами от холода, вылезаю ползком на берег, где держится за живот от смеха мой помощник. Падения он не видел, а когда оглянулся, услыша всплеск, то обратил внимание на свет, идущий из-под воды, и приготовился убить веслом электрического ската, нагло лезущего на сушу. Я обижаюсь на неуместный смех, все силы отданы гребле и теперь меня колотит от холода, но Сашка оправдывается, что сегодня в море чего только не плавало, и уж на берегу-то он не собирался терпеть разных чудищ. Но когда весло было занесено, помощник услышал яростные проклятья и стук зубов. Теперь смеемся вместе. Я трогаю пальцем острую лопасть. Да, жизнь висела на волоске. Разжигаем костер. Я сушу последнюю пачку сигарет, которую так не вовремя достал перед выходом на берег. И вот счастливый миг - на мне сухая одежда и я затягиваюсь горькой, соленой самокруткой. Все позади. Мы на Шантарах. Что бы ни ждало нас дальше, то, что увидено и сделано, останется с нами навсегда, мы были счастливы.
Глава 10. БЕЛИЧИЙ - МАЛЫЙ ШАНТАР - ТОРОМ.
"Шантарские острова - архипелаг из пятнадцати островов в западной части Охотского моря, в Хабаровском крае. Около 2500 кв.км. Наибольшие острова: Большой Шантар, Малый Шантар и Беличий. Высота до 701 м. Леса из пихты, лиственницы".
(Энциклопедический словарь)
Когда-то Шантарский архипелаг славился обилием животных и птиц. Здесь были и огромные лежбища сивучей, крики которых были слышны издалека, и якутские лисы, жившие привольно, не боясь человека. Местные жители обожествляли их. Водился и соболь, но, конечно, главным хозяином Шантар был медведь. Острова были как бы заповедником, сюда приходили лишь за соболем, чтобы заплатить ясак царю, и брали столько, чтобы осталось на развод. Все изменилось в начале века. К концу 30-х, с появлением колхозов и плановой добычи пушнины, богатства Шантар были истощены. Плавучие рыбзаводы и китобойные флотилии заполонили Ламское море, причем местному населению лучше не жилось. При любой власти они страдали от пришлых охотников. Вот два документа. Один я почерпнул из книги доктора Георга Гартвига, изданной в Петербурге в 1897 году. второй - из советской прессы.
"Благодаря заботам русского правительства, положение тунгусов значительно улучшено, их снабжают нужными снастями для рыбной ловли, а в голодный год - и съестными припасами".
"Советская власть значительно облегчила жизнь коренного населения побережья Охотского моря. Рыболовецкие артели снабжаются новыми орудиями лова и всем необходимым".
Не правда ли, как будто одна рука писала? По меткому замечанию писателя Фраермана, "гиляки - как сухое дерево на дороге, кто ни пройдет, все на дрова рубят".
На следующий день мы не стали отдыхать, захотелось идти. Усталости не чувствовалось. Казалось, дальше будет еще красивее, еще прекраснее. Выветренные скалы напоминали то средневековые замки, то развалины монастырей. С берега ветер доносил до нас запах пихты и водорослей. Мы спешили увидеть как можно больше и, не замечая тяжести весел, гребли и гребли вдоль берега. Усталость свалилась на нас позже, когда в проливе Линдгольма пришлось бороться с течением и поднявшимся ветром. Обойдя Беличий, мы встали на острове Малый Шантар, песчаный берег которого был усеян таким количеством медвежьих, следов, словно у зверей здесь была дискотека. На ночь запалили два костра по обе стороны от лагеря, а Сашка, как бывший афганец, решил еще и минировать подходы. Двухсотлитровая бочка, наполненная на треть водой, плотно завинченная крышкой, и хороший огонь - вот рецепт его адской машины. "Рванет! И все медведи, вплавь на другой остров", - объяснил он, катя бочку по песку. Когда фугас был установлен, а костры запалены, выясняется, что не набрали пресной воды. Я беру котелки, канистру и иду мимо Сашкиной мины на речку. Зачерпнув воды, возвращаюсь. Бочка раздулась, шов лопнул, и со свистом бьет струя пара. Опрокинув котелок воды, ложусь, как учили при атомном взрыве, и проклиная все ограниченные конфликты, ползу по песку. Наутро, большое количество свежих следов и помета медведей, особенно возле бочки. Видимо мишки перенимали опыт и изучали конструкцию.
Идти до материка по прямой - 60 километров. Избалованные хорошей погодой и удачным переходом сюда с мыса Врангеля, мы, чувствуя безнаказанность, выходим в море. Но погода незамедлительно ставит нас на место, чтобы не очень задавались. Поднялся встречный ветер. Вначале едва ощутимый, он только заставлял морщиться лицо моря своим холодным прикосновением. Но вот он окреп, и побежали волны первыми барашками. Наш ход заметно упал, а волны растут и растут. Правее нашего курса - небольшой скалистый островок. Держим к нему. На карте не разобрать деталей, он слишком мал, найдем ли мы за ним укрытие? Набежали облака, и над морем повисла дымка. Островок быстро приближается и кажется, что кроме скал там больше ничего нет. За невысоким мысом открылся пляжик, теперь мы закрыты от ветра и, не спеша, его рассматриваем. Наверное, это единственное место для стоянки. На камнях лежит около сотни тюленей. Не хочется их пугать, но придется вставать на этом пляже. Направляем нос в середину, лежащего стада животных. Освобождая нам проход, они ползут в воду, недовольно хрюкая. Пришлось поднять лодку повыше, чтобы им не мешать. В воде тюленьих голов, как гренок в супе. Я насчитал 60 и сбился. Понаблюдав за нами из родной стихии, они осмелели и забрались обратно, на пляж, не забыв выставить часового, который время от времени поднимал голову и, качаясь на ластах, наблюдал за нами.
За ночь ветер стих, волна улеглась и похолодало. Надвигается туман, и мы опять идем по компасу, держа курс на островок в форме запятой. Прибой слышится то справа, то слева, и мы крутимся на месте, отыскать остров не удается, видимо, помешало течение. Уходим на материк. Берег стал ниже, появились осушки. Люди еще не попадаются, но чувствуется их близость. Рыбацкие избушки, старые сети, выброшенные на берег доски. Ночью просыпаемся от того, что мимо нас, сверкая одной фарой, по осушке проносится "КРАЗ". Нас не заметили, а то обязательно бы остановились. Недалеко поселок Тором, где в устье реки установлена драга. Добывают золото. Идем дальше, пересекая залив. Цель наша уже близка.
Это последний залив и маяк на нашем пути. Теперь, когда прошло время, мы уже не так восторгаемся берегом и морем, как в начале пути. Попробуйте, не отрывая глаз, смотреть на хорошую картину час, два и она вам надоест, так же и здесь. Острова как две капли похожи на материк, и обрывы в 500-600 метров скоро становятся привычными. Поневоле сравниваю этот край с привычным уже Севером. Там на одном и том же острове можно увидеть и тундру, и лес, и гранитные скалы, покрытые лишайниками. В низких местах высокий лес, а наверху - лишь обдуваемые всеми ветрами карликовые деревья. Почти пресное мутно-коричневое море у Зимнего берега, сложенного из глины, соседствует с прозрачной, пахнущей йодом, соленой, морской водой Кольского полуострова. Пересечь горло Белого моря можно всего за шесть часов, а впечатление таково, что переплыл океан, так велик контраст. Именно поэтому, после низкого, лесистого материка голые гранитные острова высотой всего в сто метров кажутся горами.
Здесь все не так. Можно целый день держать курс на далекие вершины, а утром, выйдя из палатки, снова видишь те же горы, они не стали ближе. Ощущения движения почти нет, только скользя взглядом по воде, можно понять, что делаешь свои километры.
Предпоследняя стоянка перед Чумиканом. К нам едут на оленях люди Вначале мы приняли их за отряд пограничников. Одинаковые олени, одинаковая одежда, даже лица. Для европейца все азиаты на одно лицо. Мы не улавливаем разницы между ними, впрочем, как и они - между нами. У каждого за спиной ружье. Сразу понимаем, что это пастухи, а не военные. Оружие у всех разное. Мне хотелось бы привести описание тунгуса, сделанное путешественником в конце 19 века. "Некрасивый, с выдающейся нижней челюстью и кривыми ногами, небольшого роста человек, весь покрытый татуировкой. Ездит верхом на оленях, имея с собой небольшой топор, котел для приготовления пищи и короткое ружье". О ловкости тунгусов этот путешественник писал так: "Стоит попросить их, раздав по глотку водки, к которой они имеют большое пристрастие, двое тунгусов вертят веревку так, чтобы она не касалась земли, а третий прыгает через нее, стреляя из лука без промаха."
С этим путешественником тунгусы играли в шахматы, видимо переняв эту игру у соседствующих с ними маньчжуров. Причем интересно, что правила у тунгусов были более совершенными и похожими на современные, чем в то время в России.
Поздоровавшись, мы с интересом рассматриваем пастухов, сравнивая с описанием 19 века.
С тех пор внешний вид тунгуса мало изменился. Только одежда стала не из шкур, а из брезента, но она украшена, где только можно, кожаными нашивками и бахромой. Ножны огромных ножей покрыты каким-то замысловатым узором. На седлах висят арканы тоже из кожи. Выяснив, кто мы и откуда, пастухи торопятся дальше, с нами остается Сергей. Он резчик по кости и художник, учился в Хабаровске и ему интересно поговорить с москвичами. Мы неторопливо пьем чай. Сергей степенно сидит на бревне, держа ружье на коленях. На ремне густо висят когти медведя - трофеи. Он интересуется моим ножом. Для городского жителя это довольно большой нож. зловещего вида, но пастух трогает лезвие и разочарованно пожимает плечами: "Нерпу им не разделаешь - мал, сталь очень твердая - тоже плохо". Мне интересно, что же плохого, когда нож долго держит заточку?
- Хочешь иметь острый нож, лучше лишний раз наточи, зато не сломаешь.
Вдоль осушки бегут не то волки, не то собаки. Сергей порывисто встает. Вся его медлительность исчезла. Вскидывает ружье и делает выстрел. Отходит на несколько шагов и стреляет опять. "Собаки! - объясняет нам на ходу, - Одичали, сбились в стаи и нападают на отбившихся от стада оленей". Зная характер и привычки человека, они опаснее волков. Нам доводилось встречать на берегу этих животных. Вместо лая у них вырывалось какое-то рычание. В их жилах уже наполовину текла волчья кровь. Но стоило замахнуться рукой или поднять палку, как, поджав хвост, они удирали.
Нам интересно посмотреть на изделия из кости, которые долгими зимними вечерами вырезает Сергей. Но оказалось, с собой он ничего не возит, стойбище далеко и все хранится там. Случайно узнаем, что в Москву ввели танки, там переворот. Сразу забрасываем его вопросами, но подробностей Сергей не знает, радио у них тоже нет, и эту новость он слышал из третьих уст. Такое сообщение не поднимает нам настроения, дома остались семьи, а к переворотам в то время еще не привыкли. С одним моим знакомым, тоже байдарочником "открытого моря", произошла еще более интересная история. Группа туристов ходила на байдарках по Аралу и не видела людей около месяца. Добравшись до какого-то поселка, обратили внимание на большое количество патрулей на улицах. Подойдя к старику, мирно удившему рыбу, они спросили: "Уважаемый, что тут у вас происходит?" В ответ казах поинтересовался: "0ткуда такие гости? Ах, с Ленинграда! Тогда происходит не у нас, а у вас. Нет больше Ленинграда". Среди туристов возникла легкая паника: "Как это нет! Война что ли? Ядерный взрыв?" Но аксакал невозмутимо продолжал: "3ачем так говоришь? Какая война? Нет Ленинграда, переименовали его. Санкт-Петербург теперь!"
Самого Сергея смена власти не интересует. На ход лосося и оленьи пастбища Москва не оказывает никакого влияния, а хорошо здесь никогда не жили. Что царь, что большевики, что демократы, для большинства - все равно. Дед Сергея помнит, как в Удском заливе стояли на рейде японские миноносцы, помнит американцев и русские китобойные корабли. Теперь нет никого, меньше стало зверя, почти исчезли киты, а патроны, водка и хлеб всегда были проблемой.
На прощанье мы обмениваемся подарками. Получив маркер, Сергей сразу начинает расписывать своему оленю рога. Нам он отдал коготь медвежонка, который я сразу повесил на ножны, как бывалый охотник. Еще он поделился со мной сигаретами, весь его запас мы разделили поровну, и каждому досталось по две штуки. Прощаемся. Сергей уходит по берегу догонять своих. Нам тоже пора. Сегодня до заката солнца наш путь должен завершиться. Подхожу к бревну, где я оставил драгоценные сигареты - одной нет. Шарю руками под деревом - пусто. Рассвирепев от такой потери, под смех своего напарника, яростно разбрасываю стволы деревьев, не замечая их тяжести. Расчистив от бревен квадрат пять на пять метров, просеиваю пальцами песок. Измучившись, сажусь и начинаю проклинать тот день и час, когда научился курить. Только тут Сашка замечает торчащую у меня за ухом пропавшую сигарету.
Глава 11. ЧУМИКАН - НИКОЛАЕВСК - ХАБАРОВСК - МОСКВА
"В суету городов и в потоки машинВозвращаемся мы - просто некуда деться!"(В.Высоцкий)
Когда цель уже видна, грести особенно тяжело. Из-за частых перекуров и обсуждений планов на будущее шли дотемна. Ночь, хоть глаз коли. Какой-то фонарь, маленький причал и все. Где же неоновые огни большого города Чумикана? Берег повернул на север, и идти некуда. Прилив. Судя по глубине, осушка здесь будет впечатляющая. Выбираемся на берег и, спотыкаясь о проволоку и какие-то доски и бревна, ищем место для последней ночевки. Находим тихое место за кучей щебня, прямо под застывшим, как на пьедестале, бульдозером. Надо поспать хоть несколько часов, неизвестно, что нас ждет в будущем. Но поспать как раз не удается. Какая-то пьяная компания встречает рассвет, кидая камни в нашу палатку, приходится подниматься и терпеливо объяснять, кто мы и откуда. Они не понимают, все время перебивая меня и указывая на реку, видимо решив, что мы сплавлялись по Уде. С большим трудом удается убедить их оставить нас в покое. Они уходят, но уснуть уже нельзя. Стрельба, крики, смех.
Светает. Серое, холодное утро. С моря дует ветер. Мы ходим, как потерянные, весь распорядок дня сломан. Не надо ничего собирать, разводить костер, куда-то грести. Поселок невдалеке, и наша палатка кажется теперь неуместной. Я смотрю на лодку. Оболочку придется менять, живого места нет, одни заплаты. Крепеж проржавел, часть стрингеров погнута. Менять придется почти все. Прикидываю, что можно забрать и во что обойдется дорога. Лететь отсюда придется с пересадками.
Появляется человек в строительной каске и рабочем комбинезоне. Разговариваем с ним, укладывая рюкзаки. После долгих раздумий, наконец, приняв решение, я предлагаю ему забрать лодку целиком. Она еще послужит, а снимать с нее детали и узлы - значит, превратить еще хорошее судно в развалину. Строитель удивлен такой щедростью, но от дара не отказывается. Сашка хватает меня за рукав: "Ты что! Мы же через такое вместе прошли! Она нас везла сюда!" Я возражаю: "Организовывать музей не собираюсь, а цена новой лодки примерно равна стоимости провоза старой обратно". Обладатель лодьи викингов подгоняет "УРАЛ" и мы грузим туда свое судно и вещи. Он довезет нас до гостиницы. Самолеты, как мы выяснили, летают, но не часто, придется ждать.
Администратор долго смотрит на нас и на наши паспорта: "С Москвы? Не похоже". Заносим вещи в номер, устраиваемся. Дверь открывается ударом ноги, заходит человек. Что-то в его облике было непривычным, но я не мог понять, что. Окинув нас и вещи проницательным и оценивающим взглядом, спрашивает: "С Москвы?"
- Да.
- Врете. Покажи паспорт!
Такая наглость выводит меня из равновесия.
- А ты что, милиционер?
Человек исчезает, закрыв дверь. Слышно, как он разговаривает с администратором. Наконец я понял, что в нем было необычного. Его лицо. Оно было совсем белым. Солнце и ветер не наложили на него своего отпечатка. Все лица, встречаемые до сих пор в течение этого пути, были черные от загара и обветренные, а это нет. Дверь открывается снова, но тон уже другой.
- Земляки! Я сам с Подольска, на поселении здесь.
И он пошел сыпать блатными словами, расхаживая по номеру, рассматривая выложенные для просушки вещи. Только такого земляка, нам и не хватало. Еле выпроводив его, спешим умыться и на аэродром, точнее в поле с воткнутым шестом, на котором болтается конус. Вокзал - двухэтажное деревянное здание. Внутри две скамьи, на которых сидят люди, улетающие куда-нибудь, лишь бы долететь до большого города. Сидят чинно, в их корзинках не грибы, банки с икрой. Идет беседа. Мы наивно спрашиваем, где взять билет. Оказывается, надо сидеть и ждать. Будет самолет или вертолет, будет и билет. К обеду наползают тучи, и все расходятся - рейса не будет. А сколько так сидеть? День, два, неделю? Один рассказывал, что сидел месяц. Все зависит от погоды, лететь-то над горами. Едем в гостиницу и натыкаемся на земляка. После долгих утомительных бесед о боге и месте человека в этой жизни, он просит взаймы денег. Я объясняю: "Взаймы не дам".
Отделаться от него так просто не удается. Вокруг нас вьется уже вся местная шпана. Угрозы, кидание ножа в пол у моих ног. Но до драки дело не доходит, мы держимся независимо, и это их настораживает. В итоге ничего не получили, и все отстали, кроме земляка. Я ему говорю: "Иди работай, будут и деньги". Выясняется, что работать он не имеет права, он, видите ли, авторитет в преступном мире. "Тогда обращайся к этому миру" - советуем мы. Ночью спать опять не дали. Видимо, по наводке земляка приходили какие-то люди и, стуча в дверь, говорили: "Икра, рыба не нужны? Меняем на водку". Скоро, едва заслышав шаги в коридоре, я уже кричал: "Не ем икру, ненавижу рыбу, ничего не покупаю!" Шаги удаляются, но через полчаса все повторяется снова. Злые и невыспавшиеся, едем опять на аэродром, багажа теперь меньше, чем в начале пути, но все равно два полных рюкзака приходится возить с собой. Погода испортилась, пассажиров почти нет. Все уже хорошо изучили, когда летают самолеты, а когда нет, но мы дилетанты и поэтому честно сидим на скамейке. Последние люди с корзинками и мешками покидают зал, и тут рокот мотора! Какой-то "АН-2", неизвестно, как и куда летавший, садится на поле. Летчик в кожанке просовывает голову в дверь: "Шесть человек без груза до Николаевска, только быстро. "Сунув деньги какой-то тетке на выходе и получив билеты, бежим, не веря в свое счастье, к самолету. Несколько человек, услышавшие мотор, успели вернуться и теперь летят тоже. Подходим к самолету. На перкалевом крыле надпись "Пальцами не тыкать!" И круглые заплатки числом не счесть. Садимся, пилот захлопнул дверь и прошел вперед. Я посмотрел, дверь просто закрыта, мало ли, кому выйти надо будет. Мотор ревет, стоим на тормозах, но вот самолет вздрогнул и побежал по полю. Тряска ужасная, но мы отрываемся, летчик выдерживает машину над полем и уводит круто вверх. Все пассажиры, как по команде, достают целлофановые пакеты из карманов и напряженно ждут, глядя в эти пакеты. Как будто тайная секта поклонников целлофана за молитвой. Сашка интересуется. "Чего это они, а?" - "Сейчас узнаешь" - злорадно усмехается один из пассажиров. Я смотрел хронику Второй мировой и видел воздушные бои. По-моему, мы пережили что-то похожее. Аэроплан (у меня не хватает духу назвать его привычным словом "самолет") то крался по узким ущельям и, глядя в иллюминатор, можно было подумать, что едешь на "Джипе", то вдруг взвивался вверх, точно, вспомнив, что его стихия - небо, оттуда он падал снова вниз, кренился, прикрываясь от ветра, и махал крыльями, словно подавая знаки партизанам. У меня хороший вестибулярный аппарат, еще один человек в тельняшке и широченных клешах тоже держался стойко, но остальные! Вот почему все заранее взяли с собой пакеты, глядя на затянутое тучами небо, они понимали, что их ждет. Горы кончились. Теперь полет проходит спокойнее. Среди тайги видны заливы моря, где мы совсем недавно шли. Волны видны даже с такой высоты, видимо, дует крепко. Любопытно, что за все время шторма мы так и не видели, и только сейчас, когда покидаем это побережье, ветер показывает, на что способен. Замкнулся круг. Шторм в начале пути и шторм в конце. Здешние ветра, будто, решили позволить двум людям посмотреть этот край и только иногда немного одерживали, чтобы мы не забывали, что гостим здесь. Когда внизу показался Николаевск, случилось новое испытание для психики. Мотор стал! Тишина свалилась на меня, как нож гильотины. В мозгу прочно сидела фраза: "Вам покоряются просторы, пока работают моторы!" Мы клюнули носом, и я услышал страшный свист растяжек между крыльями. Почему-то никто не запаниковал, даже наоборот, все облегченно вздохнули. Планируя, мы описали несколько кругов и легко сели на аэродром, уже больше похожий на настоящий. Никогда раньше не летая на "АН-2", я не знал, что он так хорошо планирует.
Садимся. Летчик открыл дверь своей кабины и заглянул в салон. "Никого не укачало?" В ответ проклятья и советы тренироваться в пилотировании на обезьянах. Пилот не обижается, видимо, привык.
- Чего же тогда летели? Погода-то какая, циклон!
Времени для осмотра Николаевска опять нет. Второй раз мы в этом городе, а видели только речной вокзал и аэропорт. Удалось достать билеты до Хабаровска и перед самой посадкой купить газету. Интересно все-таки, какая власть в столице. "Як-40" доставил нас в Хабаровск, где, благодаря чудесному везению, без очереди, совершенно случайно я купил два билета на ближайший рейс. Сидим, в креслах уже настоящего пассажирского лайнера. По проходу снует человек в летной форме с большой отверткой в руках. Интересно, что у пилота "АН-2" из кармана куртки тоже торчала отвертка, но маленькая. Проходит час. Наконец, все же что-то сломав, летчик радостно сообщает, что лететь будем на другом самолете. Опять выгрузка багажа, пересадка. Но все когда-нибудь кончается. Закончилась и наша долгая дорога. Мы в Москве.