Дагестан 2004, 5 - 16 мая 2004 г

Сколько раз перед этой поездкой приходили мне в голову эти строки. Действительно было страшно, ибо это было первое путешествие, где летальный исход, судя по рассказам, как родных, так и людей бывавших на восточном Кавказе, отнюдь не являлся самым плохим финалом. Однако идея поездки в Дагестан подкупала своей нетривиальностью, суля массу неожиданных встреч и интересных впечатлений. Неизвестная природа, сногсшибательная этнография, восточный колорит, дух первооткрывателя и уверенность моих спутников – все это легло на противоположную чашу весов и перевесило.

Этой весной мы отказались от воды, но общее настроение в преддверии поездки было достойно увлекательного водного похода: ты отталкиваешься от берега и мощная струя подхватывает судно, унося в узкий скальный каньон, и только Бог знает, что ожидает тебя за следующим поворотом. Этот элемент непредсказуемости лишь подливал масла в огонь интереса, который вызывало одно лишь имя региона. Мы собирались, будто в иной мир, таящий неизвестность, которая в любой миг могла обернуться либо волшебной сказкой, либо трагедией. Ни какой достоверной информации, кроме мнения друзей и знакомых, что поездка на восточный Кавказ – поступок достойный камикадзе, не было. Ведь Дагестан в обывательском сознании москвича – это страна где идет скрытая война, процветает бандитизм, ваххабизм, наркомания и работорговля, где каждый житель лояльный и мирный днем ночью достает спрятанный автомат и становится непримиримым "воином ислама". Сформированный образ региона и современные клише мифологии кавказского пространства будили подспудное желание заглянуть внутрь пропасти, узнать, что действительно из этого правда, а что лишь химерный стереотип созданный средствами массовой информации.

Интуиция подсказывала, что мы находимся на пороге открытия, открытия для себя и многих других пространства, которое за последнее десятилетие стало таким далеким. И чем больше это осознавалось, тем сильнее идея путешествия обрастала миссионерским ореолом. Теперь наша задача довести начатую миссию развенчания стереотипов и возвращения правды и мира до конца, во всяком случае, в меру своих сил заявить о ней.

На всем нашем пути от момента посадки в поезд на Павелецком вокзале, до того как скрылись за спиной последние строения Махачкалы нам встречались люди... В общем-то, те кого в Москве часто презрительно называют "черными", которым не дает прохода наша доблестная милиция, на которых искоса, полубоязливо смотрят мирные обыватели... Так вот эти люди стали самым большим открытием этой поездки и общение с ними зародило основную мысль "а смог бы я также?"... Очень хочется быть достойным этих людей, для которых человеческие ценности все еще являются главной и непреложной основой бытия. Да, возможно нам крупно везло, но, думаю, это не умаляет главного открытия нашего путешествия – Дагестан красивая и разнообразная земля, сохранившая следы разнородных и разновременных культур, населенная разными людьми говорящими на десятках языков, но единых в гостеприимстве и радушии. И туда просто стоит съездить!

3.05.04. Погожий солнечный день сиял над Москвой вестником наступившей весны... Набухшие почки грозили взорваться в любую минуту и окутать столицу столь любимой мною зеленовато-салатовой дымкой. Начало мая – возможно один из самых ярких моментов в году... Первая листва как первый снег... как первый поцелуй... Щемящее чувство предвкушения... Но сегодня это все где-то внутри. Нет, я все вижу и чувствую и радуюсь вместе с птицами, но мыслями я уже, где-то там, далеко на юге, в стране гор.

Последний (завершающий) поход на рынок, поспешные сборы, нервное напряжение последних дней, недопитый чай, усталость ожидания: "быстрее бы уже в поезд и спать, а дальше будь что будет".

...Я вошел в вагон за 15 минут до отправления... Никого... Через пять минут появляется Круглова, еще через три Котяш, за ним Лида... До отправления три минуты, а руководителя так и нет... Вот так начало. За минуту до отправления на горизонте появляется ковыляющий Гудков. Похоже, мы все-таки едем. Коля запрыгивает в вагон. Поезд трогается. Распихиваемся по местам (у нас 4 боковушки и 1 верхняя полка в крайнем купе). Я на короткое время прилипаю к окну...

Вот и началось. У нас очень интересный и многообещающий состав. Еще интереснее само место, куда мы едем.

Дагестан – одна из самых своеобразных республик Российской Федерации. Будучи расположенным на своеобразном "перешейке" между европейской и азиатской культурами, этот чрезвычайно пестрый в ландшафтном отношении и уникальный по полиэтничности регион обладает огромным культурным природным и рекреационным потенциалом. На протяжении тысячелетий здесь сталкивались (встречались, контактировали) Восток с Западом и Север с Югом. Следы проявления этого глобального диалога и противостояния культур можно заметить и сегодня^[1] как в материальной, так и духовной сфере культуры, быте и повседневной жизни народа. И мы с распахнутыми глазами и открытым сердцем двигаемся навстречу новым впечатлениям и знакомствам.

Среди наших попутчиков оказался некий молодой человек. Он сидел напротив и с не афишируемым любопытством поглядывал на наши рюкзаки, ледорубы и проч. Я спросил как его зовут. "Саид" – басовито с легким кавказским акцентом ответил он. И тут пришло осознание, что путешествие началось.

Саид стал первым жителем Дагестана, подвернувшимся на нашем пути. Сам он живет в Махачкале, в настоящее время учится и работает в Питере. Пользуясь случаем, мы обрушили на него все имеющиеся у нас вопросы и опасения. Про криминальную обстановку, про дороги, про транспорт, про ситуацию в горах, про достопримечательности... Мы задавали вопросы один за другим и из пелены тумана постепенно проступал несколько иной образ региона... Не менее интересный и уже почти совсем не страшный. Уверенность и успокоение обретали силу, и будущее расцветало все более красочными цветами.

Под вечер к нашей беседе присоединился еще один попутчик - дед, всю жизнь прослуживший на военном флоте, в основном на Каспии, ныне живущий в Белиджи – довольно крупном поселке на юге Дагестана близ устья Самура. В полумраке вагона он рассказывал о море, песчаных пляжах, красивых дубовых лесах с лианами в низовьях главной реки Юждага...

Весь вечер и пол ночи промучился болями в животе, что вообще для меня не характерно.

4.05.04. Сквозь сон вижу за окном красивые утренние картинки, зеленая травка, овраги мягкий розовый свет зари. Спал долго, проснулся около полудня когда уже подходила к концу получасовая остановка в Саратове. Пересекли Волгу. Только после 1000-го км пейзаж за окном становится интереснее – все чаще попадаются участки цветущей степи: редкие желтые тюльпаны Шренка, голубые, сиреневые, лиловые, розоватые и прочие цветы, породу которых опознать на скорости 60-90 км/ч совсем не просто.

После Палассовки растительность в целом становится беднее. Разнотравье сменяется многочисленными полынями, куртинками типчака (?), ковылем... Вдоль железнодорожных путей то и дело снуют суслики, много птиц: удоды и кто-то из хищников, то ли канюки, то ли беркуты. Опасливо озираясь на грохочущий состав пробежала лиса. Чем дальше, тем сильнее притягивает пейзаж, и в какой-то момент, ты уже понимаешь, что не можешь оторваться от окна.

Впечатляющий вид на величественное озеро Эльтон, блестящее в свете ниспадающих из-за тучи солнечных лучей оставляющих на небе текстурные полосы. И далее степь ровная, до горизонта, в каждую из сторон. Тонкий горьковатый запах полыни врывается в окно, а поезд несется по идеально плоской равнине, утыканной многочисленными столбами локальных ЛЭП. Встречающиеся канавы, промоины и иные понижения практически до верху забиты прошлогодними "шарами" качима перекати поле. Местами забавно наблюдать "шары" застрявшие в проводах ЛЭП. Сильный наверное бывает здесь ветер!

Бесконечный простор... Экзотика опять же... Вспугнутые шумом железной дороги перебегают по степи дрофы, хохлатые удоды сидят на проводах или безуспешно соревнуются в скорости с поездом, на одном из столбов восседает красавец – степной орел. Редкие населенные пункты со специфическими казахскими кладбищами с каменными оградами и мавзолеями. На одном из дворов в окружении привычного домашнего скота и лошадей видели двугорбого верблюда! И снова пустынное пространство, которое как ни странно совершенно не утомляет. Весь пейзаж укладывается в несколько мазков – крупных и ярких.

Станция и поселок Баскунчак – зеленый островок в окружающей степи. В голове возникают какие-то очень натянутые ассоциации с "Белым солнцем пустыни". На станции замечательный развал: жареная и копченая рыба, закуски, соленья, маринады, горячая картошка, пирожки, лаваши, котлеты, куры, пиво и т.д. и т.п. Несмотря на юг, здесь прохладнее нежели вчера было в Москве.

В нескольких километрах к востоко-юго-востоку от станции, над южным берегом озера Баскунчак одиноким пупырем высится странная 170 метровая гора Большое Богдо^[2]. Очень любопытно было бы узнать ее генезис^[3]. В ноябре 1997 г. гора и прилегающие территории получили статус Богдинско-Баскунчакского заповедника.

После Баскунчака прервались на вкусный сытный, но излишне острый ужин. После которого меня снова начало приколбашивать.

Степь постепенно перетекала в полупустыню. Появились некие кусты с розово-лиловыми цветами. Травяной покров, представленный в основном полынями стал более разреженным. Ровные до селе пространства вздыбились невысокими грядами закрепленных песков, в очертаниях которых угадывались сглаженные и недоразвитые формы барханов и родственных им эоловых форм рельефа. По гривам протянулись заросли не больших кустарников, в коих Коля распознал черный саксаул. Меж кустов протрусила еще одна лисица.

Красный шар солнца коснулся горизонта и, подарив миру прощальный отсвет, скрылся за очередной гривой. В течение последующих 15-20 минут за окном сгустилась темнота.

Решили устроить перетряску вещей. Но Коля исчез. Как выяснилось позднее он был захвачен начальником поезда и группой дагестанских спортсменов, уведен в вагон ресторан, где был накормлен и достаточно сильно напоен.

В одиннадцатом часу вечера приехали в Астрахань. Пока я вытаскивал сумки некой девушки ребята взяли такси и укатили смотреть Кремль. Вернулись за пять минут до отправления возбужденные и довольные. На соседнем пути стоял Гудермесский поезд, и перед отъездом мы могли наблюдать на перроне зажигательные чеченские танцы. Зрелище завораживающее: сколько экспрессии в движениях, сколько дикого огня во взглядах...Одним словом Кавказ.

Астрахань и многочисленные Волжские протоки осталась позади. Я смотрел в окно и вдруг удивленно заметил, что вместо полной луны в небе висит лишь половинный месяц. Постепенно тень поглотила и оставшуюся часть лунного диска. Так мы стали свидетелями полного лунного затмения. Ехавшая с нами женщина из селения Кища (Дахадаевский район) заметила, что у них в ауле принято во время лунного затмения ходить по домам и раздавать муку и соль. С чем связано такое поверье толком уяснить не удалось.

Коля за полночь рассказывал истории о своих абхазских путешествиях. Мы увлеченно слушали его повествование, смотря то на луну, то на полыхающий где-то в степи огромный пожар... Чеченские танцы, затмение, пожар... Хорошее начало...

5.05.04. Проснулся в Кизляре. Все небо затянуто сплошным покровом низких серых туч. Идет дождь. Пересекли мутный Терек. Поезд едет не спеша, часто останавливаясь. Выходящие люди желают нам удачи. Вообще в вагоне воцаряется какая-то очень доброжелательная душевная атмосфера. Подъезжаем к Махачкале. Саид зовет смотреть на Сарыкумский бархан^[4]. Сквозь вязкую влажную серость на горизонте с трудом угадывается исполинская гора песка. Несколько минут спустя с другой стороны появляется серое пространство Каспийского моря...

На вокзале в Махачкале нас встретил Азим – случайный знакомый Лиды по Интернету. Кто бы мог подумать, что может произрастать из таких случайных знакомств. Образно говоря, нас подхватили на руки и понесли. И это практически не преувеличение.

Несмотря на тихо накрапывающий дождь в Махачкале было тепло. Первое впечатление от города – перекличка автомобильных сирен, десятки сливающихся гудков – нескрываемый признак южного менталитета. Вспоминаю байки про бакинских водителей.

Минут через 20 на вокзал приехали друзья Азима – Тимур и Слава – бывшие альпинисты. Мы выказали желание заехать в местную КСС, дабы получить некие разъяснения по все еще беспокоящим вопросам. Сказано – сделано. У МЧСников нас ждал неожиданно теплый прием. Час спустя после прихода поезда мы уже беседовали с заместителем начальника Дагестанского отряда. Нас благословили на маршрут, дали несколько ценных напутствий.

Не теряя времени, я с Тимуром и Славой поехал на автовокзал, узнать насчет маршруток следующих в Кули или Хосрех.

Дождь все еще шел. Мы проезжали по улицам мокрого южного города. Буйство зелени, клокастые облака едва приоткрывшие верхние скальные стенки Таркитау. Город имеет выраженную регулярную планировку. Основные проспекты (Ленина и Шамиля) вытянуты в субмеридианальном направлении, перпендикулярно им вверх от моря поднимаются второстепенные улочки. Неподалеку от вокзала несколько довольно старых домов с большими арочными окнами. (Свидетели Порт-Петровска?) Возникают ассоциации с Пятигорском... Где я был почти 8 лет назад всего лишь в течении 40 минут по похожей погоде.

Город, похожий в плане на развернутую букву "Г", растянулся между морем и восточным и северным склонами горы Таркитау и удивляет своими размерами. Тимур говорит, что сейчас в Махачкале более полумиллиона жителей...

Впечатляет основная градостроительная доминанта,облицованная мрамором – Джумма-Мечеть – повторяет очертания Стамбульской Айя-Софии. Кварталы типовых пятиэтажек чередуются с частным сектором, где встречаются достойные внимание особняки из желтоватогодербентского ракушечника.

В городе два автовокзала: северный и южный. В Лакию маршрутки отправляются с главного Северного. Обширное здание вокзала расположено на северо-западной окраине Махачкалы, близ выезда из города.

По пути до вокзала пересекаем большую часть города. Сильно разбитые дороги, лужи. В глаза бросается либо полное отсутствие, либо очень вольная интерпретация правил дорожного движения, сильно отличающийся от московского автопарк...

С витрин многочисленных киосков взирают разнообразные портреты имама Шамиля, календари с фотографиями Каабы. Изречения из Корана, выведенные арабской вязью... Исламский дух. Ощущение культурной заграницы. Здесь довольно быстро понимаешь, что современный Дагестан уже не Россия... Лишь главенство русского языка, его необходимость, как средства межнационального общения в самом полиэтническом регионе составляет единственный и самый прочный мост связующий эту Кавказскую республику с северным соседом.

Рейсов в Хосрех на сегодня больше не планировалось вариант такси, был довольно дорог. Да и погода, честно говоря не располагала к скорому отъезду. В итоге, я решил, что мы останемся в Махачкале до завтрашнего утра.

Вернувшись в МЧС, я застал ребят за накрытым столом и оживленной беседой. Один из спасателей – Камиль предложил остановится у него на ночь. Без долгих раздумий предложений было принято. Снова оперативно грузимся в машины, а через десять минут уже поднимаемся на девятый этаж башнеобразного дома на проспекте Имама Шамиля, который здесь до сих пор иначе как проспектом Калинина никто не называет.

После поселения нас проводили в кафе, где мы, не скупясь. утроили праздник желудка. Шашлыки из сердца, осетрины, мяса, хан, люля, картошка зелень, томатный сок, рычал су...

После сытного вкусного обеда идем гулять по городу.

Было ли то влияние трапезы или выглянувшего солнца, но я будто-бы попал в другой город. Залитый солнцем город казался приветливым. Мы шли по улицам, заходя в магазины, рассматривая странные выносные балконы у типовых пятиэтажных домов. Мимо проезжали машины иногда сигналили по нашему поводу. Люди на улицах смотрят пристально и удивленно. Подошедший пацаненок спросил: "Вы что на футбол приехали". Забавно, в лучшем случае нас принимали за болельщиков...

Застройка города носит лоскутный характер и интересна, прежде всего, кварталами частного сектора, где как грибы после дождя в последние годы выросли многочисленные особняки, обращающие на себя внимание и архитектурными формами и декором.

Большинство построек облицовано желтоватым песчаником или ракушечником, нередки декоративные кованые элементы, украшающие решетки, ворота, водостоки.

Красива и несколько помпезна площадь Ленина, со зданием республиканского краеведческого музея.

Здесь же на площади встретились с Азимом, спустились к морю, посидели на ракушечном пляже, помочили ноги. Могли бы и искупаться, но помимо нас на берегу было еще два десятка зрителей, коих смущать не хотелось.

Покинув порт, в сгущающихся сумерках прошли по приятной набережной после чего Азим привел нас в небольшое кафе, где мы выпили по паре чашек чая с вкусными и дешевыми тортиками.

И вновь уже ночная Махачкала. Над городом зависла рыжеватая луна. Вереница темных улиц: некоторые из которых вообще лишены электрического освещения, на некоторых - один тусклый фонарь, приходящийся на 50-100 метров. С Азимом чувствуем себя вполне спокойно. Идем неторопливо, слушаем рассказы о народных традициях и вариациях их современного существования. Домой вернулись уже в 11 часу.

Камиль спал на диване с открытой дверью, под вещающий на полную громкость телевизор.

Размещение дома имело свои преимущества... Можно было помыться после поезда. Но это успели сделать только девушки. В 11 часов как по команде в доме отключили воду. Сидим за полночь, травим байки, смотрим фотографии Камиля, пьем - кто чай, кто пиво с вяленым кутумом... А завтра рано вставать.

6.05.04. В 5:05 пропищал будильник. С трудом поднимаемся, быстро пьем полу остывший бледный чай с ванильными сухарями и весьма посредственным творогом. С высоты балкона девятого этажа приветствую поднявшееся из вод Каспия оранжевое дневное светило... “Если солнцу вставать не лень...” – приходят в голову строки из песни. Прощаемся с поднявшимся, но не проснувшимся Камилем.

Лифты еще не работают. 17 узких лестничных пролетов и мы окунаемся в свежее, но довольно теплое утро. На перекрестке на проспекте Шамиля берем две машины по 50 руб. до северной автостанции. Чистейшее лазоревое небо, восходящее солнце красит скалы на Таркитау в теплые розоватые тона...Воздух чист и прозрачен. Все твое существо преисполнено оптимизмом и жаждой встречи с горами, предвкушением увлекательного пути во внутренний Дагестан.

На автостанции после 20 минутной заминки дождались Хосрехскую маршрутку. Проезд 120 руб. с человека. Мы платим 720 – одно место для рюкзаков.... И это за 200 км дороги! Еще минут 40 ждали отправления и наконец в 7.10 наша маршрутка взяла курс на Лакский район.

Глубокая небесная лазурь и яркое солнце, дубовые леса по склонам Таркитау, сияние моря, ощущение юга и упоение началом путешествия. Все нахлынуло разом.

С невысокого перевала, ограничивающего с запада массив Таркитау, мы скатываемся на приморскую низменность. Дорога бежит на юг справа тянется интересная скальная гряда, время от времени встречаются отдельные скальные останцы стоящие уже на равнине непосредственно возле трассы. Среди них местная достопримечательность – скала Черепаха. По обочинам – цветная разнотравная степь, время от времени расцвечиваемая алыми цветами маков. Материализуются детские воспоминания о рассказах Сладкова. Периодически встречаем отары овец. Со стороны моря видны газовые буровые, со стороны гор по пологим склонам поднимаются молодые виноградники.

Водитель приятный мужик по имени Рамазан – лакец из Хосреха – время от времени золотозубо улыбается, поглядывая в нашу сторону и, не стесняясь, давит на газ. 100-120 км/ч... летит навстречу степь. И цветы маков красными росчерками по обе стороны дороги... А ведь если бы выехали вчера ничего бы не увидели!

От Манаса повернули на запад на Карабудахкент, далее на юг до Губдена. Низкогорье, волнистые пространства, поля пестреющие маками, по склонам окрестных гор – дубовые леса. Рамазан указывает на какое-то селение, говоря, что это чуть ли не единственное в округе русское село, основанное терскими казаками лет 150 назад. От Губдена начинается подъем горы. Мы вновь поворачиваем на запад, ныряя в узкое ущелье реки Пулсусла, окаймляющее с юга невысокий хребет Чонкатау.

Кто-то из пассажиров просит Рамазана включить музыку, на что он отвечает, что магнитофон сломан, тогда сидящая сзади нас пожилая лачка затягивает специфическую народную песню. Мотив ложится на окрестные горы, вплетается в извивы набирающей высоту дороги...

Шоссе будто всасывается в ущелье реки Герги, называемой также Пулеувлой... Картина представшая перед нами заставляет забыть обо всем и с жадностью прильнуть к окнам. Дорога проходит через уникальный каньон прорезанный рекой то ли в ракушечнике, то ли в песчанике... отвесные скалы причудливых форм, складки, останцы, маленькие расселины, промытые временными водотоками, заманчиво уводящие вглубь сказочного царства причудливых эрозионных форм. Вновь, как и 4 года назад в Бурятии, проскальзывает мысль, что впечатлений от заброски уже хватит на добрую часть поездки.

После лакских песен настала череда русских, и мы в пять голосов, подстраиваясь вслед за Лидой затянули "Ой то не вечер..."

Поднявшись из долины оказываемся на горном плато. Изменившийся пейзаж красноречиво говорит, что мы въехали в пределы Внутреннего Дагестана. Миновав районный центр Леваши, за очередным перевалом уже на высоте без малого 1400 м, начинаем затяжной спуск в долину Казикумухского Койсу (потеря высоты более 400 м). Пейзаж становится суровее: узкое ущелье, осыпи, скалы. Внизу по склонам долины появляются первые строения селения Хаджалмахи прилепленные над крутыми уступами точно ласточкины гнезда.

Ровно через два часа после выезда из Махачкалы мы остановились на 20 минутную стоянку в селении Хаджалмахи. Жаркое солнце только еще поднималось над горами, на дне ущелья зажатый скалами ревел поток Казикумухского Койсу. Постройки из местного тесаного камня, глухие заборы, стелы с арабскими письменами на кладбище. Все необычно. Я недоверчивым взглядом озираю местных жителей, будто бы пробую почву под ногами на болоте... Неотрывно хотя бы краем глаза смотрю за девчонками, все еще не веря окончательно, что московские рассказы оказались мифом о людях с песьими головами.

От Хаджалмахи дорога поворачивает на юг, протискиваясь в узкие скальные ворота, за которыми долина Казикумухского Койсу расширяется. Река протекает здесь по сравнительно узкой межгорной котловине, вытянутой в субмеридианальном направлении. "Отсюда начинаются лакские земли", - не без удовольствия подметил Рамазан. Мне оставалось тоже только порадоваться, ибо окрестный пейзаж вновь поменялся кардинальным образом, став куда приветливее и привлекательнее. Молодая зеленая трака покрывала окрестные склоны и днище долины. Довольно высоко на горах виднелись небольшие аулы с традиционными плосковерхими громоздящимися постройками и террасы, террасы, террасы... Следы древнего интенсивного земледелия, многочисленного населения и могущества Казикумухского шамхальства^[5]...

Где-то возле дороги Рамазан показал в сторону, сказав "Это Ханский родник, здесь был лагерь Сурхайхана^[6]". Километрах в 7-8 отсюда к западу находится гора Турчидаг (2301 м) на склонах которой осенью 1741 г. аварско-лакское ополчение во главе с сыном Сурхай-хана Муртазали одержало крупную победу над войсками Надир-шаха^[7]. Стотысячная армия шаха была разбита и через перевалы Арчалавар и Варайский бежала прочь от Турчидагских высот. Исторические источники подтверждают, что лагерь самого Надир-шаха и его ближайших соратников находился на вершине горы Мегебской (2292 м), откуда завоеватель наблюдал за битвой^[8].

На горных склонах местами обнажаются коренные породы, сверкающие на солнце биотитовыми и им подобными слюдяными включениями, ниже спускаются шлейфы сланцевых осыпей. Вероятно, здесь начинается район так называемого Песчано-Сланцевого Дагестана, сменяющий район Дагестана Известнякового, расположенного к северу и западу от этих мест. Направление долин сравнительно крупных рек, как, например, Казикумухского Койсу, соответствуют тектонической структуре территории (локальным грабенам (?)). Периодически долины пересекают поперечные хребты, вследствие чего имеют выраженное четкообразное строение.

Покрытие дороги все еще оставалось асфальтовым, но стало заметно хуже. Скорость упала, что позволяло продлить удовольствие от этого красивейшего участка. Изредка по правую сторону в узких распадках открывались замечательные виды на расположенные в долинах небольших ручьев и распадках традиционные постройки аулов (Вицхи, Унчукатль (?)).

Дорога от Хаджалмахи, до центра Лакского района селения Кумух заняла еще около часа. На въезде в селение впереди открывается изумительная панорама заснеженных вершин хребтов Шалиб и Дюльтыдаг.

Кумух большое просторное (что вообще не свойственно для Дагестана) село, где выделяются старая частично уже не жилая часть с традиционными плосковерхими постройками и узкими проходами между домами, более современная и совсем модерновая, построенная нынешними деньги и власть имущими. Неподалеку стоят дома космонавта Мусы Манарова с монументом во дворе (именно ему, до настоящего времени, принадлежит рекорд длительности пребывания в космосе) и семьи Гилаевых (известных участием в чеченских событиях, ныне покойных). На возвышении привлекает внимание краснокирпичный особняк. "Это глава^[9] Люберецкого района построил" – говорит Рамазан. Вот так так, а его то как сюда занесло?!

Справа от дороги на горе хорошо видна невысокая стена и две угловые башни знаменитой Кумухской крепости Бургайкала^[10].

Село оставляет ощущение смешения времен, эпох, архитектурных стилей. Будто подтверждая это мнение, на выезде нас провожают стены сложенные из высохшего кизяка, кладбище с каменными стелами, как художественно обработанными, так и абсолютно "дикими"^[11].

В Кумухе мы распрощались с асфальтом. Долина вновь сузилась. За внешне интересным аулом Шовкра^[12] мы пересекли Казикумухское Койсу, прорезающее здесь узкую и довольно глубокую долину в сланцеватых черных породах, внешне похожих на сваленный в кучу, только что застывший асфальт. Вновь поползли на очередной перевал. На востоке во всей красе открывается плосковершинная громада Шунудага (2963).

За очередным серпантином и последующим более пологим подъемом нас ждал спуск в долину реки Хунних, к районному центру Кулинского района селению Вачи.

За селом раскинулась очередная межгорная котловина. Мы поднялись уже достаточно высоко, это было заметно по цвету травы, который из жизнерадостно зеленого постепенно перетекал в желтоватый. На полях пасутся небольшие отары овец, некоторые из которых частично или полностью покрашены в насыщенный желтый цвет.

Аул (или по-лакски щар) Кули – одно из крупнейших селений горного Дагестана^[13], несмотря на размеры унаследовавшее старую традиционную (условно тухумную) планировку^[14], На центральной улице довольно многолюдно. Меж домами протискиваются узкие улочки, над которыми кое-где нависают балконы и перекрытия. Насыщенность пространства такова, что даже на небольшой скорости не успеваешь рассмотреть калейдоскоп картинок... Каменные стены, стопки кизяка, женщины в платках, коровы, кладбище со старинными надгробьями, мечеть... и аул Кули остается за спиной.

Пересекая 42-ю параллель, въезжаем в аул Хосрех – конечный пункт нашей заброски. Так далеко на юг меня еще не заносило! Лабиринт узких улочек, любопытные взгляды местных жителей, стопки ломанного камня, стены сушеного кизяка, грязь насыщенного черного цвета, обильно унавоженная за века существования селения. На "центральной площади" Рамазан показывает годекан – огромное бревно под навесом у стены дома, отшлифованное в ходе многолетнего сидения на нем. Изначально, годекан^[15] являлся местом сбора старейшин селения, так называемого джамаата (джамиата), своего рода местного управляющего органа. Теперь, со слов Рамазана, годекан стал местом сплетен и собрания бездельников.

Еще по пути, когда мы едва только выехали из Махачкалы, Рамазан пригласил нас к себе в гости. Разумеется, никто отказываться и не думал. Когда еще окажешься в настоящем лакском доме, да и подкрепиться перед дорогой явно бы не помешало.

Грязные улочки Хосреха, многие из которых узки настолько, что не предназначены для проезда автотранспорта. Колоритные лица местных жителей, каменные стены голые склоны гор и высокое южное солнце. Еще плохо осознаваемый, но уже ощущаемый восточный колорит. Планировка селения, как и большинства других расположенных на равнине, скученная одноярусная, с высокой плотностью застройки. Плотная застройка характерна для всех аулов Дагестана и имеет вполне объяснимые исторические корни: ее призвание - максимально освободить окрестное пространство для посевов и обеспечить обороноспособность селения.

Торцевые и боковые стены домов и хозяйственных построек аккуратно сложенные из местного тесаного камня тянутся как единая стена на протяжении всего квартала ограниченного узкими улочками. Большинство построек имеют два этажа: первый для скота и хозяйственных помещений, второй – жилой. Традиционные плоские земляные крыши большинства домов перекрыты новыми одно-, чаще двускатными, крытыми шифером либо железным листом. Угол ската весьма невелик. Шифер и листы не прибивают, а просто приваливают сверху камнями. Внутрихозяйственная площадь весьма мала и организована по общему принципу: жилые и хозяйственные постройки расположены в форме каре, как бы ограничивая по периметру, участок с трех сторон; со стороны входа – широкая стена с единственной калиткой. По торцевой стене и крышам хозяйственных построек, которые используются как дополнительный дворик можно гулять. Здесь сушат белье, кизяк, просто греются на солнышке и т.п. Пространство внутреннего двора, подавляющая часть которого отведена под загоны для скота и овец, находится внутри каменного колодца, образованного постройками и фасадной стеной. Все жилые помещения располагаются на втором этаже. Почти каждый дом имеет просторную крытую веранду, нависающую над основанием.

С внутреннего двора поднимаемся вверх на веранду, разуваемся и проходим в парадную кунацкую (гостиную) комнату. Внутри очень чисто, будто бы дом специально готовили для нашей встречи. Гостиная комната не имеет окон во вне, единственный источник света это окна выходящие на веранду. На полу и стенах много ковров преимущественно заводского производства, минимум мебели, из соседней комнаты вдается задняя часть железной печи.

Рамазан представляет нам свою семью: жену, двух дочек (одна из которых, нечаянно встретившись со мной взглядом, по-взрослому, кокетливо смущается и убегает), совсем еще маленького сына Шамиля и престарелую мать. Древняя колоритная старуха в ответ на наше приветствие, подошла к каждому и, говоря что-то по-лакски, с полупоклоном поцеловала руку. Тихонько обалдевая от оказанного приема, я опустился на пол.

В ожидании угощения, мы разговаривали, развлекали Шамиля. Рамазанова мать, которая, как оказалось, не знает русского, обращалась к нам на лакском, причем столь непосредственно, что по ее мнению мы должны были запросто ее понимать. Мне только оставалось виновато улыбаться и призывать на помощь в качестве толмача Рамазана.

Рамазан рассказывал, что, несмотря на чувство родины, жить в горах очень тяжело, и если бы не престарелая мать, которая ни в какую не соглашается покидать родное селение, то они бы уже давно переехали в Махачкалу.

Спустя некоторое время пришли два молодых мужика – друзья Рамазана. Жена накрыла на стол: лаваши, сыр, зелень, сметана, водка и, конечно же, традиционный хинкал с соленым мясом и чесночным соусом. Вкусная еда, шайтан-вода, тосты-благопожелания по кругу.

Я сидел здесь за столом и в то же время отчетливо видел то что происходит за стенами дома. Моя мысль блуждала по долинам Лакии, по горным склонам, опускаясь в ущелья, взмывая к вершинам, пытаясь занырнуть в прошлое этой земли, в душу этой территории, этого гостеприимного народа. Я чувствовал культурный ландшафт! Но это чувство как электрон, летящий по орбите: оно везде и нигде... его нельзя зафиксировать, зарисовать, записать, объяснить... Оно рождалось из дороги, из общения, из лакских песен, из улыбки Рамазана, из стопок кизяка, узких грязных улочек, поцелуя рук, из стоящего на столе огромного блюда с хинкалом, из произносимых фраз. Как-то особо болезненно обнажалась в тот момент скудность знаний, а сегодня скудность языка и памяти.

После обеда, попрощавшись с родственниками Рамазана, мы вернулись в "Газель". Узнав, что конечная точка нашего маршрута Дербент, Рамазан все сокрушался: "И за чем вам в горы?! Эх, было бы время я бы вас на машине до самого Дербента довез, здесь через Ричу, Тпиг, Хив чуть больше 160 км... Ну ладно... я вас на перевал завезу..." Отъехав от Хосреха с километр я понял, что едем мы вовсе не в долину Виралю, а в долину Чирагчая... И еще раз объяснил, что мы хотим попасть к ферме Чара. Рамазан и его приятель еще раз удивились, куда нас несет, после чего, вернувшись обратно в Хосрех, поехали уже по направлению к ферме Чара.

Межгорная котловина расширяется здесь на добрые два километра. У дороги посреди степи, будто бы облокотившись друг на друга стоят две каменных стелы, верхушка большей из них обломана, оставшаяся же часть хранит вырезанный в камне затейливый орнамент и некий текст написанный арабской вязью.

Могилы? Путевые камни? Памятники?^[16]... Я заворожено смотрю на перетекающий узор... "Это со времен Тамерлана! Здесь много таких..." - говорит приятель Рамазана. Пока я занимался разглядыванием и ощупыванием узоров на плитах, девушки оседлали двух прогуливающихся рядом ишаков, которые тут же направились обратно в селение. Как замечательно подметил Коля, это был коварный план похищения. После катания на ишаках подвернулись лошади.

Рамазан довез нас до первой промоины, сделавшей дальнейшее продвижение по дороге на автомобиле невозможным. Выгрузка вещей, совместное фото на память, прощание. Рамазан обещает вечером придти к нам в лагерь на празднование Лидиного дня рождения, принести петуха. Мы отвечаем, что точно не можем сказать где будем... Про себя думаю, что лакцы конечно люди замечательные, но уже хочется остаться одним и просто отдохнуть.

Мы начали свой путь на высоте 2100 м, напротив фермы Чара, направив свои шаги вверх по долине Виралю. Рефлексия первых метров пути. Рюкзак нормальный. Идется довольно тяжело несмотря ни на хорошую тропу, ни на практическое отсутствие подъема. По пути встретили однорукого чабана, который просто заклинал нас не ходить вверх по долине Харчунчая (куда мы собственно и направлялись), стращая лавинами унесшими жизни многих его односельчан. Миновали развалины фермы Улдасуннил, возле которой Рамазан рекомендовал нам встать на ночь. Дойдя до слияния трех рек Виралю, Харчунчая и их безымянного правого притока мы остановились на отдых, кинув рюкзаки на зеленой лужайке с едва проклюнувшейся травой.

Утренний недосып, три выпитых стопки шайтан-воды, и подъем вверх более чем на 2 километра давали себя знать: и мысль и тело были обуяны ленью. Не менее получаса мы провели на лужайке в раздумьях, куда идти дальше: вверх по узкому ущелью Харчунчая до впадения реки Хунзан (а это еще почти 5 км) или же свернуть в долину его правого притока с последующим подъемом на хребет Тукуидалык. В итоге склонились ко второму варианту, начав подъем вверх придерживаясь небольшого лога прорезающего северный склон вышеназванного хребта. Сквозь жухлую траву пробились крокусы и еще некие примулоподобные цветы неброской розовато-пунцовой окраски.

Нам предстояло преодолеть довольно длинный (около километра) тягун с набором высоты 250-270 м. На этом подъеме мы положили практически все свои силы. Идется крайне тяжело, постоянная одышка пульс за 190 ударов, часто останавливаемся, довольно сильно растягиваясь по склону... В верхней части ложбины нам подернулось лужа-озерцо талой снеговой воды "с жабанятами" и замечательная площадка под палатку с красивым видом на северо-западную сторону. Без особых дебатов все единодушно согласились встать здесь на ночь.

Неторопливо ставим лагерь. Любуемся окрестными горами. Воспоминания о сытном Хосрехском угощении были еще сильны, так что меню праздничного ужина по поводу Лидиного дня рождения решили ограничить фасолево-кукурузным салатом и чаем с лимоном, кроме того, к праздничному столу нашлись апельсины, яблоки и бутылка красного Дагестанского вина.

Первая же стоянка выше 2500 м. Самочувствие пока у всех нормальное, слабость и лень не в счет. После ужина приколбасило Колю Котяша.

После захода солнца сильно похолодало, температура в течении часа упала градусов на 10, перевалив нулевую отметку. Полог палатки еще до темноты покрылся заметным слоем инея.

Вечер сгущал краски. Горные цепи, поднимаясь одна за другой, тянулись до самого горизонта, растворяясь в сиренево-пунцовой дымке вечерней зари. Незыблемый покой и тишина, сулящие отдохновение и сладкий сон после насыщенного тяжелого дня зависли над горами Дагестана. Лишь едва уловимый шепот реки на дне ущелья, да едва уловимое движение воздуха скатывающегося по склону горы нарушало всеобщую тишину и недвижимость... Первые звезды проступают на небе и будто их отражение на дне долины загораются огоньки селений...

Еще не было девяти часов, когда мы залезли в свой просторный дом. Таблетка валидола величайшим лакомством тает во рту... Мягко наступает сон.

Просыпаюсь, вероятно, от шума поднявшегося ветра. "Неужели уже светает, а ведь еще так хочется спать?!" Коля и Лида решают вылезти натянуть штормовые оттяжки. На часах около часа ночи. Ущербная луна щедро заливает горы серебристым светом. Это из-за нее я подумал, что наступил рассвет. За пологом палатки теплый устойчивый ветер около 10 м/с. Что это, фён или наступление теплого фронта? Иней с палатки сошел и даже конденсат на пологе высох. Остаток ночи, несмотря на ясное небо, оказался заметно теплее вечера.

7.05.04. Проснулись около семи часов утра. Желтоватые склоны гор залиты солнцем, но постоянный ветер с фоном около 10 м/с. не дает скинуть одежки. Погода непривычная – много солнца, прохладно и очень сухо. На завтрак готовим молочную нордиковскую овсянку с изюмом, пьем чай с сыром, после чего приступаем к неспешным вялым сборам. Высота по-видимому все-таки сказывается – все движения будто в замедленном кино. Коля переживает за наше неспортивное настроение: "Три часа на сборы, куда это годиться?!". А по мне для первого дня нет ничего криминального.

Выходим в 10.00, начинаем подъем на хребет Тукундалык. Идем медленно, аккуратно, прислушиваясь к своим ощущениям. Ночь на высоте более 2500 м пошла на пользу идется не в пример легче чем на кануне, однако до идеальной формы конечно же еще далеко. Выход на довольно узкий осыпной гребень уходящий вверх градусов под 30, максимум 35, вызывает у народа какие-то странные мысли о хождении в связке... К счастью, всерьез это не обсуждается и мы продолжаем набор высоты. Непрерывный доселе ветер характера не меняет, но на гребне становится крепче. В юго-западную сторону открываются вдохновляющие виды на заснеженный хребет междуречья Виралю и Харчунчая, увенчанный массивами Лагизуры (3487) и Нуссадага (3741). На полочке внизу видна лента тропинки, услугами которой мы пренебрегли вчера вечером. Ощущения путешествия (или, если угодно, полета) по верхам не позволяют сожалеть об упущенной возможности сравнительно простого продвижения вглубь отрогов Самурского хребта по долине Харчунчая.

После непродолжительного крутого подъема по гребню мы вышли на довольно плоское вершинное плато. Жухлая трава перемежалась с остаточными снежниками, но даже здесь во владениях еще не окончательно ушедшей зимы цвели крокусы, пусть и не столь многочисленные как двумя сотнями метров ниже. Виды гор справа и слева, с востока и запада, воспринимались как разные миры: заснеженные героические исполины западной части, цепляющие вершинами редкие бесформенные облака, казались ни как не связанными с мягкими очертаниями желтовато-горчичных холмиков с редкими белыми пятнами. Мы же шли точно по границе, и с разных сторон на нас смотрели два лика горного Дагестана.

Плато вновь сменилось более основательным подъемом по гребню, и вскоре мы достигли высочайшей вершины хребта Тукундалык – 3136 – первую панорамную точку на нашем маршруте. Из-за сильного ветра и отсутствия воды место для перекуса решили опустить метров на 60 – 70 ниже, где в западине красовалось небольшое озерко Чаранних.

После обильного, но безрадостного перекуса (около половины второго дня) мы продолжили спуск вдоль гребня хребта. Пучки травы, отдельные цветы, перемежались с участками осыпей и более крупными обломками сланцев. Гребень щетинился, вертикально стоящими сланцевыми плитами и псевдостелами, разнообразных и причудливых форм: хребет ископаемого ящера, раскрывающийся каменный цветок, древние мегалитические постройки – при желании здесь можно было увидеть все. Спустившись до уровня локальной седловины, мы получили возможность идти непосредственно по гребню.

Нескончаемый ветер утомляет и давит, стропы рюкзака хлещут по лицу, тело бросает то в жар, то в холод. Странная погода. Впереди открывается изумительная картина: по гребню меж невысоких островерхих скальных останцов, проложена, будто древняя царская дорога, мощенная аккуратно уложенными сланцевыми плитами.

Вскоре этот сказочный путь уперся в очередной резкий взлет сузившегося гребня. Идти по узкой грани между довольно крутым снежником и 50-60^o скально-осыпной стеной при сильном ветре мы не рискнули, решив заранее уйти на более пологую часть заснеженного склона северо-восточной экспозиции. Траверс первого же серьезного снежного поля оказался весьма утомительным (местами глубина снега доходила выше колена); в довершение ко всему мы с Лидой остались с мокрыми ногами.

Идется в целом легко, на равнине выигрываю немного, на спусках и подъемах довольно внушительно. В ожидании ребят бегу смотреть на странное сооружение на уступе. Сооружение оказалось не одиночным: целая система массивных гуриев-туров, или как их называют даргинцы (цуров) своеобразными путевыми маяками отмечают собой тропы пастухов и локальные возвышенности.

Начинаем очередной подъем. Ребята (и прежде всего Круглова) отстают все существенней. Привалы превращаются в затяжные посиделки на холодном ветру, до замерзания. Для поднятия настроения пью регидрон.

Говорю Коле о необходимости лобового подъема обратно на хребет. Ему эта идея не нравиться в итоге продолжаем безумный траверс склона отрога, будто восходя по спирали... Путь то и дело преграждают многочисленные логи, заполненные снегом, которые приходится пересекать иногда проваливаясь по колено.

Таким образом, после ухода с гребня, мы совершили целую серию тактических ошибок, следствием которых стал физически сложный, продолжительный траверс с серией подъемов порядком утомивший даже меня, не говоря о значительно отстающей Кате. Последняя, как всегда держалась спокойно и мужественно, хотя на подъемах едва переставляла ноги.

Только к шести часам вечера, уже далеко не в свежем состоянии, нам удалось вернуться на основной гребень. По такому раскладу даже мне стало ясно, что до намеченного озера у подножия Алахундага, нам сегодня не дойти. А, учитывая усиливающийся ветер и ограниченное число горизонтальных мест, пригодных для постановки палатки уже было пора заняться поиском места ночлега.

В паре километров от нас красиво упиралась в голубое небо вершина 3580 последняя и самая высокая на нашем хребте. Решение о стоянке здесь, автоматически меняло планы на завтрашний день: восхождение на Алахундаг заменялось подъемом на 3580.

Получасовая разведка принесла свои скромные плоды. Место для стоянки выбрали на горизонтальном снежнике, метров на 20-30 ниже гребня хребта с наветренной стороны невысокой одиноко стоящей скалы. Перетаскиваем вещи. Совместными усилиями ставим и растягиваем палатку, закрепляя штормовые оттяжки на воткнутых в снег ледорубах, дополнительно приваливая ледорубы и периметр полога палатки сланцевыми плитами. Вечереет. Спектр солнечного света обнаруживает все более теплые закатные краски. Параллельно с расцветом зари усиливается ветер и ухудшается мое самочувствие.

Сходили с Котяшом на верхнее плато за водой... Относительно полноводные еще менее часа назад ручейки, обмелели, местами покрывшись ледяной корочкой. Пока возвращались назад, я с неудовольствием и бессилием наблюдал, как ветер выдувает из котелков с большим трудом нацеженную воду.

Все залезаем в палатку, рассаживаемся по периметру, подпирая спинами сотрясающиеся дуги и , по возможности, ослабляя руками натяжение полога. В центре на горелке ребята готовят ужин. Меня мутит и сама мысль о еде (тем более о гречке с тушняком) противна. Что-то, все-таки съев, пью чай с лимоном.

После еды вылезаем с Колей на работы по укреплению палатки. Он начинает возводить с наветренной стороны каменную стену, разбирая на плиты скалу. Я привязываю дополнительные оттяжки ко всевозможным петелькам. За склоном разгораются живописные краски заката, но на них сейчас не обращаешь никакого внимания. Слабость, головокружение, опасения перед предстоящей ночью. Жалею, что нет анемометра... Судя по всему, фоновая скорость ветра перевалила за 20 м/с, а отдельные порывы достигают 30, а может и больше... Очень холодно. Даже если допустить, что сейчас 0^o С, хотя судя по смерзшемуся, покрывшемуся ледяной глазурью снегу уже небольшой минус, охлаждающее воздействие воздуха на ткани организма при таком ветре составляет около – 20 -25 ^o С...

Выбор места себя оправдал. Наша скала-волнорез, при усилении ветра стала играть заметную роль. Подобно тому, как перед лежащим в струе камнем образуется отбойный вал, гасящий силу потока, также и перед нашей скалой возник воздушный отбойник. Стоило только отойти от скалы в сторону, как с тем, чтобы удержаться на ногах появлялись проблемы.

Закончив с оттяжками, в уже неадекватном состоянии залезаю обратно в палатку, мне на смену выходит Котяш. Давно не ощущал себя так плохо. Вот тебе и самая высокогорная ночевка. 3200 м без акклиматизации переносятся довольно тяжело. Просто лежу и тихо помираю. Поглощаю подряд, лимонную дольку, несколько аскорбинок, холс, валидол...

После постройки стены возвращаются ребята^[17]. Ветер свирепствует, достигая своего апогея. Гудит, рассекая воздушный поток скала. Родившаяся за ужином идея посменного дежурства по поддержанию дуг, развития не получила. Все ложатся спать, доверяя себя Богу, провидению, надеясь на крепость басковской палатки.

В сознании рождаются ассоциации с попавшим в сильнейший шторм кораблем или осажденной крепостью. Тяжелые удары ветровых порывов как вражеский таран, ломающий ворота, как штормовой вал, норовящий смять шпангоуты. Легкое затишье и снова удар... Судорожно пытаюсь ногой удержать дугу... Еще удар, и за пологом палатки раздается звон лопнувшей оттяжки...

Лежу с осознанием собственной слабости и недееспособности... Что будет, если разорвет палатку? Ожидание рассвета на пронзительном ветру? Спуск ночью по склону?... Кажется, мне сейчас это не доступно. Все, похоже, пребывают в полудремотном состоянии ибо заснуть больше чем на несколько минут не удается.

Катерина лежит с краю, с наветренной стороны, встречая собой порывы ледяного ветра. Мне стыдно, но переползти, поменяться местами, нет сил. В сознании всплывает заклинание Йейтса:

Уже за полночь ветер начал захлебываться... Появляются периоды 10-15 секундного затишья или просто минутного ослабления, но отдельные порывы остаются поистине сокрушительной силы... Только после ослабления фона и перехода ветра с западных на северные румбы я уснул^[18].

8.05.04. Проснулись раньше 8 часов. Самочувствие лишь немногим лучше, чем накануне вечером: слабость и лень. За пологом палатки, мутное солнце и непрерывный ветер, пусть и существенно уступающий в силе ночному. С запада надвигаются серые облака, в их тумане исчезают ближайшие вершины, тонут окрестные склоны... В такую погоду восхождение практически не возможно, а главное абсолютно бессмысленно. Очередной порыв ветра плюется крупными снежными хлопьями...

В глубоком разочаровании и с мыслями о скорейшем спуске заползаем обратно. Обсуждаем планы. Даже в случае улучшения видимости Коля настаивает только на радиальном выходе на вершину. Обидно! Но объективно он прав. Собираем вещи, готовим завтрак, осматриваем палатку на предмет последствий ночного шторма. Несколько дырок в тенте от трения о камни, потянутые нитки на петлях... и это все! Наш дом выстоял.

Все делаем очень медленно. Никто ни кого не подгоняет. Молочная каша "4 злака", чай с сыром сахаром и лимоном. Пока завтракаем ветер прогоняет облака, открывая панораму западных вершин с пирамидальной красавицей Бабаку (3997).

Только в начале первого часа дня, окончательно закончив сбор лагеря и оставив рюкзаки под скалой, мы направились в сторону вершины 3580. Идется очень тяжело. К утренней слабости добавляется головная боль и легкая тошнота. Часто останавливаемся отдыхать, но на наветренном склоне довольно быстро становится холодно. Пульс за 180... Сланцевые плиты, крошка, сыпуха, небольшие пятна снега, большую часть которых стараемся обходить. Подходим к основному взлету – достаточно узкому скально-осыпному гребню крутизной 40-45^o. Ребята решают провесить веревку. Зачем-то же мы ее с собой тащили?! Разматываем бухту. Лида вяжет прусики, показывает схватывающий узел.

Головная боль усиливается, восприятие притупляется. Обидно! Завтра этого уже не будет. Сажусь на скалу, пытаясь вобрать в память лежащие глубоко внизу волнистые снежные поля и цирки урочища Латазан, массивный купол вершины (3722) напротив, эффектный скальный гребень, замыкающий долину с юга.

Наваливается дремота. Глаза закрываются. Время перестает осознаваться. Сквозь полусон слышу, как народ развлекается с веревкой. Лида, Катя и Котяш уже наверху. Моя очередь. Узел не завязывается... В итоге идет Коля, просто на карабине. Я следом, попутно бухтуя через локоть веревку.

На прохождение этого участка склона потратили около часа времени. Поэтому даже самые ярые сторонники использования веревки дальше решили ерундой не страдать и оставшиеся метров 80 (по вертикали) пройти походным маршем минут через десять, а именно в 14:55 мы поднялись к каменному туру на вершине (3580). Теперь это место значимо для меня с нескольких позиций. Во-первых, никогда еще своими ногами я не поднимался на такую высоту, а во-вторых теперь эта вершина еще и моя самая южная точка (41^o51" с.ш.).

Тошнота и головная боль не проходят. Усилием воли пытаюсь запечатлеть в своей памяти дивные виды окрестных гор: панораму заснеженных вершин на юг и запад, желтые округлые "холмы" с пятнами еще не окончательно стаявших снежников, убегающие на восток и север...

Лида извлекает из рюкзака банку персикового компота подаренного мной на день рождения. Сидим возле тура, с удовольствием поглощаем персики.

Проведя на вершине около получаса, начинаем спуск: в отличие от "спортивного" подъема спускаемся в основном по более пологому снегу наикратчайшим путем, местами позволяя себе подурачиться и покататься по снежникам.

В лагере "на солнцепеке" под скалой устроили быстрый сухомяточный колбасно-сухарный перекус. После чего (в 17:05) обрюкзачившись, начали спуск в долину Чирагчая.

Вниз идется легко и достаточно быстро, даже часто встречающиеся заполненные глубоким снегом ложбины не омрачают радости спуска... Позади остаются тошнота, холод, утомляющий ветер; ко мне вновь возвращается прежняя острота восприятия. Всего лишь 500 м вниз и вновь под ногами рябь крокусов, мягкая жухлая трава, тепло, позволяющие раздеться до футболки... и сожаление об оставленном снеге и просто абстрактном понятии высоты.

Постепенно становится ясно, что наполеоновским планам дойти сегодня до озера Шара сбыться не суждено. Котяш высказывается за немедленную стоянку. В итоге приходим к компромиссному варианту: еще около 45 минут марша, спуск до тропы, преодоление двух долин ручьев.

Множество скромных лиловых цветов (вероятно, какой-то из родственников (видов)) примул покрывают склоны. Пустые водочные бутылки указывают на летние стоянки чабанов.

На стоянку встали раньше 8 часов в очаровательном месте: на широкой седловине между долинами двух ручьев, с видом на волнистые склоны подножий могучих гор и уходящую вдаль цепь седовласых вершин Самурского хребта. Психологический и физический отходняк вылился в приподнятое настроение и ощущение преддверия душевности. По небу пробегали облака, самых причудливых форм и оттенков, над горами раскрылось ало-пурпурное полотно насыщенного заката, которому мы внимали как самому дорогому подарку.

На ужин сварили борщ и картофельное пюре с колбасой, к чаю мой сладкий сюрприз (сушеные персики, груши, папайя, дыня). А потом прогулки по ночному плато, созерцание звезд и поиск забытых за долгую зиму созвездий.

9.05.04. В начале шестого часа утра, превозмогая дремотную лень, высовываюсь из палатки. Полог покрыт ледяным глянцем, на улице заметный минус. Вдыхаю пастельные краски рассвета, сдобренные утренней прохладой, любуюсь ущербной луной, льнущей к вершинам северных отрогов Самурского хребта... После чего зябко зарываюсь обратно в спальник и засыпаю вновь.

Около половины восьмого утра поднялся Коля, принес воды помыл посуду, устроил всеобщую побудку, стращая, для пущей убедительности, надвигающимся ухудшением погоды. С северо-западной стороны, постепенно преодолевая хребет, надвигался беспросветно-серый ком. Перспектива надвигающегося дождя отнюдь не вселяла оптимизма. Просушиться в условиях гор внутреннего Дагестана можно только за счет тепла собственного тела, да солнца.

На завтрак варим манку. Коля, боясь торможения и задержки с выходом, отдает идиотское распоряжение о немедленном снятии лагеря. Начинает накрапывать дождь, поднимается шквалистый ветер. Впопыхах, стоя спиной к ветру заталкиваем в себя быстро остывающую кашу. Чай вскипятить не успеваем. В итоге закидываем в рюкзаки слегка обмытую посуду и в 9:35 выходим... Я стоически молчу в сердцах ругая про себя недальновидность и самодурство руководителя. Ведь по такой погоде нормальный человеческий организм 8 часового перехода не выдержит... Так куда торопиться?!

С первыми шагами усилился дождь и ветер. На наше счастье последний был направлен точно в спину, так что рюкзак довольно долго надежно защищал от намокания. Менее чем через полчаса дождь сменился мокрым липким снегом. Здесь почему-то вспомнилось, что сегодня День Победы. Да еще всплыла поговорка про "...не май месяц"...

Идем среди низкогорья под мокрым снегом, валящим с неба огромными хлопьями. Низкие облака легли на склоны гор, окончательно съев обзор, но при таком снегопаде и ближний план смотрелся весьма феерично. Вокруг очень красиво. Странные краски: сочетания серого, белого и блекло-желтого.

Постепенно промокаю, зябкие волны пробегают по телу. Огромные хлопья снега тут же почти тают, образуя на жухлой траве дюймовый слой скользкой кашицы, сквозь который стойкими солдатиками проглядывают головки крокусов.

Ребята пытаются петь, но это только раздражает. Обнажается отсутствие единого командного духа, взаимопонимания, унисона душ... жаль нет Хомы, Витьки...

Пересекаем долину крупного ручья. Проходим мимо черного озера, заполняющего глубокую замкнутую котловину. За небольшим подъемом, внизу открывается долина Чирагчая. Снег вновь сменился дождем, только теперь куда более слабым. Облака поднялись выше. Их покров стал пятнист. Рваные клочья вереницами вытягивались по небу, обнажая несмелые желтоватые пятна.

Спуск с плато в корытообразную долину р. Цубаарх (Цубаор), пестреющий множеством цветов. По днищу долины проложена автомобильная колея. Метрах в 300-400 виднелся стоящий бортовой ГАЗ. Идем, глазея по сторонам, радуясь улучшению погоды. Мое внимание привлекают горки светлых валунов, коими заполнено большая часть днища долины. После нехитрого морфометрического анализа до меня доходит, что это группа древних курганов. Здесь их было около 30, выстроенных точно в ряд или расположенных группами. Наиболее крупные достигали почти трех метров высоты и более 10 метров в поперечнике, встречались и совсем маленькие, едва приподнятые над поверхностью и около 1,5 метров в поперечнике (детские (?)). С южной стороны комплекса сохранился фрагмент оградки-вала. Кто были насельники сих мест? Когда и по какому поводу сделаны эти курганы? Изучал ли их кто? Копал? Грабил? Интересно найду ли ответы на эти вопросы?

Миновав курганный комплекс, мы пересекли дорогу Хосрех – Чираг и спустились к мутному потоку Чирагчая. Идея брода вызвала у моих спутников сомнения и неуверенность... Я вспомнил Хэлгин. Интересно, чтобы они сказали на это... Пресекая долгие размышления и дебаты по поводу поиска места для форсирования реки я разуваюсь и делаю первую ходку со своим рюкзаком. Наглядный пример подействовал, так что переправа съела не слишком много времени.

На левом берегу реки тщательно осмотрели развалины фермы и загона для скота – первые заброшенные постройки на нашем маршруте. После чего начали 160 метровый подъем по скотопрогонной дороге на локальный перевальчик ведущий к озеру Шара.

Я ждал встречи с горным озером и еще долго не мог поверить, глядя на плоскодонную заболоченную котловину, покрытую остатками высокой прошлогодней травы – что это оно и есть...

Погода налаживалась. На небе появлялось все больше голубых лоскутков, а иногда и теплый луч туманного солнца одаривал нас своим скоротечным явлением. Но на ветру все также по-утреннему холодно.

Ущербность завтрака вызвала всеми поддержанное желание устроить горячий обед. В итоге на широкой седловине перевала быстро возвели палатку и приступили к варке горохового супа.

После обеда, в качестве подготовительного перед очередным марш-броском моциона, поднялись на ближайшую вершинку, с которой открывался изумительный по красоте и охвату панорамный вид на Самурский хребет и долины Чирагчая. Но, похоже, в этом мире за все надо платить. Пока мы, поглощенные созерцанием, прибывали на верху и провожали взглядом ползущий по дороге трактор хитроумные вороны совершили покушение на Колин "Сладкий сюрприз", большую часть которого нам, правда, удалось спасти.

Путь продолжили уже в пятом часу вечера очередным затяжным подъемом на хребет Хургабек. Небо очистилось, а предвечерние солнце решило за оставшиеся часы додать земле все то, что задолжало в течение дня. Становиться по-летнему жарко и уже невозможно поверить, что всего лишь 6 часов назад мы шли под снегом.

В очередной раз кардинальным образом меняется пейзаж. Это очень красиво! Горы, окаймляющие долину Анклюглючая... Желто-бурые с зеленоватыми пятнами, морщинистые склоны, рельефность которых многократно усиливается игрой светотени. Ни деревца, ни кустика, однообразная махровая рельефная поверхность... Бесприютность? Нет! Скорее некий высший дизайнерский пилотаж... Минимализм заставляющий восторгаться. Мастерская скульптора... Царство форм... Почему-то в голове по отношению к созерцаемому ландшафту рождается эпитет "лунный"... Наверное потому что, просто неземной, нереальный, контрастный, бедный цветами, но богатый оттенками! А на горизонте виден плосковерхий Шунудаг, подпирающий своей странной вершиной облачное покрывало.

На седловине остановились на привал. Минут за 15 налегке, быстро сбегали на ближайшую вершинку около 2700 с великолепным обзором почти в три четверти окоема. Среди гор, километрах в 7-8 по прямой на восток угадывались темные постройки селения Амух, куда было решено зайти завтра.

Мы шли по тропе по довольно широкому гребню хребта, огибая отдельные вершины, то выходя на солнечную сторону, то ныряя в тень. Над горами разлился благостный вечер, ходьба стала подобна парению и даже в бессловесном командном общении появились нотки душевности. Искусно проложенная тропа и вечернее солнце одаривали новыми, подчас изумительными, пейзажами, и ничего не было грустнее, чем мысль о предстоящем спуске вниз. Шаги сливались в километры. Не было места усталости лишь радость полной свободы, радость общения с горами. Под ногами море цветов примулы, мышиный гиацинт, какие-то мохнатые желтые, редкие фиалки и крокусы – целый океан!

В своей нелюбви к спуску, похоже все пятеро членов команды были солидарны. В результате решили поставить лагерь прямо на гребне хребта, да мало того, на максимально привлекательной видовой точке, что с успехом и было исполнено.

После небольшой разведки, я понял, что спускаться до воды очень далеко, поэтому пришлось обойтись снегом, которого было с избытком в ближайшем логе северо-восточной экспозиции.

Ужинали с видом на тонущие в сумерках горы, на съедаемый надвигающимся облачным фронтом блекло-пунцовый отсвет зари. Возможно это моя самая красивая стоянка... Во всяком случае одна из... Целостное несравнимо. Почти совсем стемнело. Среди гор появились едва мерцающие огоньки невидимых при свете дня аулов. Погода явно портилась. Поднялся ветер. На западе, над Самурским хребтом блеснула пара зарниц.

К приключениям пережитого урагана у нас появлялась возможность добавить еще "радости грозы на гребне хребта", только боюсь рассказывать будет некому... В качестве противогрозовой обороны я не додумался ничего лучше, как расставить в радиусе метров пятнадцати от палатки ледорубы и альпенштоки. Но сия "предосторожность" оказалась лишней – грозы не было.

Несмотря на темноту заползать в палатку не хотелось. Мы стояли вдвоем с Котяшем, смотря на силуэты северных гор и вспоминая истории из былой походной жизни. Вместо сна Гудков еще с полчаса рассказывал всевозможные страшилки... Было забавно.

10.05.04. Как и на кануне в пять часов утра вылез любоваться рассветом. Эх, распинать бы кого-нибудь из фотографов, да жалко... Пусть спят... Солнце еще не показалось из-за гор, но уже одаривало мир нежно-розовым светом, льющимся со всего небосвода... На юго-востоке дивные разноцветные облачка... Но, как известно, утренний сон самый сладкий, и я снова погружаюсь в тепло спальника.

Окончательно поднялся чуть раньше восьми. Коля был уже давно на ногах и даже принес настоящей воды со дна лога.

Гребень хребта и окрестные горы залиты ярким южным солнцем. Даже при отсутствии снега возникает желание одеть солнечные очки. Несмотря на это совсем нежарко: все усилия дневного светила сводит на нет поднявшийся холодный порывистый ветер.

Быстро готовим завтрак (молочная каша "4 злака") весьма неспешно собираемся и в 9:50 продолжаем путь по зарослям нежно-лимонных примул. На юге в туманно-солнечной дымке проступают снежно-скальные махины Главного Кавказского Хребта: Шалбуздаг, Ярыдаг, Базар-Дюзи. Мы продолжаем путь по гребню, уходя на его южные склоны. В ветровой тени на солнце становится очень жарко. Впервые с начала похода все раздеваются кто на сколько горазд. Идем прогулочным шагом, разговаривая, созерцая, делая продолжительные привалы, во время которых наиболее ретивые поднимаются на ближайшую обзорную вершину. Очень много цветов: 2 вида примул, 2 вида крокусов, мышиный гиацинт, по днищам распадков, на ручьях ярко-желтые пятна калужницы, а еще фиалки и множество неизвестных: мелкие голубые, яркие синие, желтые мохнатые...

...Все дальше становится белоспинный Самурский хребет, все ближе -- окаймляющая с востока внутренний Дагестан стена Джуфудага. Красиво, легко привольно. Меж гор показываются уже недалекие строения Амуха. На всех окрестных вершинах, будто часовые расставлены высокие цуры. Прямо у дороги, в том месте, где последняя примыкает к склону, находим аккуратно обложенный и прикрытый камнями родник. Культура водопользования, бережное отношение к едва приметному источнику вызывает благоговейные чувства.

За какие-то пол часа погода резко испортилась. С запада надвинулись тяжелые облака, поднялся ветер, похолодало, полосы приближающегося дождя съели Самурский хребет, затем склоны Хургабека, вот очередь дошла до ближайших вершин. Поспешно одеваемся и ускоряем шаг, в слабой надежде успеть дойти до аула быстрее чем вымокнем.

Дождь вперемешку со снежной крупой и мелким градом накрыл нас при выходе на дорогу на перевале Хулаанклухамайдан (2393). Надвинувшаяся темнота и холодный шквалистый ветер за 10 минут заставили забыть об утреннем курорте. На счастье проход локального фронта оказался быстрым.

На террасированных склонах пасутся овцы, дорога, вернее несколько разной глубины колей, местная ЛЭП, лужи пестроцветное небо... На одном из столбов мое внимание привлекает довольно крупная птица в рыже-бирюзово-голубых тонах... Похоже сизоворонка или щурка(?).

Когда пред нами предстали строения села Амух на небе уже вновь светило солнце.

Я стоял на холме, озирая постройки и немногочисленные движущиеся фигуры, заодно выставляя на показ себя, чтобы явление чужаков не стало для сельчан чем-то неожиданным и к нам бы успели привыкнуть. Мы уже привыкли к радушию дагестанцев, однако, атавизм былых опасений, прочно засел в подсознании.

Спустившись с холма, я направился к первому новому дому на южной окраине селения. Первыми встреченными оказались парнишка лет 12-13 и его мать. Вскоре подошел, присоединившись к беседе, и глава семейства. Было достаточно первых слов, чтобы стало ясно, что как минимум мы сможем здесь оставить вещи, чтобы налегке обозреть остальную часть селения. Но за словами приветствия тут же последовало приглашение в дом "на чай". Разумеется, отказываться мы не стали. Так с этого момента горно-спортивная часть похода сменилась культурно-этнографической.

С первой минуты мы почувствовали себя дорогими и желанными гостями. Семья состояла из трех человек. Старшие дети уехали – один служит в Невинномысске, другой живет, по-моему, в Краснодаре. Муртазали - глава семейства более 10 лет прожил в Вольске (Саратовская область), там же родился Шамиль. Сразу после, еще на заре Ельцинских времен, вернулись в родное село, отстроили новый просторный дом, в котором на его дагестанское происхождение указывает только материал стен (взятый от родительского дома в старой части аула), углы декорированные массивными блоками дербентского ракушечника да еще хозяйственные помещения на первом этаже. Теперь хозяин сокрушался своему недальновидному поступку, мол надо было оставаться в Саратове. Привыкнуть обратно к горской жизни у него видимо не очень получается. Семья держит свое, довольно большое хозяйство (несколько овец, корова, есть машина грузовой ГАЗ, мотоцикл, механический культиватор...). Несмотря на относительный достаток и благополучие собираются переезжать на равнину. Жалуются на здешний микроклимат, ураганы, туманы...

Приглашение на чай обернулось полноценным обедом. Свет в ауле отключили, посему пришлось затопить печь. Шамиль принес 4-5 плиток сухого кизяка, засунул их в печь, поджег небольшой кусочек резиновой камеры, использующейся в качестве растопки. Хозяйка Залиха пожарила картошки с мясом, обильно сдобренной чабрецом и тмином. Оказалось изумительно вкусно. Помимо основного блюда на столе появились сыр, сметана, лаваши, холодные чуду с крапивой и даже нарезанные апельсины. Шамиля несколько раз посылали то в магазин, то по знакомым на поиски шайтан-воды.

Мы много говорили, наслаждаясь фантастическим ощущением несказанного радушия. Очередное попадание в сказку, когда можно купаться в теплоте отношений соединенных с этническим колоритом. Разговор переходит с темы на тему: о травах и ягодах (например, никогда не думал, что в горах Дагестана собирают бруснику), об окрестных местах, о кухне, о войне, о волках, которых развелось чрезвычайно много. Шамиль хвастается шкурой убитой лисы, говорит, что хочет выучиться и стать конструктором самолетов. Эта мечта светла и простодушно-наивна, как течение горской жизни... Как знать, хочется пожелать лишь, чтобы она стала явью...

После обеда мы в сопровождении Муртазали и Шамиля пошли на экскурсию по селению. Предвечернее солнце заливало насыщенным светом склоны гор, предметы уже отбрасывали заметные тени... Очень красиво, душевно, спокойно, вожделенно-интересно. Поднимаемся на гору со старым чумным кладбищем, осматриваем стелы

Муртазали указывает на возвышающуюся с юго-востока, над селением гору – называя ее "Святая Гора"
– Туда наши старухи ходят молиться во время длительной непогоды.
– Кому молятся? – удивленно спрашиваю я.
– Аллаху, наверное...

Это "наверное" подтолкнуло меня на предположение, что среди пожилых людей еще сохраняются атавизмы былых языческих до исламских верований, которые со временем прочно влились в исламскую терминологию, подобно тому, как и у нас, православие ассимилировало старые языческие образы, так и не искоренив их окончательно.

Практически в каждом дагестанском селении несколько кладбищ, причем все они довольно обширны и находятся довольно близко от окраинных домов. Кладбища видны отовсюду, еще издали и, зачастую, являются одной из самых ярких достопримечательностей селения. Это своего рода музей, запечатленной истории. Если бы я умел читать по-арабски, то думаю изучение эпитафий и иных надписей на стелах, много бы чего рассказало об истории сих мест. Многие стелы выполнены в высокохудожественном стиле, многие сработанны грубо, некоторые представляют вообще необработанные скальные глыбы очень разных размеров (от 60-70 см до 3 метров, а может и более). Многие помимо надписей несут следы рисунков-петроглифов... знаки, символы, предметы (сапог, кинжал и др.)

Амух одно из редких (наряду с Чирагом) даргинских поселений в Агульском районе. Расположено селение достаточно не типично – непосредственно на гребне хребта, на широкой локальной седловине. В планировочной структуре четко выделяются две части: старая скученно-террасная и современная - усадебная.

Тенденция постепенного выхода домовладельцев из плотно застроенной части аула наблюдается уже на протяжении последних 30-50 лет^[19]. Взамен происходит строительство домов усадебного типа с огородом и отдельно стоящими хозяйственными постройками, размещаемыми на старых пахотных землях. Тем самым создается новый "рассыпной" тип поселений. Жилище модернизируется. Строители полностью отказались от плоских крыш, заменив их скатными (но весьма пологими) из шифера или железа. Хозяева стремятся вынести свои жилища за пределы старой аульской черты. И если в старом Дагестане это было невозможно (законы общины), а в колхозное время затруднено, так как сельский совет не выделял в зоне аула колхозную землю под жилище, то начиная с 1980-х годов новые постройки старых аулов довольно массово выплеснулись на окраинные поля. Жители сами стали строить дома на наследственных пахотных землях, превращая сами земли в огороды. Таким образом, в конце ХХ века в горном Дагестане произошла своеобразная революция в отношении к планировке поселений и к форме жилища, которая может рассматриваться как кризис традиционной поселенческой культуры.^[20]

Современная внутренняя планировка многих селений горного Дагестана (Амух, Шовкра и др.) аллегорически может быть уподоблена старому могучему дереву, основной ствол которого отмирает или уже полностью сгнил, а вокруг от старого корня появляется новая поросль, уже совсем иного облика. Эта поросль разрастется в стороны от концентрированного могучего, но обреченного ствола.

Старая часть селения уже наполовину нежилая и, как и свойственно, населенным пунктам горцев отличается чрезвычайной скученностью и теснотой. На центральной площади, где помимо годекана, располагается небольшой магазин, внимание привлекает мечеть с неказистым минаретом. Со слов Муртазали, некогда минарет был выше раза в четыре, но потом обрушился. Стены мечети сложены из массивных камней, многие из которых хранят разнообразные рисунки и письмена: солярные символы, знаки, арабская вязь (цитаты из Корана (?)) Но самым поразительным оказался камень расположенный близ оконного проема. Угловатые знаки явно представляли собой определенный текст, только вот на каком языке? Если это до арабская письменность, то надписям на этом камне, по крайней мере, более 600 лет... Если письмена Кавказкой Албании, то 1500 –2000. Или это наследие иудейской Хазарии? Следы пребывания караимов, горских евреев, татов? Я восхищенно трогаю рукой угловатые знаки. В сознании смутно всплывают схожие надписи виденные мной на Колиных фотографиях надгробий на караимском кладбище близ Чуфуткале в Крыму... Вот и еще одна загадка селения Амух.

От мечети проходим в старые кварталы. Трех уровневые постройки липнут друг к другу, многие из них уже покинуты, некоторые постепенно разбираются на строительный материал. Здесь же остались руины дома отца Муртазали. Старые двух-трех этажные дома имели четкую специализацию: нижний этаж отводился для овец, второй ярус для стойл крупного рогатого ската, на верхнем ярусе жили люди. Такая структура способствовала компактному размещению селитебных и хозяйственных построек в условиях дефицита площади и обеспечивала максимально экономное использование тепла. По старому обычаю при постройке каждого дома в кладку вставляется камень с вырезанной на фасадной части цитатой из Корана. Этот камень одновременно является оберегом и знаком принадлежности дома, представителям того или иного рода, семьи и пр. В горных селах Дагестана распространен следующий обычай - при постройке нового дома глава семьи забирает камень с надписью из дома предков.

Мы неспешно ходили по узким проходам, оглядывая высокие стены домов, снующих по зарослям сорной травы кур, террасы, с немногочисленными распаханными огородами, желтые горы-холмы и белую покатую спину Самурского хребта, к которому в неукротимом порыве стремилось спешащее к закату солнце.

На вставленных в расщелины каменной кладки кусочках шифера, сушатся плитки кизяка, которые затем складываются во внушительные параллелепипеды, превосходящие размером среднестатистическую поленницу. Мы оглядываем аул и его жителей. Они смотрят на нас. Муртазали с гордостью представляет нас как своих гостей. Дойдя до дальнего конца аула, он подвел нас к крутому спуску в долину ручья Хулакотты, указав вниз. Почти на самом дне долины, поднимаясь по ее противоположному склону раскинулся целый мертвый город: дома, арки, улицы... С высоты 250-300 м увиденное казалось воплощением самой древности, истории этих гор, апофеозом борьбы за жизнь среди крутых склонов ущелий... Нереальная картина вызвала единый вздох изумления. То был покинутый аул Анклух. Неужели аулам горного Дагестана уготована судьба городов майя?!... Чувство эйфории, вызванное прикосновением к самобытной культуре, общением с ее носителями (теми, кому выпало быть ее носителями) переполняло все существо самыми позитивными эмоциями. Чувство первооткрывателя наполняло паруса мысли, давало силы идти вперед, не ведая усталости, порождало безответные вопросы...

Был замечательный солнечный вечер, когда мы распрощались с Амухом и его обитателями. Муртазали проводил немного нас по дороге, до начала спуска в долину левого притока Динсанготты. Три километра по приятной дороге вниз пролетели незаметно. По серпантину, местами срезая петли, спустились в долину Динсанготты. Через небольшую чистую речку перекинут, сложенный из камней, миниатюрный мостик, замечательно дополняющий пейзаж узкого ущелья.

Идея идти в Цирхе была отвергнута – несмотря на радушие и такт местного населения, общение с аборигенами отнимает очень много душевных сил. Хотелось отдохнуть и спокойно выспаться. Кроме того, мы впервые с начала похода оказались на дне узкой речной долины. А это совершенно иной мир, иной пейзажный спектр. И здесь хотелось остаться.

Перейдя через реку (девушки вброд, мужики по выше упомянутому мостику) прошли еще с километр вниз по долине, где близ устья правого притока решили остановиться на ночь. В общем-то, других альтернатив не предвиделось: сумерки уже сгустились настолько, что различимы были только силуэты не слишком удаленных предметов.

Место для лагеря выбрали на высокой террасе правого берега Динсанготты, метрах в 100 ниже устья притока. Вокруг много прошлогодних колючек, так что даже в сандалиях приходиться передвигаться очень аккуратно. Несколько неосторожно-смелых шагов вознаградили меня парой заноз. Недалеко от палатки оказалась, сложенная из камней, будка чабана (предназначенная для укрытия от дождя), которую мы приспособили под кухню.

После приема в Амухе все еще ощущалась сытость, посему решили ограничиться чаем с вафлями. Пьем чай, смотрим на звезды... В голове восхищенно бьется мысль: "Каждый день новый ландшафт, новый масштабный спектр, все более яркие впечатления... Дагестан все больше чарует и завораживает... Только хватило бы сил, воспринять, постичь, запомнить, сохранить".

11.05.04. Коля, как водится встал раньше прочих и, вооружившись фотоаппаратом, ушел гулять. Я вылез из палатки немногим раньше восьми. На покрытом тонкой вуалью облаков верхнего яруса небе сияло солнце, сулящее жаркий день.

Я направился вниз по долине посмотреть развалины некоего сооружения и поискать указанную на карте группу могильных курганов. Видимые из лагеря развалины на речной пойме, судя по всему, оказались временным загоном для скота или овец. Нашел и курган, вероятно разграбленный... во всяком случае, куда менее эффектный, чем те, что мы видели близ устья правого притока Чирагчая ручья Цубаор.

Долина Динсанготты достаточно узка. Но даже, несмотря на это, без труда угадывается выраженная четковидность структуры. Иду вниз по реке до того места, где вплотную к воде подходит очередной невысокий хребет. Преодолеваю сужение долины и новая маленькая бусинка-котловинка, нанизанная на извилистую нить реки приветствует меня набухшими почками лесной поросли покрывающей северные и северо-восточные склоны. Откуда-то доносится кукование невидимой кукушки.

Мое внимание привлекает образовавшийся под скалой за прижимом улов-лохань куда я с удовольствием лезу купаться. "Доброе утро!" – говорю горам, реке, прячущемуся в облачной фате солнышку...

Возвращаюсь в лагерь. На завтрак готовим молочную кашу, пьем чай, собираем лагерь, после чего, пользуясь теплом, и наконец набравшим силу солнцем решаем устроить банный день. Купаемся, моемся, греемся.

Как мы не старались тормозить, а вышли все равно не сильно позже гражданского полудня. Прямо от стоянки начали подъем по долине правого притока Динсанготты – красивого ручья, обильно украшенного ярко-желтыми цветами калужницы. Скальные стены, осыпи, интересные мхи и суккуленты, одиночные ивообразные деревья и березовая поросль поднимающаяся вверх по северным склонам. Идем неторопливо, гуляя, радуясь подаркам долины, изобилию тепла и солнца.

Километра через полтора выходим на склон и начинаем очередной подъем в горы. Вновь меняется масштабный спектр восприятия... На смену ближнему плану, приходит дальний... Небо белесо-бесцветное с каким-то едва уловимым серо-желтым оттенком, склоны отдаленных гор подернуты мглистой пеленой, воздух пыльный, будто пригнанный из Туркменских пустынь. Солнечный свет становится все более приглушенным. Скорее всего, еще до вечера будет дождь.

Подъем до седловины умеренно крут с перепадом высот менее 300 м. на отдельных участках встречаются неплохие попутные тропы. Катерина идет очень медленно, в итоге приходится часто останавливаться. Выходим на гребень, огибая с юго-востока гору Шара. Среди цветов появляются новые доселе невиданные: насыщенно-синие и бледно-желтые с пятнистыми лепестками, похожие на маленькие тюльпаны с повисшими головками. Название ни тех, ни других мне неизвестно, хотя, именно последние, (в еще не цветущем состоянии) мне вчера в Амухе показывал Шамиль, называя их "съедобными цветами".

Миновав седловину, начинаем спуск к аулу Шари. Вдоль тропы появляется березовая поросль с едва проклюнувшимися почками. Желтоватые горы, уступают место нежной зелени долин. Мелколесье перемежается с открытыми полянами, много цветов, непривычно зеленая трава. Внизу нереальным видением, причудливого города инков темнеют нагромождения каменных строений покинутого аула. Сначала они представляют беспорядочное серо-коричневое нагромождение камней, постепенно прорисовываются контуры зданий и их остовов, обращает внимание обилие арочных конструкций... Абсолютное большинство строений лишено крыш, многие частично руинированы. Практически все склоны долины несут следы террасного земледелия на склонах южной экспозиции террасы полднимаются почти до самых гребней хребтов. Сквозь современное безлюдье проступают следы былого. Историческая память воссоздает перед глазами картины некогда шумного аула, тяжелой работы на полях, множества детей бегающих по грязным улочкам, гордых, трудолюбивых людей чтящих деяния предков и не стремящихся покинуть малую родину в авантюрных поисках лучшей, легкой жизни.

На склоне находим вкопанный камень – небольшую стелу со своеобразным симметричным рисунком, часть которого уже утрачена. Рисунок был незатейлив и я его без труда скопировал в дневник. Но что это: Путевой камень? Памятник? Могила?...

Выходим на террасированные склоны, замечая, что каждый из них укреплен каменной кладкой... Селение расположено на дне живописного ущелья. По склонам окрестных гор со всех сторон спешат к нему небольшие белопенные ручейки. Сходятся будто в одной точке – там, где возник аул. Вероятно, именно наличие многочисленных разнесенных водотоков и определил возникновение селения в данном месте.

На противоположном берегу, близ устья одного из ручьев расположилось старое кладбище. Рядом – весьма экзотично смотрящаяся, небольшая осиновая рощица – первые высокоствольные деревья, которые довелось увидеть в горной части Дагестана. Над ручьем склонилась пара-тройка ветел, окутанных нежно-зеленой дымкой.

На окраинном дворе различимы несколько людских фигур, похоже, единственные обитатели селения. Во дворе стоял автомобиль, отгоняя мысли от полной оторванности покинутого аула от прочего мира. Свист, донесшийся снизу, и обращенные в нашу сторону лица свидетельствовали о том, что нас заметили. Что ж, посмотрим, не будет ли прием в Шари исключением.

Пройдя по старым террасам, мы вышли на тропу, пересекли небольшой ручей. Обогнув по узкому карнизу нависающую скалу, тропинка спустилась вниз и влилась в дорожку, которая не замедлила вывести нас к красивому арочному мосту. Неподалеку от моста, рядом с дорогой, в нише стояли 2-3 плиты с письменами, хранящие следы красной и синей краски. Впереди лежал город-призрак - пустой, молчаливый, недоверчиво смотрящий на редких гостей десятками арочных проемов, пустыми глазницами окон, проломами в каменных стенах... Постройки громоздились друг на друге, смешиваясь и перетекая. Впечатление от хаотичности каменных нагромождений только усиливалось за счет их частичной руинированности. Тем не менее, в планировке селения четко читались центральная площадь с годеканом и выходящим на нее махрабом (михрабом)^[21] полуразрушенной мечети. От площади помимо коротких закоулков расходились две относительно прямых и довольно широких улицы. По одной из них нам навстречу шел невысокий молодой мужчина.

Мы пожали друг другу руки, после чего, сняв рюкзаки, расположились на годекане и продолжили беседу, в продолжении, которой нас пригласили в гости. Мы прошли до конца центральной улицы, мимо полуразрушенных и еще совсем целых домов. На каждом был виден камень-оберег с вырезанными арабскими письменами. Только на полуразрушенном здании школы вместо него выделялся камень с годом постройки "1956".

Перед входом в дом стоял бульдозер и УАЗ-козел, чуть в стороне лежали две огромные белые пастушьи собаки, которые со свирепым лаем бросились в нашу сторону, но вышедшим нам навстречу хозяином были водворены на место.

Дом, в который мы пришли, занимала семья из Буршага, временно живущая в Шари, где они держат скот. Как я узнал позднее, для горной части Дагестана довольно характерен вынос стойлово-пастбищного содержания скота за границы основного аула на специализированные скотоводческие хутора. В данном случае в роли подобного хутора выступает практически покинутое селение Шари. Причины этого –перенаселенность некоторых аулов и связанная с ней деградация приаульских пастбищ.

В отличие от даргинца Ислама, обитатели дома были агулами. Семья состояла из трех человек: глава семейства – Базай, его жена и их взрослый сын. Нас пригласили за стол, где появился чай, сыр, лаваши, сахар.

Вообще вся жизнь в Шари происходила вопреки. Еще при Сталине, в конце 40-х годов часть жителей была переселена в Чечено-Ингушетию, наместо отселенных в Казахстан чеченцев. Затем часть вернулась обратно. При Брежневе в результате политики направленной на укрупнение поселений, Шари попало в список неперспективных населенных пунктов. В итоге три четверти населения покинуло аул в середине 1970-х гг. Остались в основном старики, которые постепенно вымерли. На сегодняшний день в ауле проживает только два коренных жителя, с которыми мы так и не пообщались: мужик лет 50 и старуха.

Около двух лет назад ухаживать за своей престарелой бабушкой сюда приехал Ислам с женой и двумя маленькими детьми (до этого они жили в поселке Новое Тюбе под Махачкалой). Бабушка умерла. А молодая семья решила остаться в горах. Теперь Ислам чувствует себя последним полноправным шаринцем, хранителем и продолжателем истории села. И вопреки всем трудностям изолированной горской жизни никуда пока уезжать не собирается. "А что, здесь неплохо... пока электричество есть. Вот если отключат придется уехать". Сейчас шаринцы платят за свет по 100 руб. в месяц с каждого хозяйства. Во многом спасает бульдозер Базая, с помощью которого можно и снег расчистить, и дорогу подремонтировать, и, в случае надобности, столб ЛЭП поправить. Жизнь вопреки продолжается.

После чая, в сопровождении Базая и Ислама пошли на экскурсию по аулу и его окрестностям. Первым делом пошли на кладбище. Опять множество самых разнообразных и разновременных надгробий с надписями, арабесками, грубыми петроглифами. Особо обращают на себя внимание могилы, увенчанные каменными плитами со стилизованными под шести лепестковый цветок звездами Давида. Еще одно свидетельство пребывания горских евреев...^[22] К сожалению, Ислам настоятельно попросил на кладбище не фотографировать.

Базай сказал, что наверху чуть меньше чем в километре вверх по распадку ручья в нише скального грота сохранились древние петроглифы. К ним мы и направились. Проходим мимо еще безлистной осиновой рощи и начинаем подъем вверх по ступеням укрепленных кладкой земледельческих террас.

По пути Ислам рассказывает об особенностях мусульманских обрядов и поверий, предания об окрестных местах. К сожалению, рассказы его довольно путаны, рваны, а по сему, тяжело воспроизводимы. Вот кое-что, из того, что удалось понять и запомнить:

Действительно количество террас и объем работы. Требовавшийся на их создание потрясает воображение любого. Не мудрено, почему народное предание связывает их возникновение с трудом шайтанов. На первый взгляд кажется, что человеку такое не под силу^[23].

Поднимаемся вверх по распадку ручья (по его орографически правому берегу). На склоне стоит одинокое красиво старое высокоствольное дерево – то ли груша, то ли слива. Непродолжительный крутой взлет, после чего тропинка выходит на узкую полочку, идущую вдоль отрицательной скальной стены, прижимаясь к последней. Местами тропа ныряет в гроты, так. Что приходиться пригибать голову. В гротах устроены пастушьи стоянки на случай дождя. В одной из ниш Базай с гордостью показывает слабо различимые нарисованные охрой петроглифы: всадник на лошади, некий зверь, что-то совсем непонятное.

Ислам срывает крупное молодило, называя его чем-то вроде "каменного яблока", и угощает нас. Действительно неплохо: немного кисленько и очень сочно. Провожатые рассказывают. Что "шишки" молодила довольно активно используют пастухи, когда мучает жажда, а поблизости нет воды.

Сгустки облаков видимо достигли критической массы: над горами прокатывается глухой раскат грома. Под начинающимся дождем начинаем спуск по быстро становящейся скользкой траве.

На наше счастье, дождь кончился еще прежде, чем мы спустились к селению. Выше по склону горы над последними аульскими постройками возвышался пологий зеленый холм с выложенными из тесаного камня арочными сводами, ведущими внутрь и ровной площадкой перед. Этим загадочным сооружением, похожим больше на бомбоубежище оказался старый ток. На площадке, сложенной из подогнанных к друг к другу тесанных камней производился обмолот зерна. Со слов Базая, последний раз обмолот производили в 1972 г. Колосья раскладывались на площадке после чего по ним прогоняли двух быков, меж которыми привязывали бревно...

С холма тока практически весь аул был виден как на ладони. Мы стояли над селением, обозревая абсолютно нереальную картину: лабиринт серых стен, провалы, арки, переходы... все это больше напоминало не человеческое жилье, а плод изощренной фантазии программиста, сварганившего очередную 3D бродилку...

Наибольшее впечатление производят многочисленные арочные конструкции. Как рифмы повторяются они вдоль фасада застройки и внутри зданий: арочный вход, арочный свод, арочная ниша яслей для кормления скота.

Интересны перекрытия еще кое-где сохранившихся традиционных плоских крыш. На каменных тяжеловесных балках, по сути грубо обработанных скальных столбчатых отдельностях, лежат плоские каменные плиты присыпанные трамбованной землей. В жилых домах балки чаще не каменные, а деревянные, а поверх старых земляных крыш уложен шифер с небольшим скатом. Шиферные листы ни как не закреплены, а лишь придавлены сверху камнями.

Вообще для поселенческой структуры горцев Дагестана характерны аулы скученного типа, террасообразные по композиции, застроенные полутора, двух, реже трех уровневыми домами с плоскими крышами из утрамбованной земли. Традиционное поселение отличает чрезвычайно высокая плотность застройки, объединение зданий в единые комплексы...Крыши нижнего ряда домов, служат дворами домов верхнего яруса. Причем, будучи по конструкции частью нижнего дома, принадлежат они как дворы хозяевам дома верхнего. Все мероприятия по уходу, ремонту и содержанию этих своеобразных дворов являлись заботой жителей дома верхнего яруса. Более того, при имущественных сделках или торговых операциях площади крыш "чужих", то есть нижних домов учитывались как дворы домов верхнего яруса.

Воистину "понятие об отдельном владении, о цельности и единстве здания здесь совершенно нарушается; здание, то есть непрерывающееся сооружение, представляет собой в лучшем случае целый квартал, а иногда и весь аул..."^[25].

Исторически высокая плотность застройки аула, была призвана максимально освободить окрестное пространство для посевов, одновременно обеспечивая его обороноспособность. Очень ярко выразился по этому поводу один из исследователей архитектуры Дагестана архитектор Г. Я. Мовчан: "То, что мне посчастливилось увидеть в Дагестане, поистине способно потрясти воображение любого человека, способного воспринять величие. Древние домостроения, огромные аулы, представляющие собой едва ли не единые строения - это сложные структуры, плод изощренного пространственного мышления... Архитектура, о которой практически никто не знал, обладает таким накалом героизма^[26], такой способностью воспитывать воинов, героев... Не крестьянское жилище, а крепость, декорация к древней трагедии"^[27].

После прогулки все пошли в гости к Исламу. Разместились под навесом на верхнем дворе. Много пили чая с сыром, сахаром, ели чуду с крапивой. Общались с Исламом его женой Патимат, маленьким Шамилем (Три ребенка встретились на нашем пути и все трое оказались Шамилями, воистину велика слава имама) и еще более маленькой дочкой.

Вереницы туч тянулись над долиной, мертвый город под серым сумрачным небом смотрелся очень экзотично, спокойно, нереально-волшебно... Воистину "декорация к древней трагедии".

Стемнело. Вновь зарядил вялый дождь. Мы с Лидой пошли к оставленным в доме Базая вещам. Я хорошо помнил про двух здоровых собак, не дававших проходу не то что чужакам, но даже Исламу, но Лида была неумолима... Мы шли меж пустующих домов, когда вдруг в конце улицы послышался лай, а через пару секунд в густой темноте показалось бегущее на нас светлое пятно. В голове мелькнуло, что это конец... расплата за содеянную глупость. Страх и отчаяние, вылезли наружу. Бежать или куда-то лезть было уже поздно. Я выхватил нож... И тут, не добежав до нас каких-то 20-30 м. белое пятно быстро развернувшись удалилось восвояси.

Уже после я свернул в какой-то закоулок и полез на стену. В этот момент подошли ребята с Исламом и сыном Базая... Мы вернулись к вещам. Опять пили чай, о чем-то разговаривали.

Для ночлега нам отвели пустующий гостевой дом. Это была стандартная двухэтажная постройка в форме каре, отделенная от улицы высоким глухим каменным забором, в котором было оставлено лишь место для скромной калитки. Как и у прочих домов селения, жилым был только второй этаж. Внутренний же двор был полностью перекрыт крышей, одновременно служившей основанием для просторного (не менее 150-200 кв. метров) верхнего двора, выходящего непосредственно на стену забора.

Провожавший нас сын Базая принес электрообогреватель и воду, настоятельно порекомендовав ночью не выходить на улицу.

Расстелив на полу спальники, пошлина верхний двор умываться и чистить зубы. Все также моросил дождь. Город-призрак был погружен во мрак и от этого становился еще более устрашающим – будто тени прошлых поколений с темнотой возвращались навестить свои дома. Сия картина возвращала мысли к виденному сегодня кладбищу. "Надо завтра с утра все-таки сходить и сфотографировать эти надгробия со звездой Давида".

Перед сном рассматривали выданные Исламом религиозные газеты что-то типа "Нур аль Ислам" - "Свет Ислама". В процессе чтения всех поразила смехомания. Было стыдно, но весело.

12.05.04. Все как всегда. Проснулся как обычно около половины восьмого. Сони как обычно спят, Коли как обычно уже нет. Одеваюсь выхожу на верхний двор. Еще пасмурно, но светлые лоскутки неба и движение облаков сулят скорое улучшение погоды. Иду гулять по аулу, осматривая наиболее недоступную левобережную его часть. Внизу замечаю Колю с фотоаппаратом, затем Ислама, подгоняющего коров. Безмолвным поднятием рук приветствуем друг друга. Исследую руины, жилые помещения, загоны для скота... В самом конце нахожу целехонький дом, не уступающий по качеству тому, где мы провели ночь, разве что без электричества. Хожу по периметрам стен, переходя с одного здания на другое. Любуюсь арочными мостами, над ручьем, такими же арочными проемами и сводчатыми конструкциями в домах. Все еще не вериться в реальность увиденного. Собираясь взять кого-нибудь из фотографов и еще раз отправиться на изучение местных кладбищ, возвращаюсь домой.

Перед домом уже стоит УАЗ Базая – нас предложили завезти на Буршагский перевал, дабы скомпенсировать время потраченное в Шари. Забавно! Очень быстро грузимся, прощаемся с немногочисленными обитателями "мертвого города", делимся скромными излишками продовольствия (гречкой, сырокопченой колбасой, лимоном), в ответ нас угощают лавашем и куском сыра.

Рыча и фыркая УАЗ набирает петли серпантина и еще не до конца изученный аул Шари остается внизу, превращаясь в скопление каменных руин. Преодолев несколько километров приятной горной дороги, мы въехали на седловину перевала Ницраг Гурил (Буршаг) (2382 м) в хребте Уллудаг – уходящем на запад отроге Джуфудага.

Базай завез нас прямо на одну из локальных обзорных вершинок метров на 60-70 возвышающуюся над седловиной перевала. Вид был великолепный. На западе, уже довольно далеко, тянулась знакомая снежная цепь Самурского хребта, чуть ближе невысокие желто склонные горы, по которым пролегал наш путь, аул Амух на плече хребта и строения Цирхе в котловине под нами. На юге, за невысоким отрогом хребта Джуфудаг, притулился аул Буршаг. Селение расположено в локальном расширении долины, борта которой, также несут следы террасного земледелия. С востока довольно полого поднимались в верх мощные склоны Джуфудага.

Распрощавшись с Базаем, мы окинули взглядом предполагаемую траекторию подъема, наметив место для небольшого привала и скорого завтрака.

Час, проведенный на вершине Джуфудага, показался вечностью. Настроение нулевое. К тому же на ветру я очень замерз, поэтому дальнейшее продвижение для меня стало сущим избавлением. Я бросил прощальный взор в сторону Самурского хребта и пройденных аулов и сделал первый шаг вниз к Каспийскому морю.

Мы спускались пологими травяными склонами навстречу облачному океану. В течение всего дня. последний силился перевалить через хребет, а под вечер, видимо растратив былой напор и силы, смерившись, с недостижимостью цели отступал обратно. Место, которое мы проходили сейчас, еще полчаса назад скрывала облачная пелена, теперь же до края млечного фронта было не менее 1-1,5 км.

Спускаться навстречу облакам, и чувствовать их отступление перед собой было очень забавно. В этот момент можно было с легкостью представить себя великим волшебником, сильфом, повелевающим воздушной стихией. Белые клубы, будто слушаясь мысленного приказа, освобождали нам путь, стекая с гребня вниз по склонам долин зарождающихся рек. В противном случае, кто знает, сколько бы мы плутали по широким склонам в густом тумане без тропы?!

По пути нам подвернулось небольшое озеро-лужица, у которого было решено остановиться на полноценный обед. Сварили замечательный гороховый суп, в который добавили сырокопченой колбасы и дагестанского сыра.

Вскоре после обеденного привала под ноги легла тропа, спускающаяся вдоль гребня водораздела между истоками Рубаса и Ханагчая.

Это был один из самых красивых моментов поездки. Впереди и чуть ниже в склоны хребта упиралось облачное море, проникая вглубь по понижениям долин, ущелий, логов, под ногами расстилался травяной ковер: сперва - жухлая трава с крокусами, а ниже уже молодая, расцвеченная лимонными примулами. Мы растянулись на несколько сот метров. Девчонки на спуске убежали далеко вниз, оба Коли застряли где-то наверху... Ширь обзора, колышущееся под ногами млечное море, легкость ходьбы, склоны гор освещенные мягким предвечерним солнцем...

Дойдя до верхней границы облаков остановились на привал: подождать отставших, насладиться напоследок видом среднегорья и облачного океана, собрать на чай цветущих примул...

Через несколько минут мы уже были в другом мире, мире приглушенных красок, серого влажного тумана, резко упавшей видимости, не превышающей одного-трех десятков метров. Одно счастье - под ногами верная тропа, которую уже уместнее назвать дорогой, а в руках не менее верный компас.

Нереальность пространства его безразмерность, призрачность, кажущаяся линейность, плоскость приводили в восторг. Сказочные силуэты разлапистых деревьев появлялись из ниоткуда и растворялись в молочном небытие. Дорога становилась все более нахоженной, и мы ей доверились, как путеводной нити нисколько не заботясь о направлении. Идем по гребню хребта. Видимость упала до 10-15 м. Крутой склон слева от дороги, затем такой же справа... Видно как уходит вниз серая трава и исчезает, что там перегиб, пропасть?... Подобные мысли вызывают приблизительно те же чувства как, например, размышления о бесконечности вселенной или о том, что было тогда, когда еще не было времени...

Часа через полтора прогулки в облаках мы довольно существенно отсырели. Все более густая растительность по обочинам дороги говорила о том, что мы скинули достаточно много по высоте. Из невидимого, но ощущаемого леса, из глубины долин доносился не умолкающий птичий гомон. Прерывая монотонное кукование заходились кукушки... Пахло влажной свежестью, цветами, уже наступившим в предгорьях летом. Несмотря на сырость было тепло.

В конце концов мне удалось уговорить ребят расстаться с дорогой. Мы свернули с грязной колеи на полого спускающуюся луговину, поросшую грушевым редколесьем.

Не прошло и пяти минут, как случилось чудо: мир преобразился в очередной раз.

13.05.04. Первый день, когда очень хочется спать. А Коля, как назло встал раньше семи и соблазняет всех открывшимся видом на море. Утро пасмурное и прохладное. Вылезая из палатки, я еще застал розовый отсвет солнца на водах Каспия, но вскоре последнее упоминание о нем было съедено серой пеленой облаков.

Котяш готовит молочную кашу "Дружба". От костра остались замечательные угли, на которых настаиваем чай. Неспешно собираемся, обозревая нереальные виды преобразившейся природы. Буйство зелени, желтые всполохи рододендронов... На востоке мозаика полей лесов, аулов, рассеченных долинами крупных ручьев, на западе, уходящие вверх склоны все в зелени до самых облаков, только в отдельных окнах видны желтоватые луга восточных отрогов Джуфудага. Впервые после Лакских районов вновь появляется чувство Юга.

Выходим в 9:30. Через несколько сот метров красивых полянок, в окружении рододендронов, и редколесья выходим на размытую вчерашним дождем дорогу. Несколько раз пытаюсь увести народ в сторону. Ведь куда приятнее идти красивыми полянками, нежели почти по щиколотку в жидкой глине. Но у обоих Коль непонятная страсть к хождению по дорогам^[28]...

Появляются первые люди – молодые ребята из Кужника.

Дальнейшие виды предгорий казались сошедшими с пасторалей итальянских художников. Пологие очертания утопающих в зелени холмов, желтые всполохи рододендронов по склонам, грушевое редколесье, сквозь которое лежал наш путь. В воздухе разноситься мычание, блеяние. С крутого склона сбегает крупная по нынешним временам отара овец, среди которых много еще совсем молодых ягнят. Приветствуем пожилого пастуха, разговариваем... Впереди показываются крыши аульских строений. В душе поселяется умиротворенное ощущение локального конца поездки.

Километра через 1,5-2 начинаются предместья крупного табасаранского аула Кужник. Возделанные поля, огороженные полупрозрачными плетнями, как горизонтальной так и вертикальной ориентации, рыжеватая земля... Первые строения... типовые, непримечательные, не липнущие к друг другу. Около водяной скважины со специфическим каменным парапетом молодая женщина полоскала белье, топча его ногами обутыми в резиновые сапоги.

В поисках машины для выброски в Хучни мы зашли в один из дворов. Хозяином дома оказался молодой табасаранец Абдула, пригласивший нас на чай. Меньше чем через полчаса вернулась его жена Земфира – та самая женщина, которую мы видели за стиркой белья. Чай плавно перешел в ланч, состоящий из жареной скумбрии, лаваша, соленого сыра, замечательно-свежего укропа и маса (очень приятного молочного продукта близкого к простокваше).

Здесь уже чувствовалась близость цивилизации, сказывающаяся в отсутствии былой простоты и непосредственности в общении.

Абдула рассказал о местной достопримечательности – природном мосте-арке на Ханагчае километрах в двух выше Кужника (приблизительно там, где на карте обозначен курган). Абдула обнадежил, что будет машина за 200 руб. до Хучни. Сидим, разговариваем, теряем время...

Обращаю внимание на высокий металлический кувшин в котором Земфира принесла воду, что-то подлинно-живое ощущается в этом предмете...

Вдруг выясняется, что никакой машины не предвидится, и нам ничего не остается, как распрощаться с хозяевами и продолжить путь в надежде найти транспорт в следующем селении Улуз.

Вслед за кувшином Земфира одновременно принесла еще две канистры воды, если не ошибаюсь по 20 литров каждая. Уходя, жмем руки. Рука этой молодой женщины однозначно могла бы дать фору Абдуле. Очень непривычно... Как не вспомнить классика. Да... есть женщины в Дагестанских селениях.

Идем насквозь через Кужник. Да колорит уже не тот...хотя женщины в цветастых платках, своеобразная стирка белья, кладбище с резными надгробьями, но уже под сенью деревьев. На выходе из аула нас догнала обещанная голубая "буханка". Водитель заломил какую-то неприемлемую цену ... что-то около 400 руб. до Хучни (и это за 15-16 км). Начался торг... нам предложили за 900 руб. до Дербента. После переговоров нам удалось опустить ее до 650. Первый торг на дагестанской земле и не очень душевный мужик... должна же быть хоть одна ложка дегтя...

Машину немилосердно трясет. Дорога очень красива. По склонам желтые всполохи рододендронов, леса, скалы, известняковые утесы...Изредка удается разглядеть какой-нибудь из фрагментов ущелья Ханагчая. Перед селом Ругудж река на 1,5–2 км уходит в чрезвычайно узкий и глубокий каньон... едем быстро несмотря на далекую от идеальной грунтовую дорогу. Юг чувствуется повсюду... Ждем Хучнийского водопада около которого попросили водителя сделать остановку. Но последний, толи не понял, нашу просьбу, толи из-за вредности проехал мимо. Въехали в Хучни (северные предместья поселка). В месте впадения Ханагчая в Рубас, отмеченного крутым поворотом долины Ханагчая на северо-восток, на высоком левом берегу реки видна небольшая интересная крепость, иначе именуемая крепостью "семи братьев и одной сестры". С ней связана следующая легенда, отсылающая опять же ко времени вторжения в Дагестан войск Надир-Шаха.

Горы быстро становятся ниже, приобретая более плавные очертания, расширяется долина реки. Вдоль дороги появляются красивые скалы ракушечника, цветущие маки, далее огромные поля чеснока (молодой чеснок - область сельскохозяйственной специализации долины), сменяемые обширными виноградниками, тянущимися до самых городских предместий.

Выезжаем на трассу Ростов-Баку. Километрах в десяти южнее Дербента. Вскоре уже впереди виден город и возвышающиеся над ним стены цитадели Нарын-Кала.

Улицы Дербента достаточно узкие, с достаточно оживленным движением, при полном отсутствии, каких бы то ни было правил. Пересекаем город до автовокзала, расположенного в его северной (новой) части. Далее полная неопределенность, ощущение глубокой усталости: непонятно где ночевать, где ужинать и устойчивое желание посмотреть один из самых экзотических городов России.

Камера хранения на вокзале была уже закрыта, но Коля договорился о том, чтобы оставить вещи в диспетчерской автовокзала. Затем мы позвонили Азиму, сообщив о своем возвращении из гор. Он живо отреагировал и ко всеобщему удовольствию сказал, что вечером обязательно приедет в Дербент. Затем впятером влезли в такси и поехали к крепости.

За крепостной стеной мощенные природным камнем улочки магалов, Нарын-кала, маки на стенах, цитадель, спуск, встреча с Азимом, Ресторан Шахристан, поездка в Баню, местные девочки...

После Бани поехали домой к ...... До глубокой ночи сидели на кухне разговаривали, пили чай с лимоном. А потом сон в настоящей постели.

14.05.04. Пасмурное утро. Спали мало. Но больше как-то не позволяют приличия. Легкий завтрак и мы в сопровождении Азима едем обратно в Дербент. Городской рынок, к которому больше применимо слово "базар", с его шумом, толкотней запахами копченой рыбы, свежего чеснока, зелени... Настроение грустное, хочется смотреть город, а не тратить время на бесконечный шопинг. На рынке купили килограмм клубники. После чего отправились на морское побережье. Поедая по пути чуду и прочих представителей национальной выпечки.

Море в Дербенте откровенно разочаровало: совсем не красиво и достаточно грязно – хуже чем в самых неказистых местах Черноморского побережья. Извечный бич Российско-советской районной планировки: На морское побережье вынесены самые не приглядные строения, склады, тяготеющие к проложенной в береговой зоне железной дороге, гаражи, остовы бывших промышленных предприятий.

Время переползло за полдень. Азиму было пора возвращаться в Махачкалу, а мы направили свои шаги в самую интересную и самую загадочную часть города, в его сердце – в район 9 магалов, зажатых меж двух крепостных стен, спускающихся от цитадели к морю.

15.05.04. Дождь льет без перерыва. Мутное вялое утро... Меня плющит, опять болит живот. Мокро и грустно. Гудков собирает вещи и отбывает в аэропорт... всего лишь через 4 часа он будет дома. А нам из этой дыры еще как-то надо выбираться... Еще вчера казавшиеся желанными, предстоящие свершения, будь то купание, путь морем до Астрахани, посещение Сарыкумского Бархана или музея в Махачкале не вызывали ни малейшего энтузиазма. Навалилась глубокая усталость, вызванная переизбытком впечатлений, информации, невозможностью воспринять что-то еще. Все, пора домой!

Неторопливо завтракаем, планомерно уничтожая последние продукты. Позвонил Азим, сообщил, что Магомед (начальник базы) вернется часам к двум... В ожидании отъезда вяло собираем вещи, приводим в порядок домик. После полудня дождь начал ослабевать, и к двум часам прекратился.

В ожидании Магомеда решили дойти до моря, но ведущая в нужную сторону тропа сама собой растворилась, а мы уперлись в забор базы. Перемахнув его, оказались в каких-то заболоченных зарослях. Экзотичное место: разнообразные деревья, на верхах некоторых из них здоровые гнезда, под ногами неизвестные растущие пучками травы, разделенные мочажинами солоноватой воды, далее тростниковые плавни, за ними видна недостижимая полоса прибоя и серый безграничный простор Каспия...

Приехал Магомед. Быстро покидали вещи в машину и поехали в Каспийск. Посмотреть на пути наших вчерашних блужданий при свете дня было забавно. Огромное искусственное озеро Турали, песчано-галечно-ракушечные бугры, цветущая степь, стрекот кузнечиков... На небе проступают желтые пятна, прорывается солнце, начинает парить...

На автовокзале в Каспийске ищем подходящую маршрутку в Махачкалу, так, чтобы довезла нас почти до МЧС. Из толпы появился темный молодой человек объявивший нам, что отвезет нас за 50 рублей до МЧСников. Садимся в "Газель", едем. По пути разговариваем. Паренька зовут Радиком, оказывается он занимается в каспийской секции скалолазания и альпинизма. На майские праздники они совершали восхождение на Шунудаг и Бабаку.

Погода исправилась. Над умытой Махачкалой во всю сияло солнце. Радик свернул в некий проулок, остановил машину и сказал мне: "Пойдем зайдем!". Мой вопрос "Куда?" остался без ответа.

Мы вошли в арку двухэтажного дома, пересекли уютный колодцеобразный внутренний двор, поднялись по ступенькам на обширную крытую веранду, вошли в одну из комнат. За столом сидели двое мужчин и излучавшее радушие женщина.

"А, туристы из Москвы!" – сказала она, поднимаясь мне на встречу.

16.05.04. Самый тяжелый подъем. Глаза закрываются сами собой, тело вялое и непослушное. Бужу девчонок. Спускаюсь вниз, умываюсь. Завтракаем... Все будто в полусне. Прощаемся с родителями Радика. Маршрутка. Площадь автовокзала в Каспийске. Девушек отправляем на Таркитау на соревнования, а мы с Котяшом в сопровождении Радика, садимся на автобус и едем в Махачкалу на вокзал. На улице очень свежо. Чистые улицы Каспийска, мощенные плиткой тротуары, цветы... Поменялось время, ценности, все чем гордился город высокотехнологичное военное производство, научные кадры, ощущение себя частью оборонного щита великой страны – все кануло в лету, но военно-курортная атмосфера былых лет надежно впиталась этой землей и без труда угадывается в пафосе городского пейзажа, планировки... Дух места еще не окончательно порвал с советским прошлым, с ностальгией смотря назад, с надеждой смотря в будущее.

Билетов на Московский поезд на ближайшие дни не оказалось. Транспортная милиция, тоже ничем не помогла. Идем в порт. Темирхана не нашли. Корабль в Астрахань ушел сегодня утром...Чуть-чуть опоздали. Обидно! Следующий рейс толи через четыре дня, толи через неделю... Но нам это уже не подходит.

Возвращаемся на вокзал. После долгих разговоров, с помощью мужика из транспортной милиции мы все-таки раздобыли билеты на сегодняшний вечер до Астрахани, откуда через 4 часа после нашего прибытия отправляется поезд на Москву.

Решив вопрос с отъездом, мы, в сопровождении Радика, поспешили на Таркитау. По пути поймали здоровенного полоза.

На скалах встретились с девчонками, после чего я Лида и Котяш поднялись наверх. С высоты плато открывается замечательный вид на город и полосу побережья от Каспийска, почти до самого устья Сулака. У кого-то из каспийских ребят спросили про Сары-Кум, и он не поленился проводить нас до северного края плато (в обе стороны это более 5 км) откуда, довольно четко различима лежащая в 20-25 км к северу огромная песчаная гора. Привольно на плато Тарки-Тау: красивые травы, пленительные рощи из невысокого дуба, с гостеприимными опушками, заросли ароматного чабреца...

Но время неумолимо. Около четырех часов вечера попрощавшись с Камилем, Зинаидой, Радиком и в сопровождении еще одного МЧСовца Денислама побежали в музей.

Успели с трудом, заказали скомканную экскурсию, осмотрели очень не плохую экспозицию, получили в подарок по календарю, купили украшения (серьги и браслеты, якобы из серебра и якобы кубачинской работы), задержали на полчаса закрытие...

Помимо музея в нашу экскурсионную программу входило посещение рынка (осетрина, зелень, еда в поезд), книжного магазина (историко-этнографическая литература), винного погребка (вина, коньяк) и купание в море.

Из этого списка удалось выполнить примерно половину. Книги оказались нереально дорогими, осетрина нереально дешевой, коньяк нереально восхитительным, а вина весьма посредственными... На море так и не успели, вернее не отважились успеть за остававшиеся 20-25 минут до отправления поезда.

Еще на рынке нас отловил Азим и теперь нас опекали они уже вместе с Денисламом. Переезды на такси, погребок Анжи-Базара, дегустация вин, станция МЧС, забрали вещи и снова на такси через уже знакомый город на вокзал...

Быстро накатывается ночь, трогательная сцена прощания в сгущающихся сумерках. За 12 дней Дагестан стал родным, домашним... Но главной загадкой и главным открытием этой земли стали люди... Тем временем поезд тронулся я смотрел в окно на полустертые ночным сумраком лица Азима и Дениса... с благодарностью, некоторым восхищением и белой завистью "А смог бы я также?".

Ночь породила дискретность пространства и дискретность состояния души. Страница закрыта... сказка завершена, завтра будет новый день, будет другая земля, другим буду я.

17.05.04. Я зачаровано смотрел на залитую солнцем бескрайнюю полупустыню, голубое небо, куртины ковылей, участки незакрепленных песков... Суета в вагоне говорила о скором прибытие в Астрахань. Было обидно, похоже, я проспал самую интересную часть дороги.

Астрахань встретила мягким летним теплом, безоблачным небом ярким солнцем. Сдав вещи в камеру хранения, прямо у вокзала мы сели на трамвай, следующий в центр города.

АСТРАХАНЬ город. Может быть напишу когда-нибудь

Московский поезд был практически пуст и очень чист. Мы не спеша распихали по полкам свои вещи и погрузились в молчаливое созерцание обширных волжских разливов, проток, тростниковых плавней, встречающихся между ними кусочков сухих степей.

Сия идиллия была нарушена меньше чем через час на узловой станции Аксай – одном из важнейших перевалочных пунктов для мигрантов из Средней Азии и Казахстана, где вагон был полностью оккупирован таджиками и пр. едущими на заработки в Москву.

А дальше как обратная лента кино. Красивые степи, где уже меньше цветов, зато ковыли выбросили свои седовласые метелки. Вкусный развал в Баскунчаке, гора Большое Богдо, снова степи, озеро Эльтон и заходящее солнце...

18.05.04. За окном бегут Цнинские леса. Сосны, березы, дубы с желтовато-салатовой молодой листвой. Скоро Тамбов. Любимый город, город светлых воспоминаний... Мост через Цну, кварталы частного сектора, где некогда бродила наша бригада с рекогносцировочным обследованием. Вокзал. Мы выходим, убедившись, что по расписанию стоянка поезда 15 минут. Проводник предупреждает, что уже горит зеленый, но я не внял его наставлению.

Привокзальная площадь, еще без цветов. Улица уходящая на восток к администрации, красивому зданию ЗАГСа, Цнинскому каналу. Хочется вернуться на 8 лет назад... На площади купили 4 пирожных и уже собрались возвращаться. Но Лида решила осчастливить себя мороженым.

...Лида стояла перед киоском, долго выбирая мороженое. И тут я увидел то, чего не дай Бог увидеть когда-нибудь еще. Я увидел, как трогается наш поезд, как все быстрее начинают вращаться его колеса... Я заорал на всю площадь, и мы, что есть сил, бросились к перрону. От быстрого бега разошлось дно полиэтиленового пакета, и пирожные забавно запрыгали по асфальту перрона.

Поезд набирал ход. Я уцепился за поручень проезжавшей мимо двери и начал, что есть силы в нее барабанить. Никто не открыл. Это оказался нерабочий тамбур. Отпустив его, я бросился к другой двери. В окнах мелькают знакомые лица таджиков из нашего вагона, вот Круглова, удивленно выглядывающая в открытую форточку. Вновь хватаюсь за поручень и барабаню... Скорость уже за 20... Лида бежит по перрону не в силах расстаться с мороженным. Я кричу ей, чтобы хваталась за любой другой вагон.

И тут мне открывают дверь... Кто-то из проводников соседнего вагона дернул стоп-кран. Поезд остановился. Значит, все-таки автостопом ехать не придется. Заплатив 200 руб. штрафа мы вернулись на свои места. Это было наше последнее приключение. Больше ни на одной станции я не выходил.

Последние километры, самые нудные, или самые не понятные... Отсчитываю их по столбикам, по названиям станций, валяясь на верхней полке...

На Павелецком вокзале нас встретил Коля с бутылкой красного Цимлянского шампанского... Выстрел... Пена по стаканам и перрону... С возвращением! Мы дома, в Москве. В голове смятение, будто прошло не две недели, а целая маленькая, но яркая эпоха...

Так завершилась чуть ли не первая поездка, после которой никому ничего не хотелось рассказывать. Жизнь казалась наполненной смыслом, а проблемы столичной жизни мелочными и отнюдь не тяготящими. Ты просто закрываешь глаза и калейдоскопом проносится визуальный ряд: желтоватые бархатные морщинистые склоны среднегорья, панорама белоспинного Самурского хребта, крокусы и примулы, будто мертвый город инков аул Шари, арабская вязь и арабески на могильных стелах, лица горцев, спуск с Джуфудага в облачный океан движущийся у твоих ног, неожиданная явь пышной зелени Табасарана, алые маки вздрагивающие от ветра на тысячелетних стенах цитадели Нарын-Кала... Неужели все это было со мной?!

После путешествия в Дагестан чувствуешь себя восторженным ребенком, который приоткрыл дверь в комнату "Куда нельзя" и обнаружил массу интересных предметов, назначение которых кажется непонятным, а происхождение непременно волшебным. И нет интересу конца, тут же рождаются десятки вопросов... И сожаление, что долго задерживаться здесь нельзя и за это время ты можешь только окинуть комнату беглым взглядом, да рассмотреть подробнее пару-тройку вещей лежащих поблизости. Но в комнате царит полумрак... ее углы и закоулки скрывает непроглядная тень, завеса тайны, непознанного... Но теперь я знаю путь в заветную комнату и обязательно вернусь в надежде или скорее даже уверенности найти еще много интересного.

Приложение №1.
Легенда о сотворении горы Большое Богдо, Баскунчакских пещер и озера Баскунчак.

Много-много лет тому назад побывал на реке Волге великий Далай-лама. Очень понравилась ему река и приволжские степи, но одно огорчило, не было здесь гор. Куда не кинь взгляд - всё степи и степи голые, безжизненные. Решил он исправить сие недоразумение – приказал двум своим сподвижникам принести к берегам Волги гору-камень, дабы разнообразить скудные ландшафты.

За славное дело взялись братья монахи. Они долго молились и постились перед ответственной миссией, многие недели провели в глубокой медитации, взывая к высшим силам. И вот час настал. После длительной мистической практики им удалось без особого труда взвалить к себе на спины гору, добытую где-то в районе Урала и понести её по направлению к великой реке. Сколько дней и ночей им пришлось нести этот непосильный груз – не знает никто, но известно, что не донесли монахи гору до места назначения, не дотянули всего лишь каких-то 60 километров. Причиной тому была повстречавшаяся батырам девушка-казашка удивительно редкой красоты. У наименее опытного в духовной практике младшего брата возникли греховные мысли, они то и погубили столь хорошее начинание. Силы его внезапно иссякли, и гора выскользнула из ослабевших рук неудачника. Старший же брат не смог один справиться со всей тяжестью навалившегося на него груза и гора, не долго думая, обрушилась всем весом на бедных братьев, превратив их в лепёшку, окрасив склоны горы в цвет крови. От такого мощного удара не выдержала земля, трещины пошли во все стороны, превратившись со временем в пещерные ходы, а гора естественно осталась лежать на том самом месте, и дали ей название Богдо, что в переводе с монгольского означает – "святой".

Вскоре Далай-лама посетил место гибели братьев-монахов. Он очень расстроился по поводу потери своих лучших учеников и долго-долго плакал. Слёзы текли ручьями, сливались в бурные потоки и заполнили через некоторое время располагавшеюся невдалеке котловину. Вода потом высохла – осталась соль. И назвали это место люди озером Баскунчак.

По поводу пещер киргизы (?) рассказывают, что в них жили святые люди, которые питались солью Баскунчакского озера, а воду для питья приносили с Волги.

Приложение №2.
БАРХАН САРЫКУМ^[29]

Бархан Сарыкум находится предгорий на Терско-Сулакской равнине в 20 км к северо-западу от Махачкалы на берегу небольшой речки Шураозень. Южные склоны бархана примыкают к подножию Кумторкалинского хребта. На западе бархан подходит к горному поднятию; северные и восточные склоны постепенно переходят в низменность.

Кумторкалинские пески - уникальный песчаный массив площадью около 3000 га, представляющий собой систему бугров, грядовых песков и барханов, самым крупным из которых является – Сарыкум – достигающий абсолютной высоты 262 (251) м. Сарыкум – крупнейший бархан не только на территории Европы, но и бывшего СССР и всего материка Евразии (?).

Сарыкум и другие барханы Кумторкалинского массива эолово-аккумулятивного происхождения. Их основание неподвижно, а гребень перемещается под действием ветров, дующих зимой преимущественно с запада и северо-запада, а летом – со стороны моря. Асимметричные склоны барханов в одних местах изрыты котловинами выдувания, в других усложнены закрепленными растительностью буграми. Хорошо выражены “рога” барханов.

Огромные массы песка, из которых сложен Сарыкум, являются продуктами выветривания песчаников окрестных гор и отложений древних каспийских террас. Благодаря особому ветровому режиму (местным ветрам), особенностям рельефа местности и ряду других факторов с течением времени возникло это уникальное образование, своего рода осколок (форпост) азиатских пустынь, в окружении степей.

Когда и как в предгорьях Кавказа в 20 км от побережья Каспия появилась эта песчаная гора, точно сказать никто не может. Есть разные версии и даже легенды^[30]. Но уже давно известно другое - вокруг бархана Сарыкум находится уникальная природно-климатическая зона, где средняя температура воздуха, как минимум, на 5 градусов выше, чем в остальных районах Дагестана.

Климат в районе бархана Сарыкум теплый, сухой, с резко выраженной континентальностью и аридностью. Среднегодовая температура 14,8°. Самые высокие температуры за годовой период смещены здесь на август, самые низкие – на февраль, причем август на Сарыкуме теплее, чем в любом другом районе Дагестана. Средняя температура в июле 30,2°; в августе 31,4° (в Махачкале – соответственно 25,2 и 24,5°); в январе 0,9°; в феврале –1° (–0,1° и –0,3°). Абсолютный минимум температур –19,9°. У подножия бархана зафиксирован абсолютный для Дагестана температурный максимум 42,5°. Это объясняется сильным нагревом песчаной поверхности бархана. Летом на склонах южной экспозиции температура поверхности бархана достигает 55–60°. Уже в апреле температура песка днем превышает 30°. Сарыкум – единственное в Дагестане место, где на протяжении 5 месяцев, с мая по сентябрь, среднемесячные температуры превышают 20°.

Среднегодовое количество осадков 366 мм. Максимум осадков выпадает в сентябре – ноябре, минимум – в феврале – апреле. На летние месяцы приходится 1/4 годовой суммы осадков. Летом в дневные часы над песками Сарыкум нередко проходят дожди, не достигающие поверхности земли.

Сарыкум отличается своеобразными гидрологическими особенностями. В ночные часы быстро остывающие пески конденсируют атмосферную влагу, которая почти целиком впитывается и накапливается в нижних пластах. Накоплению влаги во внутренней части бархана способствуют подстилающие песчаную толщу водоупорные глины. Благодаря этим особенностям бархан Сарыкум – своеобразный хранитель воды, которая в виде многочисленных ключей выходит у его подножия. Вокруг этих мест растут камыши, ивы, тополя и др.

Почвенный покров в районе бархана представлен примитивными песчаными почвами. Желтые пески бархана у основания состоят главным образом из тонкопесчаных фракций с небольшой примесью пылеватых. Чем выше поднимаешься по вертикальному профилю бархана, тем крупнее становятся песчинки. Процесс почвообразования на песках находится в зачаточном состоянии. Только там, где травяной покров более или менее сомкнут, пески содержат небольшое количество гумуса.

В настоящее время ботаниками Дагестана составлен почти полный список растений - около 300 видов, многие из них являются очень редкими, которые нашли свое последнее убежище на западном берегу Каспия и в песках Сарыкума. Бархан Сарыкум являющийся как бы миниатюрным осколком пустынь Азии характеризуется весьма своеобразной флорой: здесь встречаются растения характерные для Средней Азии, Ирана, Закавказья и даже Алтая.

Своеобразен и животный мир Сарыкума. Здесь в основном преобладают рептилии, много насекомых, среди птиц встречаются козодои, белые и золотистые щурки, удоды, луни, грифы, куропатки, испанские воробьи, причем последние на Северном Кавказе встречаются только здесь.

Не менее семи видов животных, обитающих на Сарыкуме и в его окрестностях, занесены в международную Красную книгу. Среди них - знаменитая среднеазиатская гюрза, чей яд широко используется в медицинских целях. Поэтому бархан Сарыкум считается еще и естественным серпентарием.

Самый высокий песчаный бархан Европы Сарыкум и его уникальная климатическая зона под угрозой постепенного исчезновения. Высота бархана уменьшается в среднем на 1 м в год. И, по словам специалистов, виноваты в этом не столько природные трансформации, сколько человек.

Уже много лет напротив бархана функционирует песчаный карьер. С конца восьмидесятых здесь ведется разработка высококачественного песка для строительных нужд. Специалисты заявляют, что, несмотря на то, что карьер и Сарыкум разделяет долина реки, выработка песка напрямую влияет на состояние бархана. За последние 16 лет его высота уменьшилась почти на 20 метров.

Проблему карьера решают уже несколько лет, но безуспешно - бархан уменьшается, и это напрямую сказывается на его флоре и фауне. На Сарыкум перестает летать птица, исчезает гюрза, Список проблем Сарыкума дополняют браконьеры и хулиганы.

Приложение №3
Распад Казикумухского шамхальства.

Почти все имеющиеся данные свидетельствуют, что на протяжении двух с половиной веков (ХV – нач. ХVII вв.) Кумух оставался главной резиденцией шамхалов и административно-политическим центром этого государства. Во всех известных исторических источниках она именуется Казикумухским шамхальством. Название это происходит от имени столицы Гъумук (Кумух). За активное участие в распространении ислама в Дагестане к названию села позже добавилось слово Гази (Кази) - воитель за веру.

Титул шамхала начиная с конца ХVI - начала ХVII вв. не был уже исключительно наследственным и не связывался с каким-либо шамхальским уделом. Он передавался по старшинству на собрании беков, мурз и "лучших узденей". Адам Олеарий в своем описании рассказывает, что... "шамхал - это как бы царь между ними, избираемый бросанием яблока. Когда его избирают, все мурзы или князья должны сойтись в круг, а священник (мулла) бросает в них позолоченное яблоко, в кого оно попадает, тот становится шамхалом. Священник, однако, хорошо знает заранее, в кого он должен бросить". Трудно сказать, насколько достоверно описывал Олеарий избрание Казикумухского шамхала. Во всяком случае, не подлежит сомнению то, что во время передачи титула устраивались большие церемонии в главной резиденции шамхалов - Кумухе.

Власть казикумухского шамхала опиралась на войско, которое только частично ("нукеры") являлось постоянным, а в основном выставлялось джамаатами (советами сельских общин) по его требованию. Из лакских адатов известно, что беки и сельская знать должны были первыми являться по призыву шамхала. Свои функции шамхал осуществлял через нукеров и окружающей свиты.

Сохранить власть в пестром этническом объединении, коим являлось Казикумухское шамхальство, было немыслимо при наличии только одной резиденции в горах - в Кумухе. Поэтому шамхалы вынуждены были избрать в качестве второй, зимней резиденции на равнине – Тарки (пригород современной Махачкалы), превратив его в сильно защищенную крепость.

Кроме того, к этому их толкал и ряд причин экономического характера. Увеличение количества скота в руках шамхалов требовало создание достаточной кормовой базы на зиму. А в горах, в силу здешних физико-географических особенностей, такая база отсутствовала. Равнинные же земли, были благоприятные не только для содержания скота зимой, но и для занятия хлебопашеством в летнее время.

Выделение Лакии, как отдельного владения из шамхальства, происходило постепенно. Так, о событиях этого времени сохранилось предание, в котором рассказывается, что переезды шамхалов из Кумуха в новую резиденцию Тарки не понравились "гордому лакскому узденству" и многие лакские владетели высказывали по этому поводу свое недовольство. Лакские уздени открыто стали заявлять протест против унижения древней столицы шамхальства - Казикумуха.

В 1640 г. уздени (свободные крестьяне), поддерживаемые лакскими феодалами, противниками власти шамхалов, прогнали Сурхая Тарковского и убили многих представителей этой семьи. Лакская феодальная оппозиция добилась замены правителей Кумуха, назначавшихся шамхалами выборным правителем на собрании феодальной знати, получившем название къат. С этого времени шамхалы, утвердившиеся в Тарках, стали называться Тарковскими и прочно оседают на кумыкской равнине.

В 1641 г. в связи с угрозой военного вторжения Ирана в Дагестан, къатl (собрание феодальной знати) ввели новый титул правителя Казикумуха халклавчи. Первым казикумухским халклавчи был избран Алибек, который принадлежал к побочной ветви старинной шамхальской семьи, оставшейся в Кумухе.

В функции халклавчи входили сбор военного ополчения при защите от внешнего нападения и при походах в соседние владения. Однако халклавчи не имел права вмешиваться во внутренние дела аульских джамаатов.

Освободившись от власти шамхалов, лакские аулы объединились в союзы (джамааты) на демократических началах. Во главе их оказались не наследственные феодальные правители, а выборные представители, так называемые "дарагу", пользовавшиеся уважением всего населения.

Таким образом, после выхода из шамхальства Лакии, здесь образовались целые союзы сельских обществ, объединенных на основе территориальных связей. Однако центральная власть в лице халклавчи не имела функций управления в этих союзах.

...В 1700 г. после длительного управления Лакией умер халклавчи Алибек. После его смерти в Кумухе опять начались раздоры за овладение его наследством. О событиях этого периода рассказывается в статье Комарова „Казикумухские и кюринские ханы". Речь идет о борьбе двух феодальных группировок, образовавшихся в Кумухе, за должность халклавчи.

У халклавчи Алибека было два сына: Сурхай-шамхал и Гирей. Однако оба умерли еще при жизни отца. Первый оставил семь сыновей, а второй - одного сына Сурхая. Когда в 1700 г. Алибек умер, казикумухские старшины (члены къатlа) отправили депутатов к вдове Сурхай-шамхала с просьбой отдать одного из сыновей на должность халклавчи. Вдова Сурхай-шамхала отказалась принять старшин. Тогда они решили обратиться к вдове Гирея, которая их приняла со всеми почестями. После того, как депутаты объяснили причину прихода, она вызвала своего единственного сына Сурхая, согласилась, чтобы его избрали халклавчи. После соответствующих церемоний был провозглашен кумухским ханом. Говоря о личных качествах молодого хана, следует отметить, что он в то время считался лучшим наездником в Лакии, был достаточно образован и воспитан.

Сыновья Сурхай-шамхала, недовольные избранием их двоюродного брата Сурхая ханом и опасаясь репрессий с его стороны, бежали из Кумуха к акушинцам. Когда же настало время собирать дань с соседних даргинских земель, они снова явились в главное селение Ашты. Об этом известили хана Сурхая. И последний со своими нукерами поехал в Ашты для мирного урегулирования спора с двоюродными братьями. Предложение хана Сурхая о возвращении их в Кумух на прежних правах братьями было отвергнуто. Тогда хан Сурхай предложил кончить дело поединком, объявив, что он готов драться один против семерых. Братья согласились, и завязался жестокий кинжальный бой. Победителем вышел хан Сурхай. Однако у него была отрублена кисть левой руки. Поэтому его стали называть Чулак-Сурхаем, т. е. безрукий Сурхай.

Расправившись с соперниками, Чулак-Сурхай при поддержке къатlа начал укреплять свою власть над лакскими сельскими общинами. Ему удалось ликвидировать самостоятельность территориальных союзов и обществ в Лакии, возникших в период после распада шамхальства. Для укрепления своей власти Сурхай создал регулярную армию. В начале ХУlll в. было закончено объединение разрозненных лакских сельских обществ и создано единое Казикумухское ханство с центром Кумух.

Чулак-Сурхай совершал военные походы в соседние с Лакией земли в целях расширения своих владений. В результате этого многие лезгинские сельские общества, такие как Верхний Сталь, Средний Сталь, Нижний Сталь , Хорам, Кирка, Верхний Яраглар, Нижний Яраглар, Консовкент, Нижний Арах, Испик, Хуттул, Зугребкент, Магарамкент и др. вошли во владения Чулак-Сурхая. Казикумухское ханство расширило свои границы от Кумухского Койсу до Кюри и далее до Азербайджанского Ширвана.

Приложение №4.
ТАЛИСМАН СУРХАЙ-ХАНА

Хан Кази-Кумухский Сурхай Чолак отличался великой отвагой, даже среди своих сородичей славился он ловкостью и выносливостью. В те времена ханов и их сыновей народ почитал и уважал за смелость, физическую силу и ум. Сын хана закалялся с детства, ибо должен был стать воином и ловким всадником, умным и образованным человеком. В битвах и сражениях хан с сыновьями шел впереди, их личный пример вдохновлял воинов. Стоило дрогнуть в бою, струсить хану или ханскому сыну — позор ложился на всех них и потомков.

Сурхай был внуком Кази-Кумухского халклавчи Алибека. Тогда царод избирал себе вождя и его называли халклавчи, он обязательно должен был быть выходцем из семейства шамхалов. У Алибека было двое сыновей: Сурхай-шамхал и Герей-шамхал, но оба они погибли еще при жизни отца. В день смерти Сурхай-шамхала у Герей-шамхала родился первенец, которого в честь погибшего дяди и назвали Сурхаем. Через несколько лет погиб и Герей-шамхал. Остались их дети: у Сурхай-шамхала семеро сыновей и одна дочка, а у Герей-шамхала один сын Сурхай. За воспитание внуков взялся сам халклавчи Алибек. А у Сурхая был еще и дед по матери, известный арабист, который взялся обучать Сурхая. И мать Сурхая была грамотной женщиной, владела арабским языком.

С раннего детства Сурхай отличался умом и смекалкой, был вынослив и смел. Мать никогда не баловала своего единственного сына, посылала его со взрослыми парнями на охоту и на состязания. Еще мальчиком он мог вскочить на бегущего скакуна и спрыгнуть с него, купался в ледяной речке. Как-то ранним зимним утром встретила Сурхая родственница, он шел на речку делать намаз перед моленьем. Жалко стало ей мальчика, пошла она к его матери и спросила, почему рискует единственным сыном. "Разве есть у тебя кроме него еще кто-нибудь?"

Мать Сурхая ответила: "Именно поэтому я так поступаю! Если Сурхай вырастет тряпкой, нет у меня другого сына, который вырастет мужчиной. Разве не ему, единственному, надо будет защищать меня, мою землю, мой народ? Будь что будет, судьбу, предначертанную богом, нельзя предотвратить!"

Хотя о смелости и выносливости Сурхая шла молва, сам он робел перед двоюродными братьями. Они часто обижали его, а он не смел им ответить тем же. Очень не нравилась эта робость его учителю, деду по матери. Однажды после очередной выходки братьев, обидевших Сурхая, дед-учитель позвал к себе мальчика и одел на него талисман.

— Этот талисман, — сказал он, — спасет, тебя от любой беды. Какую бы рану, какую бы травму ты не получил. Не бойся, ты выживешь. Запомни: ты ни в коем случае перед соперником не должен робеть, будь то брат или чужой. Если в душу закрадется робость, вспомни о талисмане и положи на него руку, через мгновение к тебе вернется смелость: как тигр, бросайся на противника! Тебя никто не сможет победить!"

Дед часто возил Сурхая в горы, в поле, на охоту, учил его ловко взбираться по скалам, прыгать через ущелье, джигитоваться с саблей на скакуне и, когда Сурхай робел, дед тут же приказывал: "Тронь талисман!" И робость Сурхая действительно исчезала. И вырос Сурхай самым отважным среди ровесников. К тому же в восемнадцать лет он в совершенстве владел турецким и арабским языками и прочел много книг арабских и турецких ученых. Весь коран он знал наизусть. Когда Сурхаю не было еще и восемнадцати, дед Алибек женил его на двоюродной сестре — дочери Сурхай-Шамхала, единственной сестре семерых братьев. Этим браком халклавчи Алибек хотел укрепить дружбу между сыном Герей- шамхала и братьями, ибо чувствовал, что сыновья Сурхай-шамхала не- долюбливают его. Но стар и немощен был Алибек и вскоре заболел и слег. Всеми делами Кази-Кумуха стала управлять его сноха, вдова Сурхай- шамхала Умамат-бике. После смерти халклавчи Алибека, народ Кази-Кумуха и окружных сел собрался на базарной площади Кумуха для выборов нового правителя. Старшины решили пригласить на эту должность одного из сыновей Сурхай-шамхала. Послали вакилов к Умамат- бике с просьбой назвать одного из сыновей, наиболее достойного такой чести. Умамат-бике доложили, что пришли вакилы народа с просьбой назвать лучшего из семерых. Но она не соизволила даже выйти к ним, посланцам, сняла с ноги башмак и бросила слугам: "Передайте, Что управлять ими сможет даже этот мой старый башмак!"

Оскорбленные вакилы вернулись на площадь и доложили народу о случившемся. Возмутились люди и решили пригласить на должность халклавчи Сурхая, сына Герей-шамхала. Послали тех же вакилов к матери Сурхая. С должным уважением приняла она вакилов, выслушала их, и велела слугам найти Сурхая. Мать взяла в руки коран и приготовилась к беседе с сыном. Когда Сурхай явился, сказала ему:

— Сын мой, народ хочет избрать тебя своим халклавчи и уважаемые вакилы пришли спросить моего согласия на твое избрание. Я дам согласие только в том случае, если поклянешься на коране, что будешь следовать моему совету. Когда станешь халклавчи, ты должен любить, жалеть и утешать народ, жаждущего утолить, знать душу голодного и утешить скорбящего. В трудное для народа время — будь вместе с ним, а если придется, должен отдать за него ни только силы и ум, но и саму жизнь. С людьми старше себя — разговаривай, как с отцом своим, с людьми младше тебя — обращайся, как с детьми своими, а с ровесниками будь как с братьями. Ты должен поднять споткнувшегося и простить его. Если ты обещаешь следовать этим советам, поклянись! — мать на вытянутых руках поднесла сыну коран. Сурхай поклялся делать все так, как советует мать. И мать дала вакилам свое согласие и отправила с ними своего сына. Вакилы доложили народу, как встретила их мать Сурхая и какой наказ дала сыну. Народ одобрил поступок сына и матери и Сурхая провозгласили ханом... Но этим не обошлось. Возмущенные поступком вдовы Сурхай-шамхала, люди направились к дому, чтобы расправиться с оскорбившей народ гордячкой и ее сыновьями. Кто-то предупредил их о грозящей беде. Умамат-бике приказала нукерам и слугам запереть ворота и никого не впускать, приготовить оружие, чтобы в случае необходимости дать отпор. Ворота заперли. Подошедшие люди окружили все жилище Шамхала. Возле ворот и во дворе завязалось жестокое сражение, много нукеров и слуг погибло. Но когда люди ворвались во дворец, там не оказалось ни сыновей шамхала, ни их матери: они убежали еще до окружения. Через несколько дней стало известно, что они укрылись в одной из крепостей на окраине селения Акуша. Акуша тогда не входило в Кази-Кумухское шамхальство.

Народ полюбил Сурхай-хана, почитал его. Молодой халклавчи собрал вокруг себя старейщин Кумуха и окружных сел и вел дела, советуясь с ними. Однажды к Сурхай-хану явились старейшины аулов, граничивших с Акушой, с жалобой, что двоюродные братья Сурхая обижают людей: собирают дань, отбирают скот и драгоценности, бьют и наказывают неповинующихся им.

Сурхай-хан с несколькими нукерами отправился вместе со старейшинами на границу с Акушой. И действительно застал своих братьев бесчинствующими в одном из аулов. Сурхай-хан потребовал, чтобы они удалились и не смели беспокоить народ ханства. Братья ответили грубо и оскорбительно. Тогда Сурхай предложил драться. Братья обрадовались. Их было семеро, а Сурхай — один с двумя нукерами. Чтобы не вовлекать в кровопролитие людей, Сурхай предложил драться за горой.

Прежде чем вынуть саблю. Сурхай предупредил своих нукеров, чтобы не вмешивались в драку и даже не подходили к нему, пока он жив. Началась жестокая драка. Сурхай дрался, как лев. Он уложил троих, но и ему отсекли саблей кисть левой руки. Истекая кровью, дрался Сурхай, ранил оставшихся четверых и они сдались. Сурхай велел своим нукерам оказать помощь раненым братьям. Стоя над убитыми братьями, плакал молодой хан. У него самого оказалось семьдесят ран. Сурхай велел созвать народ и отвезти тела братьев к их матери в Акушу. Он организовал похороны и похоронил их с почестями, подобающими шамхалам. Одного из нукеров послал к жене с повелением немедленно выехать на похороны своих братьев в Акуша. Был у них в то время восьмимесячный сын по имени Магомед. Так и окончилась их совместная жизнь.

Впоследствии Сурхай-хан женился на дочери известного в то время арабиста из селения Цущар. Ее звали Хаджи-Айшат ибо не только грамотной была эта девушка, но и совершила хадж в Мекку.

С первых дней правления шла в войнах жизнь Сурхай-хана. И всегда он личной отвагой и мужеством вдохновлял воинов. Подобно деду своему — халклавчи Алибеку, воспитывал он и своих сыновей — Магомеда и Муртазаали. Много песен сложено в народе о младшем сыне Муртазаали, разбившем персов.

В войне с иранскими захватчиками Сурхай-хан участвовал в преклонном возрасте. И попал он в плен к самому Надир-шаху. Хотел шах казнить его. И Сурхай-хан сказал ему:

— Я стар. Не много урона для моего народа будет от этой казни. А много ли пользы будет тебе? Помни, после моей смерти твоя жизнь будет длиннее моей лишь на несколько дней...

Надир-шах воздержался от казни Сурхая и отправил его в тюрьму города Дербента, где была резиденция Надир-шаха. Туда же он выслал и жену Сурхай-хана Хаджи-Айшат. Но не заточил ее в тюрьму. Сумела Хаджи-Айшат встретиться с женой Надир-шаха, покорила ее своим умом и грамотностью, и та сделала все, чтобы облегчить участь Сурхай-хана: он был освобожден из тюрьмы, хоть и не мог выехать из Дербента. Когда сын Сурхай-хана Муртазали разгромил персидские войска, не до пленных было Надир-шаху, и вернулись они домой... Казикумухским ханом в то время был старший сын Сурхая — Магомед.

Старый и больной Сурхай-хан доживал свои последние дни в постели. Незадолго до смерти он раскрыл талисман, что носил с самого детства. В пропитанной воском ткани был завернут тоненький лоскуток кожи с над- писью: "Срок жизни твоей находится в руках Аллаха, но удача твоя в решительности и уверенности твоей души".

Приложение №5
ИРАНСКАЯ ЭКСПАНСИЯ В ДАГЕСТАН.

В начале XVIII в. непрерывные захватнические войны ослабили Иран. Против гнета персидских шахов и их ставленников поднялись порабощенные народы.

В 1709 г. против Ирана восстали афганцы. Одновременно восстание вспыхнуло в Мугане, Табризе и других районах Азербайджана. Воспользовавшись этим, казикумухский хан Чулак-Сурхай начал "проводить антииранскую политику. К этому времени Россия вновь стала уделять больше внимания Северному Кавказу. В 1711 г. в Дагестан направляется князь А. Бекович-Черкасский с заданием добиться поддержки дагестанских владетелей, в частности, Сурхая Казикумухского, в борьбе России с Ираном и Турцией.

Чолак-Сурхай проявил себя как умный и дальновидный правитель. Так, чтобы сплотить вокруг себя другие народы Дагестана, казикумухский хан провозгласит борьбу против "Ирана как борьбу за суннитское "правоверие" против "шиитской ереси". С этой целью Чолак-Сурхай обратился с воззванием к народам Дагестана и Азербайджана: "Они (лакцы) возрождены от бога избавить правоверных суннов, коему исповеданию следуют почти все дагестанцы и немалая часть ширванцев, от еретического персидского ига, в котором поныне страдали, и еретичество искоренить и дабы все правоверные присоединились к нему и сделались вольными".

В 1711 году казикумухский хан договорился с уцмием кайтагским Ахмедханом захватить Москур. Уничтожив иранский гарнизон, войска Чолак-Сурхая, Дауд-Гаджи кубинского и уцмия кайтагского в количестве 30.000 человек осадили Шемаху-важнейший торгово-экономический центр иранских шахов в Азербайджане. Осада города затянулась из-за проиранской позиции шамхала Кумыкского, который угрожал осаждавшим совершить набег на их земли, если они не откажутся от своих намерений. Из-за этого Ахмед-хан вынужден был вернуться в Кайтаг с частью своих войск. В 1712 году Чолак-Сурхай и Дауд-Гаджи захватили Шемаху.

Англичанин Д. Хонвой писал, что иранский губернатор Шемахи "... увидел, что покинут или предан своим народом" и, понимая безвыходное положение свое, сдался. Шемахинский хан, иранские военачальники и 800 человек из городской знати были убиты, а город разграблен". Есай Католикос о событиях в Шемахе писал так: "Армяне-христиане - как жители города, также остальных селений, за исключением немногих, особенно не потерпели от резни, ибо милостью Христа они были пощажены...".

Это служит подтверждением, что нападение дагестанцев на Шемаху было направлено против Ирана, его ставленников. Однако Чолак-Сурхаю и Дауд-Гаджи не удалось долго удержаться в Шемахе. Вскоре против них иранский шах направил огромную армию. Казикумухский хан вместе с союзниками вынужден был отступить в горы Дагестана.

В начале 20-х годов XVIII в. Чулак-Сурхай воспользовался обострением противоречий между Россией, Турцией и Ираном, снова захватил Шемаху. И в этот раз поход был совершен с целью оказания помощи народам Азербайджана, борющимся против иранского владычества. Об этом свидетельствует обращение жителей Гянджи к грузинскому царю Вахтангу, в котором указывали, что "...лезгины не пришли бы к нам, в нашу страну, если бы в близких к ним районах и среди окружающих народов не было единомышленников с ними и не имели бы сторонников среди них".

Но между недавними союзниками по борьбе с иранской экспансией начались распри. Причиной послужило провозглашение Дауд-Гаджи шемахинским ханом. В этой обстановке Россия, чтобы предупредить усиление влияния Турции, приняла решение начать военные действия летом 1722 г. по захвату Дагестана. Непосредственным поводом к войне послужил грабеж русских купцов в Шемахе воинами Дауд-Гаджи и Чолак-Сурхая.

Обращаясь с манифестом к жителям Дагестана русский царь Петр 1 указывал, что причиной открытия военных действий является "грабеж", русских купцов. "Ввиду отказа Дауда-Гаджи и Сурхай-хана дать удовлетворение, - заявил Петр 1, - мы принуждены против предреченных бунтовщиков и всезлобных разбойников войска привести".

Таким образом, скрыв подлинные причины войны, под видом наказания зачинщиков грабежа русских купцов, Петр 1 решил присоединить прибрежье Каспия к России и приостановить расширение сферы влияния Турции на Кавказ. В 1722 г. русские войска двинулись на Дагестан.

Вначале Чолак-Сурхай придерживался протурецкой позиции. Когда же турецкий султан выдал фирман Дауду-Гаджи на правление Шемахой, казикумухский хан обратился к Адиль-Гирею Тарковскому, чтобы он содействовал установлению нормальных отношений с Россией. Однако занятая войной с Турцией Москва отказалась подтвердить подданство Чолак-Сурхая.

После заключения Константинопольского договора с Россией в 1724 г. Турция провозгласила Дауд-Гаджи ханом дагестанским и ширванским. Чолак-Сурхай в отместку стал совершать набеги на лезгинские владения Дауд-Гаджи. Войска казикумухского хана углублялись в Ширван и Грузию, грабили купеческие караваны.

Турецкий султан понял, что он сделал ошибку, провозгласив Дауд-Гаджи ханом Ширвана и Дагестана. Кроме того, любое сближение Чолак-Сурхая с Россией для Турции было опасно. Поэтому Дауд-Гаджи был схвачен и отправлен в Гянджу, а затем в Константинополь. На его место в 1728 г. был поставлен Чолак-Сурхай. Турецкий султан объявил его двухбунчужным пашой с жалованием 3 тысячи рублей в год.

Так турецкому правительству удалось отвести Чолак-Сурхая от России и использовать в борьбе за расширение своего влияния на Азербайджан. С этого времени казикумухский хан вместе с турецкими войсками стал вторгаться в прикаспийские провинции, признанные владениями России по Константинопольскому договору с Турцией. В одном из документов того времени сообщается следующее: "Оный Сурхай в соединении с самим турецким войском владение учинил в российской провинции Кизил-Агач (в Галяни) и Сальян; там бывших людей побил и пленил; устроенные магазины с провиантом и многие там лежащие деревни без остатку выжег, пожитки пограбил и несказанное свирепство производил".

Таким образом, в конце 20 годов ХVIII в. между Россией и Турцией вновь возникли острые противоречия, в которых немалую роль сыграл казикумухский хан Чолак-Сурхай. Пользуясь ситуацией, он стремился к утверждению своей власти в Шемахе и других частях Азербайджана.

В это время шахом Ирана становится опытный полководец Надир, который в 1733 г. нанес крупное поражение турецким войскам под Багдадом. Разгром турок и успешные переговоры об уходе русских войск из Дагестана и Азербайджана привели на Кавказе к усилению влияния Ирана. Надир-шах заключил мир с Турцией. Получил от султана "Хати-Шариф", приказ для всех турецких пашей - на завоеванных землях очистить немедленно провинции, находящиеся под их управлением. Прибыв в Ардебиль, Надир-шах поручил Муссе-хану Астаринскому послать своего курьера с "Хати-Шерифом" к Сурхай-хану с предложением очистить Ширван". Сурхай-хан был более чем оппозиционно настроен против соглашения с Надиром, поэтому он убил посланника, написал Надир-шаху следующее: "Я завоевал территорию Ширвана со своими лезгинами-львами на войне и по какому праву вмешиваетесь в то, что принадлежит мне".

С этого времени Сурхай-хан Казикумухский стал одной из важнейших фигур в борьбе против иранской экспансии на Кавказе. Он привлек симпатии населения Дагестана и Азербайджана. В 1734 г. Надир-шах с огромной армией направился на Ширван для наказания Сурхай-хана. Узнав о приближении иранских войск, Сурхай-хан оставил Шемаху и удалился в горы Дагестана. Он решил набрать армию и дать сражение Надир-шаху в труднодоступных горах.

Захватив Шемаху без боя, Надир-шах с 12-тысячной армией направился 6 сентября на Казикумух. Сурхай-хан, спешно набрав ополчение, решил дать сражение в урочище Девебатан, между Кабалой и Шемахой. А. К. Бакиханов приводит следующий документ об этом сражении: "Сурхай-хан, ожидая приближения неприятеля, занял лес и в нем расположил свое войско тремя рядами. Персияне, ударив на первый ряд, не думали, что имеют дело с Сурхай-ханом и с невольниками его. Опрокинутый неприятель отступил ко второму ряду. Лезгины, судя по первому натиску, полагали, что сам Надир тут находится, и эта мысль была для Сурхая гибельной. Третий ряд, которым командовал сам Сурхай, разделил смятение второго, и вскоре все обратились в бегство, претерпев большую потерю.

Сардар, овладев их лагерем, послал отряд в Хачмас - большое укрепление,построенное Сурхай-ханом, которое было разорено и сожжено. Надир, получив об этом известие, приказал преградить дорогу лезгинам, бегущим в Казикумух. Но Сурхай-хан успел обогнать отряд и ночью выше Хосреха, по единственному ущелью переправился в Казикумух. Несмотря на это, персияне успели захватить оставшихся позади 300 человек и овладели всем скотом, который пасся на горах.

Разграбив все на своем пути, Надир-шах прибыл к Хосреху, куда Сурхай-хан послал курьера с предложением покорности и милости. Надир-шах, зная хитроумного Сурхая, в ответ написал ему: "Прежде чем ты сможешь получить нашу милость, ты должен смиренно явиться к нашему двору, без этого изъявления покорности тебе будет невозможно остановить поток быстрый наших сил, против которых слабые тростиночки не смогут ничего сделать. Не надейся ускользнуть посредством напрасных сказок и магических хитростей от могучего дыхания нашего войска-дракона".

Пока шли переговоры, Сурхай сумел воспользоваться временем и подготовиться к наступлению персидских войск. Он воздвиг на берегу Койсу, недалеко от Кумуха, земляные валы, сломал мост и приготовился к сражению с могущественным завоевателем. Надир-шах по пути из Хосреха в Кумух жестоко расправился с мирным населением сел Хосрех и Кули. Этот восточный деспот с тем, чтобы напугать и внушить покорность, устроил в Хосрехе, Кули и других селениях шахкирман, т.е. собирал детей на зерновые токи и растаптывал копытами лошадей, запряженных молотильными досками.

Когда иранские войска, разграбив все на все сем пути, дошли до Кумуха. Надир-шах дал указание обстреливать из пушек селение Кумух. Первые попытки переправиться через реку не увенчались успехом. Лакцы стойко выдерживали каждый натиск персидских войск. Видя безуспешность своих попыток перейти реку, Надир приказал Ганихану с корпусом Абдалиса попытаться пересечь реку в верховьях. Этот отряд сумел найти брод, к которому вела узкая тропинка. Когда весь отряд перешел незаметно для лакских смельчаков на другую сторону реки, Надир-шах с главным войском пошел на штурм. Сурхай-хан, видя свое безвыходное положение, со свитой и семьей сумел спастись бегством в Аварию.

По этому поводу сохранилось два документа: "Пришел Тахмас-кули с огромной армией в Дагестан и, захватив Кумух, дошли до Шали и произвели там опустошение. Пробыв в Кумухе в доме Сурхай-хана 7 дней, Тохмас-кули-хан вернулся обратно в месяце жумадалула 1147 (1735)".

"Кумух был разрушен руками кизилбашцев в день нужмара в м-це жумадалула в начале осени. Они вернулись в этом же месяце в день Хамиса (1147 г. хиджры). Народы Лакии были доведены ими до такого положения, что у них не осталось ничего для пропитания". Захватив Кумух, Надир-шах бесчеловечно расправился с мирным населением.

Историк Джонс пишет, что "яростное море армии завоевателя устремило свои волны на обиталища и поля Кумуха, а владения всех жителей этого места были опустошены.

Из-за отсутствия боеприпасов и приближения зимы, Надир отказался от дальнейшего похода в Аварию и, разграбив аулы лаков, отправился на покорение Южного Дагестана. Таким образом, первый поход на лаков закончился поражением Сурхай-хана. Однако, это не означало, что лакцы окончательно покорились власти Надир-шаха. Жестокое и бесчеловечное отношение персов вызвало гнев и возмущение среди мирного населения лаков. По всему Дагестану народы готовились отомстить зарвавшемуся врагу. С этого времени национально-освободительная борьба приобретает острый характер.

В 1736 г. Надир-шах короновался шахом Персии, низложив Аббаса II. По вступлении на престол он назначил своего брата Ибрагим-хана главнокомандующим и верховным правителем Дагестана и Азербайджана, а сам предпринял поход на Среднюю Азию. К тому времени Сурхай-хану удалось создать значительную армию из лакцев, даргинцев, лезгин, аварцев и вместе с войском уцмия кайтагского напасть на Дербент. Дербентская крепость пала, а след за ней и Шемаха оказалась в руках Сурхая.

С захватом Шемахи, Сурхай-хан и уцмий кайтагский расправились с иранской феодальной знатью и умертвили многих ставленников Надира. Говоря о военных походах Сурхай-хана, русский резидент при персидском дворе И. Калушкин сообщал в сенат, что Сурхак-хан напал на старую Шемаху, опустошил Дербентскую крепость, разбив войско Мехти-хана ..."И такие великие волнения шаху успокоить трудно, что повсюду надобно войско, которого за всеконечным оскудением людей набрать негде, разве всех торговых людей и персиян поголовно набрать, да и за крайним разорением и содержать будет нечем".

Против наступательных операций дагестанцев была двинута 32-тысячная армия Ибрагим-хана. Недалеко от владений уцмия произошло сражение, в котором отважные удальцы лакцев вместе с кайтагцами и др. разгромили на голову персидское войско, а сам Ибрагим-хан был убит.

Блестяще выигранное сражение вселило в народы Дагестана уверенность в победе над врагом. Под знамена хана встало все лакское население, умеющее носить оружие. Одновременно Чолак-Сурхай обратился ко всем правителям Дагестана, в особенности к правителям и сельским обществам Аварии, с призывом подняться на войну против персидских войск. Для этой цели он созвал совещание наиболее влиятельных правителей и представителей сельских обществ, на котором все они принесли присягу не пощадить своей жизни, если шах вновь осмелится направить свои войска на Дагестан. Об этом свидетельствует следующая надпись, обнаруженная Али Каяевым на полях одного корана, "Посылаем много приветов от дурдихцев и ученых бесподобному знатному хану и его сыновьям Магомеду и Муртазали. Мы сообщаем следующее: когда ты собирал народы Дагестана к себе для произнесения клятвы, вместе со всеми и мы прибыли. Дали клятву и всегда принимали участие в войнах. Но когда раздавал подарки, ты обошел нас. Мы просим прислать теперь, как и всем, подарки. Всегда будем мы готовы идти с тобой на войну и сделаем больше, чем другие. Весь наш народ будет непоколебимо стоять на твоей стороне и никогда не изменим. Приветы от жителей Буада-Куланим и окружающих аварцев, называемых гурзих".

Весной 1741 г., после успешного завоевания Средней Азии, Надир-шах вернулся на Кавказ и снова начал готовиться к походу на Дагестан. В свою очередь, оттоманская Турция посылает Сурхай-хану деньги, чтобы он мог собрать наемников, пополнить людьми и оружием свою армию. Этим турецкий султан надеялся, в случае положительного исхода борьбы, в будущем получить поддержку руководителей восстания в осуществлении его стратегических замыслов по захвату Закавказья и в войне против Персии.

Вскоре Надир-шах захватил весь Южный Дагестан и разгромил уцмия кайтагского в крепости Кала-Курейш. Огромная 100-тысячная его армия направилась вглубь Лакии против Сурхай-хана. В лакском эпосе об этом рассказывается, что закованные в железо, жаждущие наживы, полчища шаха Надира хлынули потоком по ущельям, как из муравейника. Надир-шах истреблял все живое на своем пути. Все аулы, окружающие Кумух, были разграблены и разрушены. Несмотря на такие изуверские методы обращения с населением, жители Лакии не сдавались, продолжали отчаянную борьбу с персами. В том же лакском эпосе говорится, что "...кровью окрасились реки и горы, ущелья заполнились трупами. Славные города и аулы превратились в развалины, в которых вили себе гнезда одни вороны. Цветущий край опустошен".

В августе 1741 г. недалеко от Кумуха разыгралось сражение, здесь Сурхай-хан потерпел поражение и вынужден был вместе с семьей сдаться на милость Надир-шаху. Русский резидент Калушкин 12 августа 1741 года сообщал из Кумуха, что "Сурхай, видя горских людей в крайнем несогласии и себя самого от сыновей своих оставленным, через Гани-хана изъявил покорность. Он сдался вместе со своей семьей. Одержав победу, Надир обрушился на мирное население Сообщая о мужественной борьбе лакцев, Калушкин 29 августа 1741 г. писал, что хотя "...некоторые малоличные деревни без дальнего сопротивления Надир и преодолевал, однако потом, от других крепкую оборону увидел, из которых одна в пятнадцати верстах от нашего лагеря лежащая в горе, на некоторой способной к обороне высоте, деревня по причине учиненного от нея сильного отпора, заслужила имя наступателям достопамятна быть".

Русский резидент в ставке шаха Калушкин пишет, что против вицхинских аулов было послано 8 тысяч человек. Способных носить оружие здесь оказалось всего 600 человек. Бои происходили в течение 10 дней и "каждый раз персияне принуждены были с нарочитым уроком отступать". Далее он пишет, что "горцы предпринимали вылазки, в которых между мужским полом к неслыханному удивлению и женщины были и врасплох на персиян так дружно ударили, что из оных с триста человек убили и много на побеге ранили".

После десятидневной защиты осажденные вицхинцы покинули селение и ушли в горы Пудахара и Аварии. Подобным образом поступили и жители других аулов. Организовав небольшие партизанские отряды, они совершали с гор беспрерывные набеги на лагерь Надир-шаха и уводили лошадей, а другие, как говорится в источниках "приходили в свои селения и стоящий в поле хлеб брать не дают, истребляют из ружей".

О ненависти лакцев к персам говорит такой факт: после захвата Кумуха, Надир-шах потребовал от Сурхай-хана снаряжения и отряд воинов, состоящий из 1000 человек. В шахский же лагерь Сурхай-хан явился отрядом из 400 человек, так как "...он более того числа дать власти не имеет, понеже его деревни, имея с аварским ханом сообщения, учинились ослушны, а о сыновьях своих, где они скрывались, и знать не может".

В это время сын хана Муртазали после кумухского поражения с отрядом своих воинов находился в Хунзахе.

Захватив Лакию, Надир-шах расположился лагерем на Турчидагской возвышенности, готовясь к наступлению на Аварию. Один из его отрядов расположился в ущелье Мукерхъи, возле аула Ури, три других - над аулом Мия, Кигьярч1и и на хъанарской горе. Не надеясь на свои силы, Надир-шах приказал шамхалу Хасбулату направиться с войском на Аймакинскую гору и ждать приказа о наступлении. Надир-шах решил раз и навсегда сломить сопротивление лакцев и их союзников аварцев.

В эти решающие дни в Хунзах, Согратль и Гидатль стали собираться вооруженные отряды многих народов Дагестана. Не желая нового кровопролития, наиболее знатные люди Лакии и Аварии обратились к Надир-шаху с просьбой оставить пределы Дагестана и отказаться от своих планов покорения его народов. Например, до нас дошла копия письма гидатлинского ученого-арабиста Ибрагима-Гаджи из аула Орада, адресованного Надир-шаху, в котором говорится: "... Посылаем приветы завоевателю и грабителю - Дагестана и виновнику всех несчастий, разрушителю многих дагестанских аулов – Вам, царю, и шамхалу, ставшему на вашей стороне. Дай бог, чтобы между нами больше не возникли неприятности. До сих пор мы все стояли за наших истинных правоверных и надеялись, что Вы подчинитесь законам корана. Но теперь мы вышли на поле брани и сообщаем Вам, что вы уже получили возмещение с Сурхая, забрали все его ценности, уничтожили многих невинных людей его. Теперь, что Вы хотите от народов Дагестана, почему шамхал расположился на Аймакинской горе? Недостаточно ли, что он сделал до сих пор, этим же возмещено все? Мы просим Вас, именем аллаха, чтобы Вы подчинились заповедям корана... Возвращайтесь к своим местам. Мы клянемся аллаху, что не хотим воевать с Вами и особенно с людьми шамхала, с которыми у нас была дружба, еще как у наших отцов и прадедов... Вы не проливаете крови и мы не являемся вашими райятами. К вам, и другим мы не платили и не будем платить ничего... Просим уходить от нас, возвращайтесь обратно. Но если Вы не оставите нашу территорию, то мы надеемся, что того, чего не предпошлет аллах, ничего не будет".

Надир-шах не придал особого значения обращению знатных людей Лакии и Аварии. Окрыленный военными успехами, он надеялся в течение нескольких дней расправиться с непокорными народами и направиться в Кабарду. Тогда лакцы и аварцы поклялись не стать к врагу спиной, если даже реки начнут течь вверх. Смерть или победа - таков был призыв горцев. А намерения шаха захватить Кабарду вызвали передвижение русских войск к Кизляру, что имело важное стратегическое значение для борющихся против Ирана горцев.

Решающее сражение разыгралось на границе, между Лакией и Аварией в местности между аулом Мегеба, турчидагскими высотами и аулом Чох. В лакском народном эпосе говорится, что как только началась эта битва Надир-шах обратился к Сурхай-хану, находившемуся в его ставке, со словами: "Обрати внимание на войска обоих сторон как следует, т. е. на моих кошек и твоих мышей". Сурхай-хан, говорят, ответил: "Не говори такие слова, о шах, время может меняться, как солнечный день, ждите завтрашнего дня, испытаете волчьи поступки горцев".

На второй день битвы при виде картины боя Надир-шах воскликнул: "Сурхай, пусть продлится твоя жизнь, скажи мне, откуда появился этот отряд?". "Этот отряд дайтлинцев из Хунзаха. Разве вы не слышали о тех героях, от огня ружей которых сгорает весь мир? Надир-шах спрашивает: "Кто тот всадник на черном коне?" Сурхай-хан отвечает: "Всадник на черном коне - мой сын Муртазали".

На это Надир-шах сказал: "Я бы желал получить хунзахских дайтлинцев взамен воинов Грузии и Дагестана. Также я отдал бы все свое золото за твоего сына Муртазали".

Не выдержав натиска объединенных отрядов лакцев и аварцев, войска Надир-шаха в результате трехдневного сражения, бежали. Тем временем в горах выпал снег. По пути отступления персов жители дагестанских аулов нападали на них, забрасывали с гор камнями. Рассказывая об отступлении иранских войск, тот же Калушкин свидетельствует, что "иногда воинов шаха так жестоко били, что его самого принуждали троекратно к обороне назад оборачиваться". "И таким ускорительным маршем, который по справедливости за побег причесть можно, наигорший вред себе нанес, ибо великое число в войске его хворые и пешие имелись, токо же и те, у которых лошади были худы и за ним поспешить не могли, оставляя позади, все в руки неприятельские достались".

В реляции от 28 сентября 1741 г. из Дербента Калушкин сообщал, что "... Его величество, видя это со злости плакал". Отступив в Дербент, Надир-шах стал готовиться к новому весеннему наступлению на Дагестан. Воспользовавшись предательством некоторых лакских феодалов, шах решил использовать передышку для того, чтобы путем подкупа их все-таки покорить Лакию и Аварию. С этой целью, сообщает Калушкин, шах посылает Сурхай-хана с 40 тыс. рублями для раздачи "горским старшинам" с тем, чтобы "пристойною дачею тех денег к стороне его величества привлекал и равномерно еще и в военную персидскую службу постоянных людей набрать, и для того все производимые расходы упомянутых денег на его, Сурхайское, рассмотрение отдал, обещая со всякою милостью оных удобрить".

Но эти меры не дали желаемых результатов. Сурхай-хан, прозванный лакцами предателем, не смог подкупить лакских старшин. Он вынужден был вернуться в шахский лагерь, не сумев уговорить лакцев сложить оружие. Наоборот, говорит Калушкин, "они ни малейшая податности по оному призыванию не оказали, но ниже слышать о том не хотят".

Весной 1742 г. Надир-шах, получив дополнительные воинские силы из Черака, вновь пытается вторгнуться в Дагестан. На этот раз он использует Сурхай-хана с тем, чтобы своего прославленного сына и "тамошних старшин добровольно к покорению привлекать с повторяемым обнадеживанием, что им никаких налогов учинено не будет".

Поездка казикумухского хана и на этот раз не увенчалась успехом. Русский переводчик иранского шаха В. Братищев сообщал в Москву, что Сурхай-хан, будучи в Лакии, уговаривал сына сложить оружие и подчиниться власти шаха. Тогда Муртазали, выхватив кинжал, сказал отцу, что "... единое напоминание крови старости его вредит... и тако наотрез ответствовал, что никогда шаху послушание принести в мысли своей не имеет".

Убедившись в невозможности путем подкупа и организации карательной экспедиций лишить лакцев и аварцев их независимости, Надир-шах решил обосноваться на равнинной части Дагестана и отрезать горцев от экономически важных центров, перейти к затяжной войне. С этой целью он избрал своей резиденцией новую крепость, построенную к северу от Дербента во владении уцмия кайтагского и получившую впоследствии название "Иран-Хараб", т. е. "Гибель Ирана". Отсюда Надир-шах периодически посылал отряды для опустошения и разорения лакских аулов.

В конце 1742 г. Надир-шах в кругу своих военачальников стал все чаще высказывать, что "...в Дагестане более дела нет, ибо де лезгины истреблены". Но для современников было ясно, что" под этими его словами скрывалось полное разочарование в дагестанской компании. Братищев писал: "... довольно показуются гнилые победы действ его, что через два года в Дагестанской стороне достигнуть не мог, кроме, что государство свое подорвал, народ истощил, войска растерял и остальное крайне изнурил".

Дальнейшие попытки войск шаха проникнуть в горы к лакцам и аварцам не дали результатов. Тем временем в его армии начался голод и различные болезни. Тот же Братищев 3 мая 1743 года писал в Петербург: "... его величество растерянную свою в Дагестане казну у подданных своих отыскивать стал и столько персидских обывателей всяко, не упуская командирам и управителям провинции и не обходя военных людей неслыханными штрафами...".

Однако это уже не помогло восстановить пошатнувшееся положение Надир-шаха. В 1743 году объединенные отряды лакцев, аварцев, даргинцев и лезгин штурмом взяли крепость "Иран-Хараб" и нанесли новое поражение шахским войскам. В результате этого Надир-шах в конце 1743 года вынужден был окончательно уйти из Дагестана.

После изгнания персидских захватчиков на ханский престол в Казикумухе взошел сын Сурхай-хана Мухаммед. Он начал оказывать активную помощь антииранскому движению в соседнем Азербайджане, Мухаммед-хан надеялся использовать антииранское движение в Азербайджане в своих целях.

В 1743 г. он примкнул к движению Сафи Мирзы, выдвинутого Турцией в качестве претендента на шахский престол в Иране. Объединенные войска Сафи-Мирзы и Мухаммед-хана освободили от иранских оккупантов Ширван. Однако в 1743 г. Надир-шах направил в Ширван огромную армию для подавления национально-освободительного движения. В декабре 1743 г. близ Ахсу ополчение повстанцев, руководимое Мухаммед-ханом, дало сражение. Мухаммед-хан потерпел поражение от численно превосходящих регулярных сил Ирана и вынужден был вернуться в Казикумух.

В 1747 году Надир-шах был убит во время государственного переворота. Иранское государство пришло в полный упадок. Завоевательные походы персов в Дагестан прекратились.

[2] Большое Богдо - гора в северной части Прикаспийской низменности, на севере Астраханской области. Одиноким степным сфинксом величественно возвышается она на южном берегу соленого озера Баскунчак. Абсолютная высота составляет 150 м; над урезом озера Баскунчак – 171 м. Это наивысшая точка Прикаспийской низменности и Астраханской области. Гора представляет собой край соляного купола, перекрытого песчаниками, глинами и известняками. К северо-востоку от Баскунчака, на территории Казахстана находится гора Богдо Малое, высотой 37 м.

С геологической точки зрения Большое Богдо замечательна тем, что относится к числу растущих гор. Это своего рода геолого-палеонтологический музей под открытым небом. На склонах горы вскрываются осадочные породы перми и триаса. Здесь можно встретить пестроцветные глины, известняки, песчаники, гипс, мел, бурый железняк, самородную серу, свинцовый блеск, кристаллы кварца, куски яшмы и др. На скалистых обрывах восточного склона широко представлены различные формы выветривания: неглубокие пещеры, каменные ниши и столбы, карнизы и многочисленные углубления, похожие на гигантские соты, которые сделали Большое Богдо поющей горой. Даже при умеренном движении воздуха на скалистых склонах слышен неясный гул, С каждым порывом ветра меняется высота и характер звука. Видимо поэтому, калмыки прозвали ее Богдо-Ола, что означает Священная гора.

Вершина, несмотря на скромную абсолютную высоту, видна за десятки километров, так как расположена практически на идеально плоской равнине, покрытой полынно-солянковой полупустынной растительностью и лежащей на уровне мирового океана. Большой Богдо, единолично возвышаясь посреди плоской местности, служит основным ориентиром в приграничных с Казахстаном районах Астраханской обл. Одинокая высокая гора, меняющая свою окраску в зависимости от сезона года и времени суток, с древних времен вызывала у местного населения священный трепет. У кочевавших здесь калмыков гора являлась местом поклонения, хранительницей душ умерших. Большое Богдо имело и другое название - Арслан-Ола, т.е. "Лев-гора", за внешнее сходство горы с лежащим львом. До сих пор из уст в уста передается множество историй и легенд, связанных с Большим Богдо. (См. Приложение №1)

[3] Как я выяснил из беседы с профессором Г.И. Рычаговым, гора Богдо представляет чрезвычайно интересное образование, а именно, является соляным куполом, перекрытым песчаниками глинами и известняками. Дело в том, что под давлением многокилометровой толщи осадочных пород, заполняющих Каспийскую синеклизу перенасыщенные солью отложения пермского и триасового периода как более легкие, как бы выдавливаются на поверхность, вздымаясь своеобразными "лакколитами".

[5] Казикумухское шамхальство - государство лакцев начавшееся формироваться в раннем средневековье. В (15-17 вв.) одно из наиболее влиятельных политических объединений Дагестана на ряду с Аварским ханством (нуцальством), Кайтагским уцмийством, Табасаранским майсумством (с начала 17 в. майсумство распалось на майсумство (южный Табасаран) и кадийство (северный Табасаран)). Почти все имеющиеся данные свидетельствуют, что на протяжении двух с половиной веков (ХV – нач. ХVII вв.) главной резиденцией шамхалов и административно-политическим центром Казикумухского шамхальства оставалось древнее селение Кумух (Гъумук, Гумик), известное с 7 века. За активное участие в распространении ислама в Дагестане к названию села позже добавилось слово Гази (Кази) - воитель за веру.

В 17 в от Казикукмухского шамхальста откололись несколько самостоятельных политических объединений; При легендарном правителе Сурхай-хане (Чолак Сурхае ("Одноруком Сурхае")), после взятия им Шемахи (1712 г.) государство лакцев стало называться Казикумухским ханством. Во главе стоял правитель – халкавчи (хахлавчи), в функции которого входил сбор военного ополчения при защите от внешнего нападения и при походах в соседние владения. Однако халклавчи не имел права вмешиваться во внутренние дела аульских джамаатов. С 1712 по 1859 гг. территория входившая в состав Казикумухского шамхальства - именуется ханством. После 1820 г. Казикумухское ханство фактически потеряло независимость, войдя состав Российской империи. Подробнее об истории Казикумуха См. Приложение №3

[7] Гора Турчидаг (Турчадаг) возвышается на границе Лакского и Гунибского районов. 12 сентября 1741 года персидские захватчики во главе с Надир-шахом проникли в горный Дагестан и расположились лагерем на горе Турчидаг. Военные действия начались одновременным нападением шахских отрядов на близлежащие селения Чох, Согратль, Мегеб, Бухты, Камахал, Палисма, Ури, Мукар, Турчи и Варай. Разгорелась ожесточенная битва. Воодушевленные верой в справедливость своей борьбы, дагестанцы истребляли отдельные отряды Надир-шаха, захватывали обозы и провиант, лошадей, совершали налеты на ставку шаха. Положение захватчиков, находившихся в окружении враждебного населения, становилось все более тяжелым. Шахские отряды один за другим терпели поражение. Победа, одержанная горцами над персидскими войсками в районе села Чох, имела решающее значение. Не выдержав натиска дагестанцев, захватчики обратились в бегство. (Д. Кажлаев) Подробнее об иранской экспансии в горный Дагестан См. Приложение №5

[10] В селение Кумух сохpанились pазвалины стаpинной кpепости Буpгайкала, pасположенной на кpутой гоpе. Буpгайкала пpедставляла собой мощную непpиступную кpепость с пpочными стенами и двумя башнями. Путь к укpеплению на веpшине гоpы пpегpаждал pяд мелких защитных укpеплений. Одновpеменно с этим все близлежащие кpепости жилые постpойки были выстpоены таким обpазом, чтобы они в любое вpемя могли выполнять функции защитного хаpактеpа. В пpеделах кpепости имелась мечеть не сохpанившаяся до наших дней. В 1741 году кpепость была осаждена войсками иpанского шаха Hадиpа. После непpодолжительной осады она была взята численно пpевосходящими войсками иpанских захватчиков. (Д. Кажлаев)

[11] Еще одним из интеpесных аpхетектуpных памятников Кумуха, так и не виденным нами, яляется джума-мечеть VIII века.Это массивное четыpехугольное одноэтажное каменное здание пеpекpытое большим оpигинальным купалом и состоящее из pяда клеток, pазгpаниченных между собой каменными столбами, на котоpые опиpаются аpки, поддеpживающие потолок. Внутpение стены мечети местами pасписаны оpнаментом и художественно исполненными аpабскими надписями. Hа восточной стене мечети известым лакским мастеpом камнеpезного дела Абдуль-Халиком Кажлаевым сделана надпись масляными кpасками,говоpящяя о том, что мечеть постpоена в 162 году хиджpы (779 г.). В 825 году (1422 г.) пpи пpавителе Магомед-хане здание было капитально отpемантиpовано. Работы по капитальному pемонту были пpоведены также в 1203 году (1788 г.) и в 1323 (1906 г.) годах. (Д. Кажлаев)

[13] Hа склоне гоpы у селения Кули сохpанились остатки стоpожевой башни. Башня постpоена местными жителями в пеpвой половине XVIII века. Благодоpя кpутизне склонов доступ к башне с тpех стоpон затpуднен, подьем был возможен только со стоpоны аула. Кpуглая, постепенно сужающаяся к веpху башня с бойницами состояла из трех ярусов, которые сообщались между собой посредством каменной лестницы, устроенной в толще стены. Высота башни около 10 метров. Стены башни сложены из речных валунов а снаружи облицованы тесаными каменными плитами От башни в северо-западном направлении был устроен 150-метроый подземный ход к ручью для снабжения защитников башни водой. (Д. Кажлаев)

[16] Каменными стелами я заинтересовался после поездок Южную Сибирь, где большинство из них связаны с тюркским временем (раннее средневековье), или более древними культурами, как например окуневская или тагарская в Хакассии. Поэтому и здесь я не мог равнодушно взирать на множественные монументальный стелы, будь то на кладбищах или просто в степи и на горных склонах. Местные единодушно высказывались за то, что захоронения производятся исключительно на кладбищах, все же прочие стелы являются памятниками на месте гибели, человека, либо на месте сражения. Версия путевых камней, которые встречаются, например в Карачаево-Черкессии никто не поддержал. Временная датировка стел Дагестана, возможно не сложна, но для этого надо знать арабский, ибо каждая из стел содержит обширные надписи.

[24] В исламе в широком смысле слова обозначение всех не мусульман. Слово "кафир" означает - "неверный", "отступник". Различают два типа кафиров: кафир асли (первоначальный / чистый кафир) и кафир муртад (отступник).

Кафир Асли – первоначальный/чистый кафир или каффар. Примером кафир асли могут служить: буддисты, индуисты, сикхи, христиане, иудеи или атеисты, то есть неверующие в исламе. Так они могущие верить в Бога, но не в Посланника Мухаммеда.

Выделяют три типа Кафир Асли:

Мушрики от людей книги - то есть иудеи и христиане
Мушрики - кто - не люди книги - индуисты, сикхи, буддисты, зароастрийцы и т.д.
Атеисты

Кафир Муртад (отступники) которые были мусульманами, но отреклись от своей веры, поставив под сомнение хотя бы один из ее постулатов или общающиеся с кафиром и не считающие кафира кафиром.

[26] Дагестан является частью ареала кавказской башенной культуры. До последнего времени сторожевые и боевые башни сохранялись в следующих аулах и их окрестностях:

Рича (Агульский район),
Ицари (Дахадаевский район),
Кули (Кулинский район),
Гигатль (Цумадинсий район)
Кахиб (Шамильский район),
Хоредж (Хивский район).

Крепостные комплексы близ Хучни (Табасаранский район), в селении Кумух (Лакский район),

[30] Одна из них гласит, что некий молодой пастух посватался к знатной девушке из предгорного аула, но отец невесты, не желая выдавать свою дочь, наказал пастуху насыпать на равнине холм, да такой, чтобы, поднявшись на его вершину, он смог увидеть свою возлюбленную сидящую на крыше родительского дома в родном селении. Много лет без устали носил неудавшийся жених песок от морского берега. Рос и рос песчаный холм. И вот, однажды, взойдя на его вершину, он увидел аул своей невесты и дом ее родителей и согбенную старуху терпеливо ожидавшую на крыше своего жениха.