Алтай, 5 августа -- 7 сентября 1998

Заброска: Москва, Барнаул, Бийск, Горно-Алтайск, Тюнгур.

Горная часть: Тюнгур - Кучерла - пер. Кузуяк 1513м. (н.к.) - долина р. Аккем - вдп. Текелю - оз. Аккемское (2050м.) - (радиальный выход на Аккемский ледник (~ до 2750м)) - "Долина семи озер" - пер. Аккемский 3340м (1Б+) - долина р. Кучерла - оз. Кучерлинское (1786м.) - р. Кони-Айры - пер. Капчал Восточный 3210м. (1Б) - Капчальский ледник - пер. .......~ 2650 м (1Б+(?)) - долина р. Капчал - р. Катунь.

Водная часть: Устье реки Капчал (1750м.) - р. КАТУНЬ - пор.Щеки - устье р.Бирюкса - Мараловодка - Усть-Кокса - Горбуново - Тюнгур - Аккемский прорыв - (радиальный выход за закладкой (75км))- устье р. Аргут - Инегень - Иня - Малый Яломан - Ильгуменьский прорыв -- Кадринский прорыв - Еланда - Чемал - Чепош - Усть-Сема.

Выброска: Усть-Сема, Горно-Алтайск, Бийск, Барнаул, Новосибирск, Чулым, Барабинск, Московка (Омск), Исилькуль, Челябинск, Златоуст, Бердяуш, Мурсалимкино, Кропачево, Уфа, Сасово, ст.Ушинский - Боровое - ст. Ушинский, Рязань, Москва.

протяженность нитки маршрута: пешая часть: ~80 км; водная часть: >470 км; итого: более 550 км;

пройдено: пешком: ~200 км; на веслах: >470 км; итого: около 670 км.

Не один год мы собирались отправиться к "Золотым горам"¹. И отступали... Похожая ситуация складывалась и на этот раз. Среди планов на лето еще с прошлой осени звучало лишь одно - Алтай, Алтай. И вот молнией мелькнул июнь и уже на глазах таяли последние июльские деньки, когда нас вновь сковало оцепенение нерешительности. То нас смущали проблемы с местным населением - страшных сказок про диких алтайцев в народе ходит предостаточно, то клещи, то отсутствие второго судна и должного уровня физической и технической подготовки. Одним словом найти десять причин не поехать было делом пустячным. на противоположной чаше весов было лишь желание - вымученное и выстраданное. которое под час казалось столь мизерным и незначительным, что можно считать, что в эту поездку мы поехали случайно, а вернее по стечению ряда обстоятельств.

Подталкивая и бередя друг друга, мы собирались посягнуть на то, что было нам по силам, но все же выше уровня нашей головы, на то к чему сейчас с каждой минутой нас приближает поезд, на то, что наверное станет самым тяжелым испытанием, которое потребует от каждого полного напряжения физических и душевных сил, нервов, разумного риска и осторожности. Мы идем полагаясь на Бога и на везение. И я верю, что мы победим, ибо по другому не может и быть. Дай Бог, чтобы мы прошли запланированный маршрут. Дай Бог, чтобы пред нами предстала беспримерная красота сокровищ Алтая. Дай Бог, чтобы мы всюду были единой командой и, главное, дай Бог, чтобы мы все живые и здоровые вернулись домой...

Все страхи и сомнения остались в прошлом. Я с нетерпением жду момента, когда останется позади мост через Катунь в Тюнгуре и лесная тропа поведет нас через первый перевал к Аккему.

ЧАСТЬ 1.
ЗОЛОТЫЕ ГОРЫ.

1.08-5.08.98. Знойным вечером первого августа мы покинули Москву. Встречали рассвет среди лесов и полей Нижегородской области, утром за окном тянулись широкие поля и лиственные перелески Чувашии, изобилующие длинными крутостенными балками и логами, напоминавшими Черноземье. Полуденный пыльный Татарстан, скучная Удмуртия, мутная Кама, красивейшие леса Пермской области, в свете вечернего солнца и низкогорье Среднего Урала, с глубокими долинами через которые перекинуты арочные мосты. Где-то среди них нас застала ночь.

В поезде жарко и душно - одна отрада у нас открывается окно, в которое мы выставляем сложенную из пенки трубу воздухосборника, так что жить можно.

А утром на необозримых пространствах разлилась равнина, уходящая краями в небеса. Мы пересекали Западно-Сибирскую низменность. Изумрудная трава, березовые колки... А потом был Омск с пылающими факелами НПЗ и широким Иртышом. Здесь мы отоварились арбузом и мороженным.

В вечеру за окном потянулась степь. Серый полог облаков скрыл небо. Местами холодной сталью блестели блюдца мелких озер, а на востоке показался краешек озера Чаны - крупнейшего на Западносибирской низменности.

Уже ночью сделали остановку на станции Карасук, в последнем крупном населенном пункте Новосибирской области перед границей с Алтайским краем. В свете пристанционных фонарей ото всюду на тебя взирали лозунги следующего содержания:

СЛАВА ЧЕЛОВЕКУ ТРУДА!

ОБЕСПЕЧЕНИЕ СЛАЖЕННОГО РИТМА ПЕРЕВОЗОК ОСНОВНОЙ ДОЛГ РАБОТНИКОВ СТАЛЬНЫХ МАГИСТРАЛЕЙ!

СТОЙ! НЕ РИСКУЙ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!

и т.п.. Мы вышли на улицу, подивившись теплоте ночи. На платформе в изобилии валялись огромные чернотельные жуки, стрекотали цикады, пахло югом...

Поздним утром следующего дня прибыли в Барнаул. Я, Женечка и Лидочка побежали искать авиакассу, ибо двое наших товарищей еще не достигнув Алтая уже торопились вернуться обратно в Москву.

Купив билеты на рейс первого сентября, мы поставили себя в жесткие временные рамки.

Барнаул - город, на первый взгляд, весьма заурядный: жаркий, пыльный и загазованный; запомнился красивым большим зданием со шпилем и гастрономом на первом этаже, рекламой АиФа, повествующий о том, что 100000 лет назад на Алтае жили неандертальцы, которые не читали газет, памятником Ленину, окруженному пышноцветущей клумбой бархоток, да лозунгом на доме напротив вокзала:

БАРНАУЛ - ГОРОД ОРДЕНОНОСНЫЙ!

Кроме традиционного мороженного на вокзале за 25 руб. купили приличную дыню с ташкентского поезда и бутылку холодного Спрайта, после чего нам стало совсем хорошо.

Вечером приехали в Бийск, откуда тут же на автобусе отбыли в Горно-Алтайск. (билет 18руб*5 + 3руб.*6 (багаж) = 108 руб на 5 чел.).

Автобус буквально летел по хорошей асфальтированной дороге, сперва сквозь красивый сосновый бор, который вскоре сменился пейзажами напоминающими северное Ставрополье. На сиреневом фоне вечернего неба показались темные силуэты далеких гор. Кое-где дорога выходила к берегу Катуни, и я жадно вглядывался в пену барашков на излучинах, галечные отмели. пытаясь на вскидку определить уровень воды в реке.

Сразу же по приезду в Горно-Алтайск стемнело. Мы выгрузились во дворе уже закрытого автовокзала, в дополнение ко всему не имеющего ни единого источника освещения, кроме звезд в небе, да стоящей метрах в семидесяти яркой коммерческой палатки. Наступала теплая ночь. Нашему беспрепятственному продвижению к горам Алтая кажется настал конец. Однако, как раз в этот момент, нас обступил ряд водил, предлагающих свои услуги по дальнейшей заброске. Мы не торопились, надеясь найти наиболее подходящий вариант, одновременно быстрый и дешевый. Я постучался в закрытые двери автовокзала. Минуты через две в окне показалась недовольная женщина, которая тем не менее объяснила, что около 7 утра ожидается автобус до Усть-Коксы (билет 74 рубля); рейсы в Тюнгур отсутствовали, однако как я понял существует практика переговоров с водилой. В этом варианте было плохо одно - мы теряли день и нам не хотелось ночевать под звездным небом Горно-Алтайска. После некоторых раздумий и долгих переговоров с частниками решили выехать в Тюнгур с ночи. В итоге нам пообещали Уазик за 1000 руб (т.е. по 200р. с человека), сказав что на рассвете будем в Тюнгуре, до которого предстояло проехать еще более 400 км полугорных дорог. Около полуночи мы покинули Горно-Алтайск.

Чуйский тракт - хороший асфальт, ночь, силуэты гор, дрожащий свет фар и бледная полная луна дрожащая в лобовом стекле... Поначалу я сел вперед, рядом с водилой, памятуя об основном правиле стопщика - не спать ночью в едущей машине. Мы не спеша разговаривали о жизни в городе, состоянии промышленности и сельского хозяйства в республике, о "злобных алтайцах", об энцефалитных клещах, о населении района предполагаемого маршрута.

По пути миновали некий КПП. Меня приятно удивила этика алтайских водил: стоило показаться в поле зрения какой-либо машине, как тут же убирался дальний свет фар.

В поселке Усть-Сема, приблизительно в 70 километрах от Горно-Алтайска, Чуйский тракт пересек Катунь, а вскоре и наш Уазик свернул в лево на уходящую в горы в направлении Усть-Кана грунтовку. Дорога тем не менее оставалась неплохой, однако скорость с 80-90 км/ч упала до 40-60.

По истечении 120 километров от Горно-Алтайска на переднем месте меня сменила Надежда. Луна, звезды, дорога уводящая вглубь таинственных гор зачаровывали, но с другой стороны все ощутимее становилось желание спать, и может быть не столько желание, сколько осознание необходимости быть завтра (вернее уже сегодня) в должной физической форме. Расположившись среди рюкзаков, сидений и тел я накрылся спальником и попытался уснуть. Несколько часов? минут? забвения. Прихожу в себя. Темно. Машина стоит на дороге. Водила дремлет положив голову на руль. Луна переползла из лобового стекла в боковое. Силуэты гор стали выше и круче, а в салоне изрядно похолодало. и вновь полусонное забытье. Тряска. Еще темно, но луна уже клониться к западу. Очередной провал сознания. Холодно. Светает. Мы едем параллельно довольно крупной реке. Я довольно быстро понимаю. что это Кокса. Легкий туман. Краски из блекло-сиренево-серых становятся более яркими, приобретая розовато-желтые оттенки. Вдоль дороги потянулись дома - поселок Усть-Кокса; до Тюнгура осталось не более 60ти километров. Все, кроме Лидочки проснулись прильнув к окнам. Уютные дома и деревянные тротуары поселка остались позади. Мы въехали в долину Катуни, точнее ту ее часть. где река пересекала межгорную котловину Уймонской степи. Нас объяли клубы тумана, живые, движущиеся и столь плотные, что лучи поднявшегося над горами солнца были не в силах достичь дна долины, создавая ощущение пасмурности.

Кончилась степь, дорога вышла к Катуни. Пожалуй никогда ранее я не видел воды столь красивого цвета - чистейшая бирюза с голубоватым отливом, а ведь где-нибудь дней через 20 наши весла будут вспарывать ее поверхность. Туман рассеялся. Пара резких поворотов, Крутой подъем, спуск, березовая рощица и... Около семи часов утра пятого августа наш Уазик достиг Тюнгура. Пересекли по вздрогнувшему под нами подвесному мосту Катунь, на правом берегу которой распрощались с машиной. Всего на дорогу от Казанского вокзала до начала маршрута мы потратили 78 часов времени (81 час если учитывать поясное смещение) и чуть более 600 рублей на человека.

Утренняя прохлада не давала стоять на месте, посему, быстро расплатившись с водилой, мы обрюкзачились, окинули взглядом приветливо улыбавшуюся в лучах восходящего солнца окрестность и бодро зашагали по хорошо наезженной грунтовке в сторону Кучерлы.

Первые шаги по Горному Алтаю... Небесная лазурь и яркое солнце сулили теплый и красивый день, а значит и удачное начало похода. Тяготы малосонной ночи и шестнадцати часового поста пока не ощущались, мы были бодры и полны сил, так, что сейчас нас занимали лишь залесенные склоны окрестных гор, да наполненное солнечным светом далекое марево речных долин. Не далее как через два километра мы подошли к деревне Кучерла, обнесенной по периметру околицей. Навстречу прошла алтайская женщина погоняющая корову. Мы поздоровались. Лицо женщины осталось глубоко хмурым, а ответ был сдержанным и холодным. Может быть и в самом деле аборигены не отличаются гостеприимством!

По основательному деревянному мосту, вход на который закрывали металлические ворота перешли красивейшую реку Кучерлу, разбивающуюся на несколько рукавов, местами прегражденных поваленными деревьями, и, не покидая дороги, вошли в лиственничный лес. Пройдя еще сотню метров на залитой солнечным светом поляне устроили первый, более чем часовой привал. За это время мы перекусили, сходили на реку умыться и, главное, к нам начало приходить осознание того, что сбывается наша сокровенная мечта - мы уже на Алтае. За время привала отдыхали мимо проехали несколько конных алтайцев, прошло бесхозное стадо овец. На нас никто внимания не обращал и это радовало.

Как уже было упомянуто, у нас на пятерых было шесть рюкзаков, один из которых содержал объем продовольствия, который мы хотели оставить в закладке. Сей рюкзак так и назывался Тюнгурским или Тюнгуркой. Так что первоочередным мероприятием на данный момент считалось избавление от лишней поклажи. Окрестный лес поражал исхоженностью, обилием разнонаправленных троп; прятать здесь что-либо было делом не безопасным, так что мы решили пройти еще километра три-четыре до ручья, где среди камней надеялись спрятать содержимое более чем пудового рюкзака.

К 10 часам утра стало по-азиатски жарко. Лес расступился образовав широкую прогалину, некогда покрытую густой травой, теперь скошенной и, что меня поразило, укатанной в рулончики на наш среднерусский манер последних лет. Вокруг поднимаются невысокие горы: склоны южной экспозиции безлесны, судя по всему покрыты ксерофитной травянистой им кустарниковой растительностью; на северных - густые леса, среди которых отчетливо проступает седловина нашего перевала.

Дорога свернула в лес, направившись вверх по долине ручья. На милой полянке под сенью берез, в окружении кустов разносортного шиповника и обсыпной красной смородины сделали очередной привал. Оставив Женечку и девушек с вещами, мы с Пашей прихватив изрядно надоевшую нам Тюнгурку, отправились искать место для продуктовой закладки.

О камнях на берегу ручья пришлось забыть, ибо его едва уловимые струйки прокладывали свой путь среди густого ольшанника, кустов смородины, да зарослей крапивы, которые, как и все вокруг, выглядели исхоженными и обитаемыми. Маленькая тропка уводила на другой берег. "Вот так ,так - даже приткнуться негде, прямо Серебряный бор какой-то". Однако после продолжительных поисков и раздумий мы все же выбрали несколько мест на склоне, среди поваленных стволов, выворотней и корней деревьев, куда с успехом рассовали содержимое рюкзака, получив в итоге четыре закладки вместо одной. Так и для подстраховки лучше, а заодно и память потренируем.

Снизу доносились эротичные повизгивания - народ расслаблялся. "Спортивные оргии"- хороший знак - значит все в порядке.

Около полудня мы обрюкзачились и пошли на штурм первого первала моей жизни... Солнце печет. Очень жарко. Дышу глубоко и ритмично, может быть зря?.. Первая ломота в ногах. Паша с Надеждой идут легче, Лидочка немного отстает. Через 17 минут привал... Вокруг огромные деревья - лиственницы, почти в два обхвата и березы, больше чем в обхват; густой подлесок и высокие метра в полтора травы. Боюсь клещей, посему на земле в отличие от Пашки не валяюсь и в гущу кустов не лезу. Море красной смородины, немного малины и съедобной жимолости...

Второй переход, более 15 минут, - самый тяжелый. Пот заливает лицо. Стучит в висках. Пульс 190-200 ударов в минуту - почти биологический предел. Лидочка отстает сильнее, уверяя всех, что идется ей легко. Долго отдыхаем. Дабы сэкономить воду пожираем горстями кислую смородину...

Дорога превратилась в узкую, но хорошо набитую тропу. Идем еще 20 минут, истекая потом как никогда в жизни. Становится немного легче. На привале Женя +3-4 минуты, Лида +10-12 минут. От этого мне становиться немножко страшно, что же будет дальше?

Отдыхаем около получаса и снова вверх. Подлесок редеет. Деревья мельчают, появляются кедры, много шиповника. Где-то приблизительно за семь переходов мы достигли перевала...

Первый панорамный пейзаж - залитая солнцем долина Катуни, едва различимые домики Кучерлы и Тюнгура, залесенные и безлесные склоны хребтов и поражающие воображение равнинного человека перепады высот.

Ветви деревьев на перевале обвешаны лентами, преимущественно белого цвета, завязанными в узелочки. Назначение их может быть многообразно. Одни оставляют узелок для того, чтобы сбылось какое-нибудь желание, например просят у местного бурхана - духа места - хорошей погоды, другие для того чтобы вновь вернуться в сии места (трактовка везшего нас водилы). Алтайцы же, возможно, просто таким образом приносят бурхану своеобразную дань. В любом случае данное место выполняло сакральные функции, коими так беден наш среднерусский культурный ландшафт, и мы, полагаясь на его благостное воздействие, расположились здесь на несколько затянувшийся отдых.³

В дальнейший путь тронулись уже ближе к четырем часам вечера. Впереди лежала долина Аккема, по которой нам предстояло подняться до самого Аккемского озера, а может быть и дальше. Не скажу, что спуск дался значительно легче подъема, одно верно - он занял гораздо меньше времени и был не столь утомительным. При ходьбе вниз возрастает нагрузка на ноги, а не на сердце и легкие.

Тропа идет по склону сквозь густое разнотравье, украшенное цветами аконита и живокости (Delphinium), реже попадаются розовеющие кусты мальвы; всюду обилие видов злаков и зонтичных. В высокой траве теряется алтайский летник, в настоящее время необитаемый. Спускаемся к ручью, кидаем рюкзаки, умываемся и, стоя на четвереньках благоговейно припадаем губами к воде. Здесь же устраиваем очередной несерьезный перекус. Отчетливо проступили первые признаки усталости, так что даже промелькнула мысль о стоянке. Но мы с Пашей безудержно рвались к Аккему, желая отдать всю дорожную пыль и утомленность его ледяным водам.

Дальше подъемы чередовались со спусками. Лес отступил, а тропинка вывела нас на красивый, все еще пестрый от отцветающих цветов луг. Метрах в 60 - 80 внизу ревел Аккем, на берегу которого просматривалась аккуратненькая избушка. Тропа, нарезая серпантин, уходила вниз по склону; слева обрывался красивейший скальник. Соседство с обитаемым местом явно не воодушевляло капитана, поэтому решено было не спускаясь в долину пройти еще с километр вверх по реке.

Солнце скрылось за горами, возвещая наступление вечера. Позади осталось около 20 пройденных километров, более 700 метров подъемов и более полукилометра спусков и уже почти 12 ходовых часов. "Для начала не плохо" - и эта мысль придавала нам уверенности в своих силах.

Дойдя до конца луга, изобиловавшего разноцветной саранчой, мы с Пашей оставив капитана, девушек и вещи в лиственничном редколесье отправились на разведку в поисках спуска к реке и места для стоянки.

Крутой спуск, градусов под 35 - 40. Острые кусты царапают потное тело, отчего по нему всюду разливаются жжение и зуд. Идем по пойме Аккема сквозь живую изгородь из караганника (желтой акации), шиповника, малины и жимолости, переплетенных густой травой. Находим площадочку для стоянки. Не ахти сколь приятное место, но есть где разместить палатку, вдоволь дров и рядом вода, а что еще надо до безумия уставшим голодным людям. Еще один подъем вверх и с рюкзаками вниз, сквозь крапиву и караганник по 40° склону. Однако следует заметить , что сей склон был очень красив, представляя собой целую коллекцию ксерофитов, особенно суккулентов: очитки (едкий и заячья капуста), разросшееся молодило и проч и проч...

Последняя преграда из колючего кустарника осталась позади. Мы дошли! От воды тянуло приятной прохладой. Скинув рюкзаки, мы с пашей сразу же полезли купаться. Температура воды показатель трудноопределяемый, но она была явно выше 0 и ниже 10° С.

На ужин сварили килограмм макарон, но часть из них в темноте после слива воды покинула пределы кана, выпрыгнув на землю.

Когда еда была готова над долиной уже властвовала ночь. Женечка разлил по кружкам очередное свое творение - коктейль из дегазированного шампанского и сока - обалденно вкусно. Мы пили за себя, за горы, за будущее, за то чтобы продолжение оказалось не хуже почина... Так завершился наш первый алтайский день.

6.08.98. Мой спальник, за время перехода, оказался слегка влажным от пота. Интересно сколько же литров с меня стекло раз, сквозь, пусть и не цельную пеночную спинку рюкзака промокли находящиеся внутри вещи. Заснул я сразу же, едва соприкоснулся спиной с пенкой.

"Странный шум, неужели так разгулялся ветер? Где я? Нет не ветер - это шумит вода. Ах, да, я же на Алтае!" - несколько раз за ночь, сквозь сон, ко мне приходила сия череда мыслей.

Первые лучи поднявшегося над горами солнца упали на оранжевый полог палатки. Внутри за считанные минуты стало излишне жарко и душно. Да и то верно, пора вставать, 10 часов сна, даже после практически бессонной ночи - это уже неплохо. Погода на улице дивная - тепло, безоблачно и ярко. Тело ватное и непослушное - следствие вчерашней прогулки. Но вот я погружаюсь в бирюзово-белесые воды Аккема и через минуту чувствую себя обновленным и помолодевшим. Ну ни кайф ли это стоя в ледяной воде потянуться навстречу солнцу, теряющимся в дымке горным лесам и нависающим совсем рядом бесприютным скалам, вдохнуть в себя полной грудью красоту Алтая.

На завтрак сварили некую смесь итальянского производства из сублимированного мяса и овощей. Если употреблять ее не часто, то очень здорово. Долго ели, много тормозили, грелись на солнышке, купались, параллельно сворачивая лагерь. В результате вышли уже во втором часу дня. Наши опасения по поводу отсутствия троп оказались напрасными. Менее чем через 20 минут рассекания высокой травы подошли к ручью, где возобновлялась хорошая тропа, уходившая в лес.

Мы окунулись в царство тени густого пихтарника, столь контрастирующее с слепящим солнцем раскаленных лугов. Здесь в тени было гораздо прохладнее, и когда мы останавливались на отдых около многочисленных спадающих со склонов ручьев, то зачастую хотелось даже одеть штормовку. Смородина стала попадаться реже чем накануне, но была вкуснее, наполненее солнцем. Тропа то устойчиво устремлялась вверх, то резко сбрасывала чуть ли не по сотне метров, проходя в целом на 150 - 200 метров выше уреза реки, так что шум буйствующего Аккема превращался лишь в общий негромкий фон. Противоположный борт долины купался в солнечных лучах, создавая непередаваемый словами светотеневой контраст.

Мы окунулись в царство тени густого пихтарника, столь контрастирующее с слепящим солнцем раскаленных лугов. Здесь в тени было гораздо прохладнее, и когда мы останавливались на отдых около многочисленных спадающих со склонов ручьев, то зачастую хотелось даже одеть штормовку. Смородина стала попадаться реже чем накануне, но была вкуснее, наполненее солнцем. Тропа то устойчиво устремлялась вверх, то резко сбрасывала чуть ли не по сотне метров, проходя в целом на 150 - 200 метров выше уреза реки, так что шум буйствующего Аккема превращался лишь в общий не громкий фон. Противоположный борт долины купался в солнечных лучах, создавая непередаваемый словами светотеневой контраст.

Характер растительности постепенно начал меняться. Подлесок сильно поредел к пихтам добавились лиственницы и кедры, появился моховой покров с кустарничками брусники и порослью карликовой березы. На тропе стали попадаться отдельные камни, число которых постоянно росло. разница высот между тропой и рекой сократилась раза в четыре- пять. Сквозь просветы в кронах деревьев местами неплохо просматривались бесподобные в своем бешенстве стремнины Аккема.

Вечерело. На небе появились облачка. Камни практически сплошняком выстлали тропу, которая иногда выходила на откровенный курумник. Спуски преобладали над подъемами, так что вскоре мы спустились к самому речному руслу. Вокруг море жимолости. Терпкая ягода непривычна на вкус, посему кроме меня ее пока никто в пищу не употребляет.

В начале восьмого часа вечера останавливаемся на ночлег, на окруженной курумником уютной площадочке прямо на берегу Аккема (около 1320м.). Диву даешься от столь быстрых и контрастных изменений в ландшафте. На исходе ходового дня впервые увидели снежные вершины, да не просто вершины, а собственной персоной высочайшую гору Алтая - Белуху (4506м). При виде снега, невольно в душе возникает какое-то благоговейное чувство.

Красивый спокойный вечер. Сильная жажда и полное отсутствие ощущения голода. На ужин решаем ограничиться чаем, вафельным тортом, курагой, остатками хлеба, практически полностью сгнившим огурцом и постепенно протухающими охотничьими колбасками.

Рев Аккема начинает утомлять. Спокойно говорить на берегу невозможно, приходиться постоянно кричать, либо подходить в плотную к собеседнику. От постоянного шума чувствую себя весьма и весьма не уютно.

Вскоре после наступления темноты из-за гор выползла растущая луна, покрыв сияющими нитями серебра и без того белую воду... Я стою на камне, над неукротимо несущейся водой в лунном сиянии, впадая в состояние гипнотического транса. Голова начинает кружится. река притягивает к себе. С чувством некоего странного испуга я отступаю назад...

Спать легли рано не позднее половины одиннадцатого, но в отличие от дня предыдущего засыпалось плохо. В палатке душно. Грохочет Аккем, и его звук проникая сквозь уши в голову, кажется застревает там, отдаваясь болезненной вибрацией. Как я хочу погрузиться сейчас в тишину подмосковного леса!.. Так проходил час за часом. Изредка сознание подергивалось полудремотной пеленой. Мучительная ночь... Лишь под утро я был награжден несколькими часами сна.

7.08.98. В начале девятого часа утра я вылез из палатки, попытался распинать народ и, не дожидаясь их подъема полез вверх по курумнику, туда где уже грело солнышко. Дивно красиво: еще скрытая тенью долина, завершающаяся на юге освещенной солнцем громадой Белухи...

Плотно позавтракав и искупавшись, в начале первого часа дня мы продолжили путь вверх по долине. Тропа шла непосредственно вдоль реки пересекая каменные осыпи. Пейзажи радовали быстрой сменой и разнообразием. Шлось довольно легко, а на душе было радостно. Минут через 50 сделали продолжительный привал, сразу за которым курумник кончился, а тропа вошла в лес, состоящий в основном из кедра (Pinus Sibirica),со сплошным моховым покровом и порослью карликовой березы. Через некоторое время путь нам преградил убогий плакат, следующего содержания:

КАТУНСКИЙ ЗАПОВЕДНИК. БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО РАЗРЕШЕНИЯ ВХОД И ВЫХОД ЗАПРЕЩЕН.

ВОДОПАД ТЕКЕЛЮ. ПАМЯТНИК ПРИРОДЫ РЕСПУБЛИКАНСКОГО ЗНАЧЕНИЯ.

Сама река Текелю, на которой находиться водопад, является правым притоком Аккема, так что чтобы взглянуть на сие диво природы нам предстояло переправиться на другой берег реки. Вопреки всем ожиданиям более менее вразумительной переправы на наш взгляд здесь не существовало.

Свыше двух часов мы ходили по берегу в поисках и размышлениях, но ничего лучше чем перекинутая через Аккем система из двух бревен нам не подвернулось. Все было бы ничего, но второе из этих бревен имевшее в диаметре около 15-18 сантиметров было мокрым от брызг, да еще в довершение ко всему нервно вздрагивало. В итоге на переправу мы так и не отважились, а лишь потеряв уйму времени продолжили путь.

Настроение нулевое. Рюкзак кажется не подъемным. Внутри как будто что-то сломалось. Интересно почему я не умею проигрывать с твердым сердцем. Только теперь я осознал, что до сего момента мы шли легко лишь на адреналине, волевом усилии, да еще московском запасе сил. Сейчас же, после первого полученного удара, все сошло на нет. Померкли краски. Потускнело солнце. Обнажилась усталость, психологический надлом, отравляющая душу желчь потекла по жилам... Я, постоянно шедший впереди, задававший темп, теперь с трудом плелся в хвосте, еле поспевая за неспешно идущими ребятами. "Стиснув зубы вперед, здесь никто не спасет..." - вспомнил я карасевскую песню, пытаясь изменить взгляд на окружающий мир. Все было тщетно... Я шел молча и мне было до горечи обидно, что какая-то мелкая неудача так выбивает из седла, и я не могу ей противостоять, хотя всегда считал, что обладаю силой воли, значительно превосходящей мои физические возможности. Но все было так, как должно было быть и, зачастую по истечении времени мне кажется, что некое высшее провидение прокладывало нам путь, посылая испытания, даря победы и уча проигрывать.

Километра через 2,5 нам подвернулась приятная стоянка на едва сочащемся ручье. Было еще очень рано для того чтобы вставать на ночлег, но дальнейшее продвижение становилось совершенно не эффективным, ибо наша скорость упала ниже 2 км/ч. В результате все единогласно высказались за стоянку. За день прошли менее восьми километров, поднявшись до высоты 1680-1690 м.

Пользуясь большим остатком времени решили поступить следующим образом Женя, Паша и Лида отправились на поиски переправы, мы с Надеждой остались "обустраивать лагерь", во всяком случае это так называлось. На самом же деле Надежда погрузилась в дневниковые записи, а я отправился немного погулять, чувствуя настоятельную потребность побыть наедине с собой, попытаться понять, что со мной происходит, разобраться в сплетении чувств и мыслей, сбросить лежащий на душе чугунный гнет, выплеснуть во вне всю ту гадость, что преображала меня вопреки моей воле.

Я направился вглубь светлого кедрового леса, продираясь сквозь сплошные заросли карликовой березы и утопая в мокром мху. Под ногами среди скрытых моховыми подушками камней тихо журчит вода. Впереди поднимается крутой склон - чередование курумника с непроходимой стеной неизвестного мне колючего кустарника и зарослями усыпанной ягодами жимолости, а также диковинной "черноплодной красной смородины". Я немного поднялся вверх, сел на камень с видом на болотце внизу, впав в полумедитативное (в моем понимании этого слова) состояние. Я молился с чувством, будто веду мысленный бой с окружающими горами, камнями, лесом, пеной и ревом потоков. Алтайская природа была враждебна мне. Мне, который не переставал восхищаться ее красотой... Хотя восхищение было мысленным - душа безмолвствовала. Красивость календарных фотографий оживала вокруг, но осознание того, что ты находишься внутри пришло лишь значительное время спустя... С чувством героя, призвавшего на пороге колдовского замка светлые силы, я спустился вниз и шлепая по болоту направился обратно в лагерь.

Способ переправиться на другой берег до вечера так найден и не был. После ужина Паша развел теста и напек блинов, на найденной нами на этой стоянке сковородке. Более того сия стоянка одарила нас еще одной находкой, ценность которой мы смогли осознать лишь несколько дней спустя - это был маленький топорик.

Стемнело. Из-за гор выползла яркая белая луна. Было решено поставить "Томагочу" - наш будильник - на семь утра, дабы со свежими силами еще раз попытаться переправиться через Аккем.

8.08.98. Ночь была спокойнее и прохладнее предыдущей. В 7 утра пропищал "Томагоча". Мы нехотя вылезли на утренний холодок. Солнце еще не поднялось на достаточную высоту. чтобы согреть выстудившуюся за ночь долину. Женечка с Надеждой остались досыпать, а мы втроем направились по тропе в сторону Текелю.

Поиски других переправ, также как и попытка перейти Аккем в брод в наиболее спокойном месте не увенчались успехом. Тогда Паша предложил переправиться по перекинутому дрожащему бревну, опираясь на него животом и руками, полоща ноги в воде, что мы и сделали. Через несколько минут все уже были на противоположном берегу. Снятые вещи связали в узелки и уже вовсе не беспокоясь о клещах, в полураздетом виде вошли в лес.

Лучи солнца скользили меж поросших бородатым мхом ветвей, создавая ощущение погружения в сказку. По поваленному бревну перебрались на правый берег Текелю, направившись вверх по реке.

За считанные минуты солнечного сияния в долине стало удивительно тепло. Мы шли по берегу реки, пробивающей себе узкое ущелье в скалах, ниспадая вниз многочисленными водопадами... Никогда ничего подобного не видел. Я пробирался вперед меж быстро сужающихся и набирающих высоту стен каньона с замиранием сердца. Рядом пролегала стремнина чистейшей голубой воды, впереди начинался каскад водопадов и волшебная аура повисших в воздухе брызг, искрящимся облаком купалась в солнечных лучах. Скалы стали практически отвесными, а в добавок мокрыми и скользкими, так что дальше нам удалось лишь заглянуть за микроповорот теснины, где царило буйство слепящей пены. Воздух близ водопадов столь насыщен брызгами, что некоторое пребывание в нем сравнимо с легким дождем. Путь по низу дальше был труден и не безопасен, в следствие чего нам пришлось вернуться почти на сотню метров обратно, дабы начать подъем сквозь лес по скалам.

Поражающие красотой виды ущелья, отвесные 40 - 60 метровые уступы - это незабвенное зрелище. Здесь я понял, что одних видов Текелю достаточно, чтобы окупить большую часть своих ожиданий от Алтая. Мы поднимались вверх то довольно быстро, то останавливаясь на долгие минуты на открытых скальных уступах, поросших "ромашкой-камнеломкой". Через некоторое время вышли на крутосклонный курумник, состоящий преимущественно из больших скальных обломков, меж которыми проросли кусты караганника, черноплодной красной смородины, жимолости и неизвестных мне царапающихся колючек. Судя по времени нам было уже пора возвращаться, поэтому я торопился как можно быстрее подняться на верх. Паша же с Лидочкой по пути увлекались смородиной, а посему все больше и больше отставали.

Я уперся в скальную стеночку, облегченную несколькими субгоризонтальными уступами. Поднявшись по ней метров на шесть достиг последнего карниза и дальше лезть не отважился, а посему пройдя метров 15 -20 вдоль стены обошел скальник по более пологому склону. Скальная часть подъема, как мне показалось, заняла довольно много времени, вследствие чего, я решил, что Паша с Лидой меня обогнали и теперь находятся где-то наверху. Склон стал положе под ноги легла давно не хоженная, но вполне заметная тропа, которая вскоре вывела меня на край ущелья, которое здесь достигало 60-80 метров глубины. На дне струя белой пены, да верхушки редких лиственниц, кажущиеся от сюда пучками кустов.

Во всей красоте водопад Текелю, судя по просмотренному нами в Москве отчету, имеющий высоту около 60 метров и являющийся крупнейшим на Алтае, я так и не видел. Ибо наклонные полочки нависающие над ним были не безопасны для проникновения. Выше основного водопада я обнаружил еще один, метров около 8 высотой - и это воистину было восхитительное зрелище. Но Паши и Лиды нигде не было, и, как это часто бывает, лавина самых ярких впечатлений переполняющих тебя ищет излияния, а поделиться не с кем; и ты грустно стоишь, захлебываясь красотой, собственной радостью, которая постепенно уже и радостью то не становиться...

Немного постояв у водопадов, я поспешил вниз, полагая, что иначе как у переправы здесь нигде встретиться невозможно. Внизу было пустынно. Все также лежали на галечной отмели пашины брюки и шторма. Мне ничего не оставалось как ждать. Долина пропиталась раскаленным солнцем. Я умылся, помочил в воде ноги, выполоскал в реке свои носки и обувь, разложив все это сушиться на горячих камнях.

Минут через 20-30, сквозь овладевшее мною сонное умиротворение, вызванное палящим солнцем и несмолкаемым однообразным рокотом потока, стали пробиваться волны беспокойства... Уже больше часа я сидел у переправы - ни Паши, ни Лидочки. Судя по солнцу, приближающемуся к южной точке небесного свода, время перевалило за одиннадцать, а это значило, что нам надо было уже быть в лагере. Представляя себе самые неприглядные картины и обуреваемый вихрем темных мыслей, я отправился на поиски ребят.

Большего идиотства, чем разделиться мы сделать не могли! Почему, нам так часто приходиться учиться на своих ошибках?! Или то назначенная плата за столь приятные свободу, вольность и разгильдяйство. Крик "Дора!" боролся с шумом Текелю, бился о скалы, возвращаясь назад не то эхом, не то чьим-то откликом.

Я поднимался все выше по курумнику, как вдруг, под одним из смородиновых кустов увидел зверька песочно-желтого цвета, с симпатичной мордочкой, внешне напоминающего крупного хомячка⁴. В зубах сей дивный зверь держал смородиновый лист. Видимо не имея желания долго позировать хомяк при свистнул и скрылся в одной из многочисленных щелей. В это время более менее внятный отзыв донесся снизу. Я спустился и недалеко от переправы через Текелю встретил грустную Лидочку с жестоко исцарапанными ногами. Где был Пашка она не знала. Мы спустились к Аккемской переправе, на противоположном берегу возле которой стоял хмурый Женька. Я переправился, готовясь получить от капитана заслуженный нагоняй, но Женечка был молчалив, а я благодарен ему за это.

Настроение нулевое. Победа, достижение Текелю - все обратилось во прах, в поражение, в колоссальные потери времени и волнения. Где-то еще спустя полчаса из леса вышел Пашка - еле переставляя ноги, окидывая мир отсутствующим взглядом, он походил на зомби. Дойдя до бревна он тяжело опустился на камни. Что с ним произошло? Простая глупость или злые шутки хана Алтая?

Расставшись с Лидочкой Паша уперто пошел на верх. Проскочил водопад, поднялся выше леса, продрался сквозь колючий кустарник, вылетел на сыпуху, и идя все выше уткнулся в отвесные скалы... Где-то там он чуть не рухнул вниз... Но сейчас это было уже в прошлом...

По уже хорошо знакомой тропе мы возвращались в лагерь. Я шел медленно, но даже при таком темпе Паша отставал. Я не торопил его ибо в некоторой степени представлял состояние человека прошедшего по грани между жизнью и падением по многометровой крутой сыпухе.

Минул астрономический полдень. Еще час - полтора и солнце скроется за хребтом, еще один день потерян для продвижения к Катуни.

В лагере нас ждал огромный кан полный холодной густой геркулесовой каши. Без особого удовольствия затолкав в себя несколько ложек, мы легли на ковриках под сенью кедров. Женечка же с Надеждой пошли смотреть на водопад.

Состояние - дрянь, причем не только и даже не столько душевное, сколько физическое. В чем проблема? Высота? С начала маршрута прошло три дня, следовательно пора бы и адаптироваться; да и стояли мы всего лишь на 1700 метрах над уровнем моря... Плохая деминерализованная вода? Или давящий шум реки? Не компенсированные энергетические затраты? Излишние физические нагрузки? Или все сразу?.. Тем не менее, я еще сегодня надеялся быть на Аккемском озере.

Вернулись Женечка и Надежда. Капитан, так и не отважился на переправу. Мы довольно быстро, для сего тормозного дня упаковались, как вдруг, окружающие полянку кусты раздвинулись нам навстречу вышло пятеро мужиков. Волна странной деятельной энергии расходилась от них. Охаив самыми непристойными выражениями наше реликтовое снаряжение, главный из них по интересовался откуда мы и кого из московских водников знаем. Я упомянул Рязанского, в ответ на что он сказал: "Будете в Москве передавайте привет от Тарана из Владивостока." Мужики поднимались на Белуху, а теперь направлялись на Башкаус - одну из сложнейших рек Алтая, да и России в целом. Через 10 минут они уже скрылись из виду с той же быстротой как и появились.

И тут в нас произошло некое изменение. Мы ощутили эмоциональный подъем, и что называется силушку необоримую. Оставшиеся 6 километров до Аккемского озера мы прошли быстрее чем за два часа, поднявшись более чем на 300 метров, не ощущая ни гнетущего веса рюкзаков, ни тягот дороги, а только красоту окрестного ландшафта погруженного в долгие предвечерние сумерки. Тропа стала каменистее, лес поредел, деревья превратились в деревца. Среди густых зарослей карликовой березы, проступали усеянные желтыми цветами симпатичные кустики курильского чая (так нам назвали это растение рерихнутые, речь о которых пойдет несколько ниже). Остроконечные пики гор с бесприютными серо-каменистыми склонами придвинулись ближе. Мы подходили к самому сердцу Алтая.

Небо затянули рваные косматые облака, придав ему выражение хмурого спокойствия. Впереди показалась зеркальная поверхность подпрудного Аккемского озера, берега которого представляют собой излюбленное место для организации всякого рода альплагерей. Мы подошли к одному из скоплений палаток: уютная стоянка, большое кострище, пирамидки из камней, рериховский знак на валуне и лежащая книга Н. Рерих "Алтай и Гималаи" указывали на его принадлежность. У костра стояли трое замороченных, рерихнутых людей: одна женщина и двое мужиков. Мы перемолвились с ними несколькими словами по поводу маршрута и разошлись, так к сожалению и не поговорив с ними о философии их учения.

Лес поредев истаял. Своеобразие ландшафта в котором мы оказались поражало воображение: голые темно-серые склоны пирамидальных гор, мутное озеро, камни, травы, белые и желтые маки, тропа в обрамлении карликовых березок... Здесь начинался пояс горной лесотундры, с небольшими болотцами покрытыми мокрыми подушками рыже-зеленых мхов.

Не удостоив своим вниманием, стоящую над озером с северной стороны метеостанцию, мы спустились к воде и пошли вдоль берега. Все пригодные для стоянки места были заняты, и нам пришлось пройти еще около двух километров до юго-западной оконечности озера, где мы и обрели место для ночлега. Все с той же энергией, в практически безлесном месте мы насобирали дров. коих нам хватило на два дня, да еще около половины осталось. Поужинав, сразу же полезли спать, под шум стекавшего с гор ручья. О тишине пока приходиться только мечтать.

9.08.98. Слепящее солнце за пару часов раскалило долину. Я как и в предыдущие дни пинал ребят, дабы они не придавались торможению к которому столь располагала окружающая обстановка. Кто бы знал как мне противно было это делать каждое утро! И как я ненавидел себя во время этих процедур, и как у меня от этого портилось настроение!

У стоявшей неподалеку владивостокской группы я взял небольшую консультацию по поводу сложности перевалов, посредством которых можно было проникнуть в долину Катуни. В любом случае сегодняшний день мы решили посвятить радиалке на Аккемский ледник, а заодно визуально оценить возможность прохождения перевалов Титова (2А) и Делоне (2Б).

Позавтракав, мы покидали все вещи в палатку, и понадеявшись на добропорядочность обитателей озерного побережья пошли вверх по реке навстречу Белухе, облакам и льду. Хотя в существование последнего верилось с трудом: вот уже который день солнце безжалостно заливало горы горячим эфиром.

Сквозь тундру под солнцем пустыни - так можно было охарактеризовать наш путь. Здесь уже проходила зона вечной мерзлоты. По дну долины, покрытой рыжеватым мхом, пушицей и редкими куртинками карликовой березы струились многочисленные ручьи, соединяющие в единое ожерелье бусинки маленьких озерок-лужиц.

Вскоре, не далее чем через километр, мы подошли к переправе через Аккем. Недавно родившаяся река разливалась здесь метров на тридцать - тридцать пять. Над водой был натянут металлический трос для страховки, ибо даже при глубине по колено чувствовалось давление потока, а когда вода под правым берегом поднималась еще сантиметров на 30 выше устоять без помощи троса практически невозможно. Быстро разделавшись с переправой, а заодно и искупавшись, мы поднялись на первую из конечных моренных гряд и по еще заметной тропе продолжили путь к сердцу Алтая. Тропа терялась среди камней, затем обреталась вновь. Кое-где сквозь валунные нагромождения, пробивались одинокие низкорослые лиственницы, кусты крыжовника, пучки травы, но вскоре и эта скудная растительность исчезла.

Мы шли траверсом по боковой морене. Внизу лежала пересохшая котловина озера Караюк, прорезаемая густой сетью ручьев. Тропа растворилась, а курумник под ногами становился все менее проходимым. Женечка начал отставать; прочий народ делался хмурым, а я радовался возможности потренироваться и почувствовать настоящие горы перед тем, как отправиться на штурм перевала имея за плечами изрядный груз. И снова мы совершили редкостную глупость - пошли в разброд: сначала Паша сказал, что пойдет вниз, где уже начался язык ледника; Надежда напротив начала набирать высоту, за ней следом пошел и Женька; мы с Лидочкой остались на прежнем гипсометрическом уровне.

Камни на склоне становились все мельче и вскоре сменились живой сыпухой. Передо мной лежал небольшой, шириной около семи метров осыпной лоток. Я сделал шаг вперед, а через пару секунд уже висел на склоне, не имея возможности ни вернуться назад, ни идти вперед. Вскоре в положении немногим лучше моего оказалась и Лидочка. Около получаса я поднимался вверх, борясь с грозившим спихнуть меня вниз склоном ( а падение обещало быть долгим и болезненным). Но вот я достиг гребня моренной гряды. Учащенное сердцебиение, дрожащие ноги, а в остальном все хорошо красиво и радостно.

Далее шли по гребню ориентируясь прямо на Белуху и пик 25-летия Октября, эффектно замыкающие долину Аккемского ледника.

Проступили первые признаки наступления вечера, а мы еще и издали не видели ни перевала Титова, не перевала Делоне. Спустились на ледник, рассеченный расщелинами зарождающихся рек. Через пол часа встретили Пашу, чему очень обрадовались, и все вместе направились к подножью Белухи - "ледопаду" Аккемского ледника.

Выросшие за день облака в конце концов сокрыли солнце. Устойчивый стоковый ветер продувал наши хиленькие одежки. Ледник, как вдруг показалось, обезлюдел; горы стали менее приветливыми, дикими и тем самым еще прекраснее, чище и вожделеннее. Слой абляционной морены становился все прозрачнее. Нам открывалось царство зеленовато-голубых красок ледника. Всюду текли ручьи: от едва сочащихся, до весьма солидных. Они переплетались между собой в конце концов низвергаясь в одну из трещин колодцев, глубина коих, судя по времени падения камня, достигала почти 20 метров.

Впереди вздымались ступенчатой стеной торосы ледопада. Без долгих раздумий я взял в руки ледоруб и, вырубая на ледовом склоне ступеньки, полез вверх. Все кроме Женечки полезли за мной; капитан же остался внизу прилаживать к вибрамам кошки. Ступеньку за ступенькой, склон за склоном мы поднимались вверх. Начался дождь - первый за время нашего пребывания на Алтае - только его нам и не хватало. Ведь и без того холодный ветер пронизывал тело насквозь.

Оглянувшись назад мы поняли, что поднялись весьма высоко. Женька так и не появлялся (нехороший человек!), а ведь даже фотоаппарат остался у него. Стуча зубами, мы осознали, что кэпа не дождемся и если не хотим свалиться завтра с простудой, то нужно не медля спускаться. Вот здесь-то впервые и пришел в голову вопрос: "А как?". На вскидку спуск в том месте где мы поднимались казался невозможен. Перепрыгивая через трещины, проходя по довольно узким ледяным гребням, мы избрали себе другой путь. Тем временем дождь кончился, а усилившийся ветер почти полностью разогнал облака.

Спустившись к Женьке, мы прощальным взором окинули близкую, но недосягаемую Белуху и, гремящий срывающимися камнями, пик ХХV-летия Октября; после чего довольно быстрым шагом направились на север -- вниз по долине. Солнце, судя по всему, уже норовило распрощаться с горами до завтрашнего дня. Его последний отсвет лишь красил нежно-розовым светом вершину Белухи, да причудливые облака, отливающие пунцовым огнем.

Идя по прерывистым полоскам абляционной морены, меж ледяных торосов мы наслаждались поистине волшебным зрелищем. Гряды гор терялись в сиреневой дали, внизу кусочком живого зеркала блестело озеро , но главным было небо -- завораживающее великолепие... Но мне было грустно, или кажется теперь, что грустно: неизъяснимая печать печали лежала на всем..., нет, вернее только на одном, определяющим все -- на душе. Причина казалась необъяснимой, хотя я много раз занимался ее поисками. И как мне видится теперь, она находилась в это время почти на другом краю земли -- на туманном Альбионе, где-то более чем за 6000 километров...

Краски поблекли. Наползала ночь, стирая из сознания лирические думы, заставляя концентрироваться на ходьбе и выборе пути. С некоторыми трудностями мы спустились с ледника и перелезли на гряду боковой морены. "Вот и первый горный ночной переход!"- с легким сарказмом подумал я. Идем молча, друг за другом, с камня на камень, то вверх, то вниз... Иногда под ногами образуется тропинка, дарующая несколько десятков, а иногда и сотен метров эффективного продвижения. Дабы не уставать от выбора пути впередиидущие постоянно меняются. Пару раз останавливаемся на короткий отдых. К возникшим ощущениям голода и усталости примешивается нездоровая зябкость. Путь кажется значительно длиннее и утомительнее чем с утра...

При форсировании одного ручья, Надежда поскользнулась на камне, удостоившись небольшого купания.

Вот-вот из-за гор должна показаться луна. В ее ожидании, мы, потеряв тропу, опускаемся на валуны курумника, вслушиваясь и вглядываясь в ночь разлившуюся над царством исполинских камней. Величественные горы замерли в свете ночного светила. Очертания стали резкими, кричащими. Этот мир не имел ничего общего с тем, через который мы шли днем.

Призрачный свет залил долину. Идти стало легче, и минут через 10-15 мы уже выходим к переправе. Белые воды Аккема покрылись серебристыми нитями. От воды тянет холодом, столь чутко воспринимаемым нашими продрогшими телами. Мысль о предстоящем погружении в ледяную воду немного пугала, однако на самом деле все оказалось не таким уж и страшным.

В лагерь вернулись едва раньше полуночи. Палатка пребывала в целости и сохранности, так что последние следы беспокойства о нашем имуществе исчезли. Переодевшись запалили костер. Готовить что-либо серьезное не было ни сил ни времени, поэтому наш ужин составил горячий кубичный бульон с сублиматом, сухари, для профилактики чеснок и чай.

...Лунная ночь, бесприютные силуэты острых гор, шум ручья, погружение в сон. Завтра начинается собственно поход. Мы уходим в настоящие горы.

10.08.98. Утро мне показалось еще жарче обычного, так что мы с Пашей бегали раза по три окунаться в ручей. После ряда экспериментов, в конце концов нашли применение жимолости. Сия ягода толченая с сукразитом и добавленная в чай, оказалась весьма приятным десертным разнообразием.

Залепив все мозоли и тщательно упаковавшись, мы тронулись в путь -- вверх по ниспадающему со склона ручью к "Долине семи озер". (Этим утром я лишился нательного крестика и мне это очень не понравилось, особенно перед подъемом в горы).

Склон оказался круче чем это смотрелось со стороны. Прилаженные к рюкзакам весла цеплялись за густой кустарник, зачастую продвигаться приходилось на четвереньках. Иногда в голове рождались сомнения по поводу возможности подъема в данном месте. Но мы медленно шли вверх метр за метром отвоевывая у склона. Вот уже обширная панорама Аккемского озера видна как на ладони. На голых скалах красивые цветы камнеломки... Кустарник редеет, склон становится положе и вот мы уже на верху в привольной дикой долине. Густое сплетение зарослей карликовой березы затрудняет ходьбу, но после подъема это едва замечается. Форсировав ручей, мы обнаруживаем нахоженную тропку ведущую на запад, вглубь долины.

Остановились на перекус, разъев банку чилийской макрели, безумно понравившейся Лидочке. Солнце скрыли наползшие тучи. Под серым небом альпийские луга, прорезанные лентами ручьев, спускавшиеся со склонов гор ледники, камни, скалы -- все смотрелось очень душевно, навевая мысли о минувших веках, благородных отважных горцах, чистоте чувств... Героизм и лирика сплетались в этом пейзаже. Там где поросль карликовой березы уступала место траве, пестрели горные цветы: белые и желтые маки, лиловый лук, белые горечавки, и неизвестные мне самые красивые, с синими нежными лепестками⁵...

Начался дождь к которому добавился колючий, но на наше счастье не крупный град (до 1 см в диаметре).

Чем выше поднимались мы по ручью, тем все более нелюдимой и дикой становилась долина. Горы придвинулись ближе, представая неприступными стенами, сеющими в нас чувство глубокого сомнения по поводу возможности перевала. Среди низкой мягкой травы выступали обработанные ледником бараньи лбы, в центре небольшого возвышенного массива, указующим в небо перстом поднимался скальный останец. Внизу разноцветным ожерельем лежали несколько маленьких, бесподобно красивых озер. Вода и впрямь была многоцветной: зеленоватой, бирюзовой, болотной, голубой -- эти оттенки не смешиваясь друг с другом, присутствовали почти в каждом из озер.

Дождь довольно быстро кончился, не успев нас промочить. Мы поднялись на ровную площадку, где среди бараньих лбов кинули рюкзаки, достали карту и, туповато глядя на вставшую перед нами горную стену, стали держать совет; итогом которого стало решение -- разбить лагерь прямо здесь, несмотря на ранний час.

Оставив ребят заниматься лагерем, я пошел на разведку к перевалу. Как на зло камни после дождя были скользкими, в следствии чего перемещаться по курумнику прыжками было не удобно, да и опасно. Возможно, что именно по этой причине вместо того чтобы направиться к перевалу напрямик, через гряды конечных морен, я поднялся на склон и его траверсом двинулся в нужную мне сторону.

Небо почти полностью очистилось от облаков. Солнце скрылось за хребтом и его последние лучи красили в желто-розовый цвет вершины Катунских Белков.

Вот я и под перевалом, теперь наверх. После легкого дождя сыпуха стала более рыхлой, что несколько облегчало подъем. Склон становился все круче, и через некоторое время передвигаться стало удобнее на четвереньках. Сумерки сгущались, а я упрямо полз вверх, забыв об усталости, ночи, обратном пути... светлая полоса неба над черным склоном была уже совсем рядом, мне оставалось едва ли более 100метров высоты... "Этот перевал делается!" - подумал я -- "Победа!" и развернувшись поскакал по сыпухе вниз.

Спуск походил больше на полет в вечерней прохладе гор. Но предательская дрожь в ногах, плохо фокусирующий взгляд, полные мелких острых камней ботинки и ощущение общей воистину безмерной усталости -- отравляли восприятие окружающей действительности. Как зловещий морок передо мной в ночи вставали моренные гряды. Среди камней чудились движущиеся фигуры. Временами, казалось, что иду я приблизительно с той же скоростью с которой от меня удаляется лагерь. Внутри поселился страх перед бесконечностью пути и величественностью каменных великанов...

Крик "ДОРА!" рвал ночь, потрясал горы, глухим эхом отдаваясь от скал, но лишь глухое молчание было ему ответом...

Но вот я спускаюсь с последней гряды. Внизу озеро, на другом берегу лагерь. "Я почти дома!..". Сия мысль, о близости цели, полностью лишила меня сил. Опустившись на камень, я попытался зажечь сигнальный кусочек оргстекла. Стоковый ветер задувал огонек, не давая набрать ему силу. Я крикнул еще раз. Из лагеря отозвались, но никто не зажег света, никто не вышел навстречу. Я закричал снова. Пашин голос прозвучал чуть ближе.

Подойдя к озеру, я разделся, надеясь достичь другого берега вброд, несмотря на начинающийся дубняк. Когда вода уже почти достигла пояса я не выдержал пытки холодом и вернулся обратно. Паша посоветовал обойти озеро слева, через мелкую протоку. Босиком, ступая по мягкому мху, натыкаясь на острые камни, бормоча какие-то крепкие ругательства я шел в ночи по берегу, дрожа от холода, голода и усталости, находясь практически в полном разладе со своим рассудком.

Паша привел меня в лагерь. Теплый бульон с сублиматом, кружка чая с курагой и арахисом, и я почти в норме. Мысль о спальнике и сне -- предел всех мечтаний...

Перед тем как заползти в палатку я окинул взглядом окружающую местность. Над вещим перстом скального останца, в наряде из рваных облаков, плыла луна. Тишь и дикость. Приятное здесь место!

11.08.98. Встать с рассветом, как планировали, у нас конечно же не получилось. Более того, после двух напряженных и полуголодных дней я ощущал себя изнасилованным и разбитым. Мутное солнце боролось с облаками. Воздух тяжел и влажен. А у нас сегодня штурм перевала...

Съев разнообразный, вкусный, но все-таки неполноценный завтрак (бульон с сублиматом, арахис, курага, брынза, шоколад, чай и аскорбинка), около одиннадцати часов дня, мы вскинули рюкзаки и, не спеша, как маленькие вьючные пони, направились к подножию перевала. Первые шаги подъема на моренную гряду дались очень тяжело: рюкзак гнул к земле, но чем дальше, тем идти становилось все легче и легче. И уже вскоре, мы с Лидочкой, ушли вперед на весьма приличное расстояние. Девушка шла хорошо, но судя по выражению ее лица, превозмогая жуткую боль, в коленном суставе и почках. У одного из ручейков пришлось сделать небольшую остановку и накормить ее баралгином.

Приблизительно к половине первого дня мы подошли к началу подъема. Теперь перед нами лежал только серый ковер сыпухи, уводящий вверх к вожделенной седловине. По нему нам предстояло подняться метров на 900 вверх, после чего нас ждал долгий спуск, почти вдвое продолжительнее.

И мы пошли: я с Пашей впереди, Женечка с девушками сзади и правее. В своей верхней части склон дробился скалами на три осыпных лотка. И я направился к левому из них, относительно разведанному во время вчерашней вечерней прогулки.

...Мы с Пашей отдыхали около хорошо выраженного неглубокого рва, протянувшегося параллельно склону и, судя по всему, являющего по своей природе, засыпанный обломками бергшрунд ледника. И тут до нас донесся незатухающий затяжной раскат грома. Облачность на небе еще не была столь плотной, чтобы началась гроза. Светило солнце..., а на нас с левого лотка летели камни.

"Камни! Ложись!" -- в один голос заорали мы, перепрыгнув за ров бергшрунда. По наивности я подумал, что ров задержит каменную лавину.

Издавая рокочущий звук, оставляя позади себя густой пыльный шлейф, колесница смерти⁶ убыстряясь летела вниз по склону, увлекая за собой все новые и новые осколки. И вот на пути потока встал ров. С изумлением, подавившим страх, мы смотрели как камни, перекатываясь через преграду, будто бы прыгая с трамплина, устремлялись в небо. В этот момент я чувствовал, видимо, что-то похожее на ощущение солдата, лежащего в окопе, под шквальным артиллеристским огнем врага, смотрящего в лицо оскалившейся, но пролетающей мимо смерти.

Основной поток камней летел как раз на ребят, оставшихся внизу. Надежда мгновенно сориентировавшись схоронилась за большим одиноко стоящим валуном. Женечка же с Лидой продолжали стоять, глядя широко распахнутыми глазами на приближающиеся камни. "Ложись!" орали мы с Пашей... Среди нескольких десятков скальных обломков, скатывающихся вниз, был явно заметен один, значительно выделявшийся своими размерами, достигавшими почти метра в диаметре. С замиранием сердца мы смотрели на этот летящий кусок скалы, предполагаемая траектория которого совпадала с местом нахождения Лидочки. В самый последний момент Лида отпрянула в сторону, а обессиливший валун, практически потерявший скорость прокатился около ее ног.

Все стихло. Пыль оседала. Мы были живы и невредимы, лишь легкая пульсация в ногах да учащенное сердцебиение... Камнепад стал историей - завораживающей, страшной и, поймите правильно, приятной; однако больше почему-то не хочется...

После пережитого подъем стал гораздо труднее. Психологический груз постоянного ожидания очередного обвала, давил на плечи сильнее любого рюкзака. Мы все сместились существенно правее по склону, уйдя из под прицела злополучного лотка, хотя уверенности в том, что другой склон не одарит нас тем же самым не было никакой.

Сыпуха плыла под ногами вниз. На три шага вперед -- два назад. Но мы все ближе к небу, к той небесной полоске, что зависла над слабовогнутой седловиной. Мы добрались до скальных уступов, разделяющих верхнюю часть склона на осыпные лотки, местами эти скальные гребни облегчали подъем, местами вынуждали нарезать лишние метры серпантина.

Еще раньше четырех часов дня я достиг верха (3340 м.), затратив на подъем немногим более трех часов. Впереди бесконечная даль скрытая густым сероватым маревом -- долина Кучерлы. Через 20 минут на седловину вылезли Паша и Женя, еще через 25 минут -- девушки⁷. На узкой площадочке перевала устроили перекус, за ним то и застал нас начавшийся дождь.

К спуску приступили только в начале шестого часа вечера, направившись вниз по широкому кулуару, меж изрубленных стихиями зубчатых черных скальных стен, упирающихся в небо грозными бастионами колдовского замка. Проснувшийся ветер хлестал по затылку водно-ледяным бичом дождя и града. Оглушающие раскаты грома, раздающиеся прям над головой и пугающе близкие всполохи молний, напоминали о пережитом камнепаде. От этого звука содрогались горы, и дрожь пробегала по телу. И я, невольно, с опаской оглядывался назад, готовясь увидеть летящие в спину камни, потревоженные грозовой стихией... Сей спуск был красив и страшен.

Вода проникала все ближе к телу, и вот уже кроме сухого клочка на груди и животе, на мне не осталось ни одной нитки, не достигшей состояния насыщения. По насыщенной влагой сыпухе скользить было гораздо приятнее -- нет пыли. Неисчислимые нити дождя сметали небо и землю, и где-то по середине, сквозь густой мокрый сумрак, преследуемые опускающимися облаками, шли мы -- выше земли и ниже неба.

На склоне я нашел кусочек горного хрусталя -- светлый камень, несколько меньший, но более чистый попался на подъеме Паше.

Из-за различий в скорости спуска, и для пущей безопасности мы растянулись по склону довольно длинной цепью. И когда я преодолел последний микроповорот, Паша уже стоял внизу, в том самом месте, где серо-черный язык сыпухи растворялся в зеленоватом бархате травяного ковра. У Пашки вид был жалкий, мокрый и куцый, на носу висела дождевая капля, но на мокром лице потрясающим добрым огнем светились глаза. "Вот стою я здесь и впитываю красоту Алтая в самом прямом смысле этого слова." - улыбнувшись сказал он. А впереди и впрямь было красиво. Серо-сизое небо, с дождевыми полосами падения, размытые очертания гор и ощущение высоты, хотя мы уже спустились, наверное, больше чем на полкилометра.

Дальше шли все рядом по мокрой скользкой траве, то и дело поскальзываясь и падая. Теперь вниз, до ближайшего леса, на берегу какого-нибудь ручья, с горизонтальной полочкой для палатки. Ручей подвернулся в скорости, а вот лес чернел еще довольно далеко внизу. Я оглянулся назад на преодоленный хребет, исчезавший и вершинами и нашим перевалом в облаках. Как странно и вместе с тем приятно ощущать себя спустившимся из поднебесья. Ливень сменился обложным дождем. Мы шли по довольно высокой, по колено, холодной траве, но к счастью вскоре обнаружили слабо нахоженную тропку, по которой спустились до первых деревьев.

Место для стоянки было подходящее, да и привередничать не было ни сил ни времени. Остановка, скинутый рюкзак и вслед за этим наступление колотуна. Начиналась борьба за выживание, вернее обустройства сносного быта.

В неистовом исступлении, я обрушивал удары топора на ствол сухого кедра. Скользя по мокрой траве и камням мы быстро натаскали дров, и уже через несколько минут, под сенью крон двух густых кедров, куда практически не проникал дождь, свершилось таинство рождения живого огня.

Тем временем, Женька с девушками поставили палатку, укрыв ее капитальным навесом.

На ярко-рыжем огне булькает каша. Незаметно над головой сдвинула свой черный купол ночь. Девушки после постановки палатки забились внутрь и запросили ужин в постель. Ну и зря, ибо в сей вечер у нас был самый красивый костер этой поездки.

Часам к девяти -- половине десятого дождь ослабел, усилился ветер. Мы сытые и радостные жались к огню, пытаясь высушить предварительно отжатые вещи. И нам это удалось. Завершился красивый, тяжелый и насыщенный день, шел милый приятный вечер, наступала спокойная ночь.

P.S. За день мы прошли не менее 6 километров горизонтального проложения. С перепадом высот более двух километров.

P.P.S. В этот день мы поднялись на максимальную высоту -- около 3340 метров, взяв Аккемский перевал, оцениваемый как 1Б. По нашим субъективным ощущениям, если этот перевал и недотягивает до 2А, то во всяком случае существенно сложнее рядовой 1Б.

На стоянку встали приблизительно на высоте 2200 -- 2250 метров над уровнем моря.

12.08.98. Утро приветствовало нас ярким солнечным светом, чистым небом и совершенно неузнаваемым, по сравнению с вечером пейзажем, открывавшимся из под раскрытого полога палатки. Чистота омытых дождем красок потрясала воображение. Трава переливалась огнями драгоценных капель, от земли поднимался легкий пар, но воздух все еще был чист, свеж и легок. Воистину, пожалуй, это была самая красивая из всех наших стоянок.

После завтрака предались приятственному торможению: просушивали на солнце вещи, дешифрировали размокшее лидочкино письмо, любовались окрестными видами. Редкий случай, когда для алтайского пейзажа приемлем эпитет -- привольный. Кайф!

Лидочка тормозила куда сильнее прочих, так что мы, уже полностью упаковав рюкзаки, вынуждены были еще 45 минут проваляться на травке в ее ожидании. Тем временем на небе развивалась конвективная облачность, и сей факт, после вчерашнего глобального промокания меня сильно пугал.

Вышли только около двух часов дня, и это при том, что поднялись раньше девяти. Довольно скоро под ноги легла хорошая тропинка, сбегавшая вниз под сенью кедров, но она сильно забирала к северу и шла, большей частью, параллельно склону. В результате нам пришлось ее оставить.

Чем дальше вниз, тем спуск становился сложнее. Кое-где склон становился отвесным, обрываясь скальными уступами. В поисках более менее пригодного пути мы выбрели на красивый травяной склон, градусов под 40 -- 45, уходящий вниз. Любая неосторожность, а тем более падение на нем явно грозило массой неприятностей.

Посовещавшись, мы решили рискнуть. Шаг за шагом, цепляясь подошвами и вбивая альпенштоки, мы медленно спускались вниз. Слева по скальным уступам и обломкам, полуводопадом ниспадал ручей -- тот самый на берегу которого мы провели ночь. Вдруг сверху раздался крик "Камень!". Я резко обернулся, чуть не потеряв равновесия. Бешено вращаясь и подпрыгивая по склону вниз летел лидочкин рюкзак. Просвистев от меня на расстоянии вытянутой руки (я даже коснулся его кончиками пальцев) рюкзак докатился до скального уступа и рухнул вниз, скрывшись в густом кустарнике. Я про себя выругался на Лидочку, устроившую на меня покушение, после чего спустился до кустарника, из гущи колючего оцепления которого, не без потерь для себя (получив несколько царапин) извлек рюкзак.

Когда мы спустились к Кучерле, напротив впадения реки Тегеек⁸, облака полностью заволокли небо. Упали несколько капель, но дождь сегодня сжалился над нами, ограничившись лишь сим легким напоминанием.

Вдоль Кучерлы на юг шла хорошо нахоженная тропа, подобная той, по которой мы шли вверх по долине Аккема. Пройдя километра 4 по ней, мы вышли на Кучерлинское озеро. Немного не доходя оного нам подвернулось еще одно небольшое, но весьма красивое и по сему достойное упоминания.

На берегах Кучерлинского озера (в его северной части) стояло большое количество разносортного народа, по оставшимся впечатлениям гораздо менее душевного нежели в долине Аккема. После стоянок тропа стала куда менее проходимой. К выступавшим камням добавились многочисленные завалы из срубленных кедров, зачастую огромной толщины, исчезающих своими макушками в прибрежных водах. Следы варварской рубки распространялись на несколько километров вдоль берега.

После полутора часов ходьбы с барьерами мы окончательно вымотались. Ни единого свободного и пригодного для стоянки места нам не подворачивалось, настроение портилось, казалось бы красивое озеро навевало безотрадно-удручающую тоску. Лишь когда вечерний сумрак напомнил о приближающейся ночи, мы решили встать не привередничая, в довольно убогом месте -- среди поваленных стволов, коими были забиты и прибрежные воды.

Палатка, костер, ужин, сон... Побыстрее бы завтра сняться с этого места!

P.S. За день прошли не менее 10 километров, приблизительно за шесть ходовых часов, с перепадом высот около 1000 метров: 700 метров спуска, менее 300 подъема. Стоянка на высоте 1787м над уровнем моря.

13.08.98. За ночь небо прояснилось, и к утру стало зело холодно. Я вылез из палатки и занялся готовкой завтрака, с нетерпением ожидая когда солнце поднимется из-за гор на должную высоту, дабы согреть мое замерзшее тело. Сегодня мы могли позволить себе выйти очень рано, но опять в следствии мелких задержек протянули со стартом почти до гражданского полудня.

Тропа еще долго, почти до самого конца озера оставалась трудно проходимой. Выше озера Кучерла поражает красотой и свирепостью: безостановочно кипя, пенясь, прыгая по каменным лестницам, оглушительно ревя поток прорывается на север. Иногда тропа подходила вплотную к реке, идя по неширокому, проходя по неширокому карнизу метрах в 2 -- 3 над бесноватой водой.

После астрономического полудня погода начала быстро портится, и еще до наступления вечера полил дождь, по началу несильный. В какой-то момент мы решили его переждать под кронами кедров, но просидев так с четверть часа, поняли, что это надолго и забив на мокроту пошли дальше.

Где-то еще через час пути, полностью пропитавшись водой, лившейся на нас как с неба, так и с многочисленных кустов, сквозь которые продиралась тропа, мы подошли к месту слияния рек Кони-Айры и Мюшту-Айры⁹, где нам предстояло переправиться через последнюю.

Тропа, проходившая сквозь заросли карликовой березы по пойме реки, превратилась в мутный белесый поток, глубиной от щиколотки до средней части голени. Переполнившаяся река, за считанные минуты затопила прибрежные заросли. Очень долго искали место для переправы, приблизительно через пять проток Мюштуайры. Кое-где между островками были перекинуты бревна, самую маленькую из проток, глубиной по колено можно было перейти вброд, но поиск дальнейшего пути был затруднен.

Стоило нам только слегка замедлить темп ходьбы, как мной начало овладевать холодное оцепенение. Я встал столбиком на берегу реки, втянул голову в плечи, устремившись сознанием куда-то за пределы Алтая. Хмурые серые громады гор взирали из поднебесья. Серое небо владело миром. Серая вода неслась у моих ног. Бесцветно-серые капли стекали по лицу. Мокрая одежда холодным компрессом липла к телу, неконтролируемыми приступами дрожи отвечало последнее. Тем временем, над долиной, пока еще едва заметно наступал вечер, сгущая облачный сумрак.

Кто-то из ребят, по-моему Женька, нашел приемлемый вариант переправы, и мы все благополучно достигли противоположного берега. Дабы привести команду в чувство, капитан выдал всем по глотку спирта из фляги. Толи от действия спирта, толи от того, что размытая тропа скользила будто смазанная жиром, я несколько раз неприятно поскользнулся.

За сегодняшний день мы прошли еще метров 600-800 по долине Кониайры, до довольно симпатичной лесной стоянки; далековато правда до воды, но сейчас это воспринималось как сущий пустяк. Стоило только скинуть рюкзаки, как дождь перестал. И вновь ускоренная борьба за огонь, тепло, еду. С дровами сегодня повезло, так что мы смогли быстро приготовить ужин, погреться и отчасти обсохнуть. А потом наши бренные тела наслаждались покоем, теплом и сухостью в тесноватой палатке.

14.08.98. Влажная, если не сказать сырая, прохлада утра нехотя отступала перед первыми лучами солнца, едва-едва скользнувшими в долину. Я лениво вылез из палатки, потянулся и осознал, что погода великолепная, как и всегда по утрам на Алтае, а значит и настроение должно быть весьма приподнятое. Сборы получились затянувшимися, ибо многие из вещей требовали сушки. Сегодня я распрощался со своей майкой-тельняшкой, сгнившей на теле. Великая была вещь, прослужившая мне верой и правдой три сезона...

Мы направлялись вверх по долине реки Кони-Айры к Капчальским перевалам. Лес быстро поредел и практически кончился, сменившись курумником с редкой кустарниковой порослью. Среди каменного моря исчезла и тропа, объявляясь лишь изредка на более ровных участках. Иногда нам приходилось откровенно карабкаться вверх по огромным скальным обломкам. На курумнике Женечка стал сильно отставать: не в его привычках прыгать с камня на камень. Около астрономического полудня небо, как и накануне заволокло облаками. В какие-то моменты начинал накрапывать дождь, а мне в такие минуты становилось довольно боязно -- уж очень не люблю я мокнуть.

После сложного курумника, вновь попался очень милый оазис леса, именно в нем мы остановились на перекус. Тут же образовалась тропа , по которой через несколько сотен метров мы вышли к водопаду Кони-Айры.

Сверкающий шлейф белых брызг, в лучах проглянувшего солнца, в самом деле слепил глаза. Мы продвигались по извилистой тропке, ведущей среди густых зарослей карликовой березы, к подножию водопада и по мокрым скользким скальным ступеням поднимающейся вверх. Здесь на уютной площадочке, под сенью последних редких деревьев, мы остановились на очередной привал.

10 --12 метровый водопад может и не столь внушителен как Текелю, но по-своему не менее красив. Лидочка даже хотела остаться у него чуть ли не на совсем.

Тропа ощутимо пошла вверх. Впереди открывался вид на ширь долины, боковые хребты, ледники и снежники, заполняющие цирки на горных склонах. Альпийская растительность, сочащиеся по скалам крохотные ручейки, камни... Мы вновь поднимались навстречу небу, очистившемуся от туч, сияющему на востоке предвечерним светом нежной бирюзы.

Тропа уверенно вела к леднику, и тут на пути нам попался памятник девушке, погибшей в одной из трещин в далеком 73 --ем. Бр-р, уже знакомое ощущение зябкости появилось в теле. Все мы ходим под Богом, и дай Бог, чтобы для нас этот ледник стал только красивым приключением.

Местность становилась все более каменистой, лишь редкие пучки травы, кустики карликовой березы, да одиночные желтые маки провожали нас непонимающими взглядами.

Поднявшись приблизительно до высоты 2550-2600 метров, мы решили остановится на ночлег. Метрах в 300 перед нами, начинался перекрытый мощным слоем абляционной морены язык ледника, за которым просматривалась ледовая седловина -- судя по всему, перевал Капчал Восточный, посредством которого нам предстояло перевалить на южную сторону Катунского хребта.

Моя несколько не разумная, но весьма интересная мысль по поводу ночевки на леднике под перевалом, ребятам не понравилась. Так что ночевать нам сегодня здесь, а светлого времени было еще предостаточно. Посему я решил сходить на разведку перевала.

Натянув перчатки, взяв ледоруб и выслушав несколько дружеских напутствий, я переправился через ручей и направился вверх по курумнику, напевая одну из замечательных душевно-боевых песен.

За моей спиной клонилось к закату солнце, крася теплым светом морщинистые лики древних гор, под ногами бежали ручейки талой воды, чистейшая голубизна неба звала оторваться от земли и воспарить над снегами и пиками, закричать радостно и громко, чтобы твой глас прорвав пространство и время был услышан всеми людьми земли, чтобы все на какой-то миг смогли ощутить ту беспредельность свободы, которая была дарована сейчас мне.

Я шел ощущая себя братом природных стихий. Прохладный ветер, срываясь из поднебесья, обволакивал мое лицо; весело журчала под ногами вода; чистота ледников говорила о безвозрастности и вечной юности этого мира; и даже угрюмые седые скалы, казалось, только проснувшись от долгого сна, начинают свою жизнь; воплощенный в солнечных лучах огонь, придавал всему окружению радость движения, радость жизни. Все было истиной, правдой, неприложной основой бытия. И я, человек, созданный по образу и подобию Творца всего сущего, шел приветствуя родственные стихии, объемля их своей душой, осознавая свое величие, будучи исполненным любви и счастливой грусти...

Обрывки мыслей вплетались в песню... И тут начались трещины. Сперва небольшие и редкие, но чем дальше, тем все шире и чаще. Ручьи обрывались водопадами, исчезая в черном, отливающим изумрудной зеленью чреве ледника. Продвижение значительно замедлилось, ибо все больше и больше мне приходилось идти поперек, огибая предательские провалы.

В одной из широких, но неглубоких трещин меня поджидала картина подледного озера: грот чистого льда, свисающие с потолка сосульки и безмятежная вода, исчезающая краями в сумраке царства вечного холода. Завораживающе! Я любуюсь сим зрелищем минуты три и иду дальше. Перевал кажется уже совсем близок... Но что это? Широкий скальный коридор не упирается в ледяную стену, а сужаясь поворачивает к югу...

Всего через каких-то десять минут я уже стою на перевале¹⁰, держа в руках записку предыдущей группы. Ни какого крутого подъема! Полная халява! -- насколько радостно, настолько и обидно. За невысокой скальной грядой начинался спуск в долину Капчала -- первого притока Катуни.

Предо мной внизу, в скальной чаше, лежало синеватое тело ледника, уже погруженное в вечернюю тень, испещренное продольными микротрещинами , текстурным рисунком указующими направление движения всего массива. Практически горизонтальные лучи солнца красили теплым светом верхушки зазубренных скал, подобных спинам исполинских ящеров, дальше долина Капчала, за ней Катуни, затем снова горы, и уже на самом горизонте, в розовой дымке, темнели очертания хребта Листвяга, расположенного уже в глубине казахской территории. Сим видом я был стократ вознагражден за несколько изнурительную прогулку.

Теперь бегом домой, пока не село солнце, а проснувшиеся голод и усталость не лишили меня разума. И вновь ощущение опустошенного бессилия. "Ведь говорил я себе во время прошлой разведки, что никогда, никаких вылазок, что больше не буду после перехода и без ужина бегать по этим ледникам, искать подходы к перевалам... И вот прошло три дня, и я опять голодный и уставший бегу на перегонки с темнотой вниз по леднику, перепрыгивая трещины: одна в метр, другая в полтора, в два третья... только бы вовремя остановится, а то так и усвистеть куда-нибудь не долго."

Солнце, сперва скрывшись в одиноком легком облачке, через считанные минуты исчезло за окоемом. Проходит еще 15 минут и от потоков талой воды остаются лишь следы. Быстро холодает. Лед становится твердым и скользким. Ноги не слушаются. Тело слабоуправляемо. И вот ты уже практически не волен выбирать свой путь, а лишь двигаешься медленно скользя в направлении максимального градиента уменьшения высоты. Ледовый лоб становится все круче, и безобидное соскальзывание вот-вот грозит перейти в скоростной спуск, по мелкой каменной крошке, туда вниз, в ледяной поток или на груду камней, а то и в какую-нибудь редкую в абляционной зоне ледника трещину... Холодный стоковый ветер толкает в спину. Все ближе линия исчезающего склона... Я опустился на лед и зарубаясь ледорубом сперва пополз, а затем пошел на гребень ледника, надеясь выбраться на спасительную гряду абляционной морены.

Холод проникал под хиленькие одежки овладевая телом. На небе появились звезды. Через считанные минуты ночь вступит в свои права. Навязчивая мысль о еде и отдыхе вытеснила из сознания думы о вопросах мироздания. Притупилось и восприятие окружающего мира.

Благополучно спустившись с ледника, я все же оступился при переходе ручья, наполнив ботинки ледяной водой. Глаза на выкате, в душе смешение радости и усталости. Я дома!

Для меня сберегли еле теплой гречневой кашки, пусть пересоленой и не очень вкусной, но все равно приятно. Несколько глотков теплого чая с курагой.

Окончательно стемнело. Ледяной ветер не умерял своей силы. Веселая будет ночка! Желание поскорее очутиться в спальнике становилось все более явным, но звезды... Яркая россыпь, как никогда близкая к земле! Густая чернота неба практически полностью слившаяся с силуэтами гор. Пространство казалось пустым и безграничным, лишь причудливые вензеля созвездий, кажущиеся непосвященному человеку беспорядочным скоплением, воплощением хаоса освещали мир. Лидочка рассказывала нам про летне-осенний треугольник¹¹, созвездие Дельфина и Северную Корону, счастливой подковой зависшую над нашей палаткой.

15.08.98. Утро. Знакомое солнце на покрытом редкими кучевыми облаками небе. Все тот же холодный стоковый ветер. Вместо завтрака легкий перекус. Для улучшения самочувствия развели полтора литра солевого раствора регидрона, ибо малая минерализация воды стала притчей во языцех, на которую сваливали все наши неудачи, размолвки и чуть ли не ухудшение погоды.

Собирались ужасно долго, следовательно даже без готовки еды вышли только к 11 часам. А дальше вперед и вверх, постепенно раздеваясь, радуясь зачастую, умопомрачительным видам, открывающимся с ледника, прикладываясь к бутылке с регидроном. Разросшиеся облака создавали игру светотени. С гулким рокотом с боковых хребтов иногда срывались камни. Шли не торопясь, останавливаясь, глазея по сторонам, так что перевала достигли только около двух часов дня.

На скальном порожке отделяющим подъем от спуска, на высоте около 3100 метров, мы устроили 40 минутный привал, совмещенный с вожделенным перекусом. Я как всегда выслушал недовольство ребят по поводу: почему мы всякий раз шоколад заедаем колбасой, а не наоборот, отделавшись стандартным комментарием о более быстром усвоении шоколада.

Оставив у тура поэтическую записку о том, что мы здесь были, приступили к спуску: сперва по крутому и узкому скальному кулуару, затем по сыпухе из под которой кое-где выступали до жути скользкие наледи. Основной сложностью этого перевала было преодоление впечатляющей трещины бергшрунда, куда устремлялись камни, скатывающиеся из под наших ног. Честно говоря повторять их путь очень не хотелось, поэтому спускались с величайшей осторожностью. Через бергшрунд перешли по фирновому мосту, который на наше счастье оказался достаточно прочным.

Количество трещин на спуске значительно превышало их число на подъеме. Поэтому нарезая хитрые зигзаги продвигались вперед мы очень и очень небыстро. Там где трещины были забиты снегом мы делали мост из альпенштоков. Однажды на такой переправе Лидочка оступилась, почти по пояс уйдя в снег.

В пятом часу вечера небо полностью очистилось от облаков. В лучах начавшегося опускаться солнца, скальные гребни засветились червонным золотом. Воистину это были "Золотые Горы", воистину "Алт-ай".

Мы перебрались на гряду боковой морены, где я поймал себя на мысли: "Сколь приятно с каменных россыпей выходить на лед, столь же здорово и со льда возвращаться на твердую землю. До чего же здесь были красивыми камни -- желто-серые с рябым узором. Да, к сожалению, плохо мы, в свое время, занимались петрографией.

Чтобы попасть в долину Катуни можно было просто спуститься вниз по Капчалу, избегая тем самым лишнего геморроя, но мне не терпелось взять еще один, как казалось, небольшой и простенький перевальчик, между соседними долинками. Всего каких-то 100-150 метров вверх, затем спуск и мы почти у Катуни. Я рвался вперед, планируя идти до темноты, Паша тоже вроде бы был солидарен со мной. Но Женька на сей раз прибег к капитанскому произволу и нас на перевал не пустил. Вообще капитан довольно редко прибегает к подобным мерам и тем не менее, всякий раз, когда наши мнения расходятся кардинальным образом, я начинаю на него дуться; но всякий раз, как видится потом, его действия оказываются оправданными.

Спустившись с моренной гряды, мы оказались на гладком бараньем лбу; кое-где уже зеленели пучки травы; в юго-западном направлении открывался широкий вид на уходящую вниз долину Капчала, замыкаемый удаленной горной цепью. Вот именно в таком, весьма живописном месте мы остановились на привал и стали держать совет. На обсуждение были вынесены три варианта дальнейшего время провождения: первый -- штурм перевала -- быстро замяли; второй, предложенный мной просто так, но очень понравившейся Паше, подразумевал упертый переход по долине до момента выхода к Катуни, что по времени могло затянуться от 11 до 2 часов ночи; и третий -- вставать на ночлег прямо здесь, в красивом, но совершенно бездровном месте, да еще ранее семи часов вечера.

За время совета, проснулись голод и усталость, да в довершение ко всему на юге появилась темная сизая тучка, не сулящая ничего хорошего. Так что выбор в пользу стоянки стал всем очевиден.

Нацедив, как казалось, сочащейся прямо из скал воды, мы с Пашей приступили к ваянию очередного кулинарного шедевра. К стандартному бульону с сублиматом, мы решили открыть банку курской тушенки и догнаться сухарями, о чае мечтать и не приходилось. Пока я истекая слюнями, в мыслях об ужине, пытался довести на хиленьком огне таблетки сухого горючего воду в кружках до кипения, ребята капитально поставили палатку с хорошо закрепленным тентом -- мера нелишняя, учитывая, что с юга, мощным фронтом в свете огненно-красных зарниц, надвигалась тьма.

Мы жевали сырой геркулес с опаской поглядывая на разворачивающуюся картину. Солнце уже давно скрылось за хребтом. Стало прохладно. Девушки забурились в палатку, востребовав еду прямо в постель. На приготовление трех кружек бульона ушло значительно больше часа. Тучи придвинулись ближе, обложив нас теперь и с востока и с запада. Трепыхающийся огонь, никак не хотел греть мою и пашкину кружку. "До дождя не успеем"- думал я -- "но спать без ужина -- нет не бывать этому". Вода так и не закипела, но нагрелась градусов до 70 -- и то хорошо. Растворив бульонный кубик, мы положили в миску сублимата, туда же слили сок тушенки, покрошили мяса, бросили не растворяющийся кусок жира и подмешали две горсти геркулесовых хлопьев. Смотрелось сие блюдо ужасно, и у любого цивильного человека ничего бы кроме тошнотворного отвращения не вызвало, Но нам сейчас было бесконечно вкусно. Мы в спешке поглощали стремительно остывающую похлебку, с наслаждением разжевывая куски не растаявшего говяжьего жира¹².

Беззвучные всполохи зарниц теперь уже метались по всему окоему, и только над нами в еще не стемневшем небе, зажглись робкие светлячки звездочек. Легкая, еле уловимая, и потому приятная волна страха, смешиваемая с восхищением адреналином разливалась по телу. Наша рыженькая палатка беззащитно стояла в окружении гор и камней, на единственной гладкой полочке бараньего лба, предоставленная всем ветрам (кроме восточных румбов) и, возможно, вот-вот готовым обрушиться потокам воды. Я ощущал себя обитателем маленькой крепости, осажденной несметными полчищами врагов, ждущих команды "На штурм!". Дивное состояние предбоевого упоения жило внутри меня. Я жадно ловил глазами игру молний, над зубчатыми вершинами безразлично уснувших гор. Грянул первый еще далекий раскат грома. Одна за другой исчезали во мраке звезды. Потянул ветер, зашуршав придавленным камнями полиэтиленом... "Началось" -- мелькнула мысль. Я последним заполз в палатку и почти тут же забылся сном.

16.08.98. Проснулся я едва минуло 6 утра. Вечерние опасения были напрасны. Дождя либо не было вовсе, либо все ограничилось несколькими каплями. Над нами простиралось пестрое небо в лоскутьях рваных туч, одна из которых сияла ослепительным бело-желтым светом, отражая лучи восходящего, и еще не доступного нашему взору, солнца. Долина сокрыта тенью, и нас охватывает ощущение зябкости. Но вот на горные вершины легла желтая полоса, медленно, но ощутимо поползшая в низ по склонам. Наступал очередной день -- последний день горной части похода.

На сборы вещей с перерывом на разъедание шоколада и сушек составивших наш завтрак, ушло около часа, хотя делали вроде бы все оперативно.

С утра все единогласно решили взять еще один перевал. Легко взлетев по скально-сыпушной стене, около половины девятого мы были уже на седловине, с наслаждением подставляя свои тела утреннему солнышку. Спуск оказался несравнимо продолжительнее и сложнее подъема. Вообще это был самый сложный и опасный из всех пройденных нами перевалов. Тысячу раз прав был Женька, когда вчера не пустил нас наверх, ибо спуститься засветло мы бы не успели, а будучи уставшими просто бы наверное не смогли. Если бы нас в довершение ко всему на спуске накрыл дождь, то я мог бы уже и не писать этих строк, да и вообще ничего не писать. Может быть на самом деле у Женьки есть специфическое чутье, и может быть фраза "Капитан всегда прав" -- не столь иронична, как нам иногда кажется.

Структурные скальные уступы перемежались с участками крутых осыпей. С боков напирали скалы. Иногда благоприятствуя спуску, иногда существенно его затрудняя. Кулуар обнаруживал микроповороты, за каждым из которых мы ожидали встретить многометровый обрыв. Кроме узкого скального коридора и неба видно практически ничего не было. Минул час, другой, казалось спуск бесконечен. Каждый очередной поворот дарил надежду и вызывал опасения. Слева за невысокой скалой обнажилась пропасть -- метров 25 свободного полета и раз в десять больше последующего качения по камням.

Но вот стены кулуара оборвались, и впереди показался исчезающий в траве конус выноса осыпного лотка.

Потратив на спуск более трех часов мы с Пашей первыми развалились на галечном пляже небольшого ручья -- притока Капчала.

В ожидании ребят мы вымыли в ручье остатки кураги, после чего развалившись на рюкзаках долго любовались густой паутиной белых струй, сбегавших вниз по уступу моренной гряды. Пытались греться на солнышке, которое все чаще и чаще пряталось среди сгущающихся облаков.

Женька с Лидой спустились на час с лишним позже нас. У Лидочки опять заболело колено и похоже сильнее обычного. У ручья мы провалялись еще с полчаса, а может быть и больше; уничтожили остатки сушеных абрикосов, после чего продолжили путь вниз по ручью и далее по долине Капчала.

Небо сокрыл беспросветный полог высоких серых облаков. Окружающий мир, казалось несколько сжался,, сделавшись более домашним, уютным. Может быть это относительно пологие травяные склоны долины Капчала напоминали о родных равнинах. В любом случае, воспоминания об этой неяркой долине, останутся у меня как об одном из самых красивых мест на Алтае. Я шел по ровной тропе, среди трав и радовался красоте мира, преодолению гор, возможности странствовать, свободе, мудрости мироздания, даримой нам в каждой секунде бытия.

На пригорке под лиственницами отдыхал лошадиный табун. Судя по поведению лошадей, они крайне насторожено относились к людям. При нашем появлении они зафыркали, затрясли головами и легким галопом поскакали вниз по долине. В свое время, дикие лошадиные табуны на Алтае редкостью не были, интересно уж не один ли из них встретился нам.

Мы поднялись на гряду холмов, поросшую густым ковром бадана, кустами жимолости и смородины, редкой лиственницей, без ягодной малиной, кое-где лилово-красноватыми пятнами выделялась поросль кустарничков черники, Но главное было там, внизу, где всего лишь в нескольких сотнях метров перед нами, петляющим белесоватым потоком текла Катунь.

Оставив рюкзаки под присмотром девушек на вершине гряды, мы отправились на поиски места для стоянки. Тормозя и привередничая, на это дело мы угробили по меньшей мере часа полтора. В итоге встали под двумя кедрами, на чем-то очень похожем на речную террасу, метрах в 70 от уреза реки. Дров вдоволь, место уютненькое, но без излишеств, вокруг море жимолости и довольно приличные кусты черной смородины. В общем жить можно.

Запалили костер. Впервые за двое с лишним суток приготовили нормальный горячий ужин. С наступлением первых сумерек начал накрапывать дождь. Прибрав все вещи и завалив костер дровами мы заползли в наш странствующий дом. Так завершилась "горная" часть похода.

ЧАСТЬ 2.
БЕЛОВОДЬЕ

Пожалуй, не много на территории современной России осталось мест, столь насыщенных сакральным элементом, в том числе и ассоциируемым, как Алтай. Сюда до сих пор устремляются толпы паломников -- рерихнутых; где-то здесь, по одной из версий, находится легендарная страна буддистской ваджраяны¹³ Шамбала¹⁴ (Шамбхала); именно здесь белизной снегов сияет овеянная преданиями Белуха¹⁵; и здесь же текут реки с белой водой, и ведь именно эта земля являет собой возможный прообраз Беловодья - легендарной страны свободы и "древнего благочестия" о которой упоминали старообрядцы.

17.08.98. Спалось потрясающе сладко, снились приятные сны, тихо шуршал полиэтиленом дождь. На утро я вылез первым. Как оказалось за ночь выпало не меньше 20-25мм. Осадков. Над головой уже привычное лоскутное небо, создающее впечатление солнечности, но без ощущения солнечного тепла. В трех словах: свежесть, сырость и легкий дубняк.

После завтрака мы с Пашей, вооружившись топориком и пилой из десантного набора, ушли на поиски подходящих для строительства катамаранной рамы деревьев.

Место, где мы стояли, было типичным алтайским, преимущественно лиственничным редколесьем, перемежающимся со старой гарью. И, как ни странно, не смотря на то, что лес здесь только начинался, нам не попадалось ни единого деревца необходимой толщины (около 10 см) -- все, что окружало нас было несколько или значительно толще.

Сегодня с утра, да и весь день, всех преследовала жуткая слабость и ленность движений. Подъем на 30 --40 метровую горку, отдается пульсацией в висках. Каждый шаг через силу. Иногда мы просто опускаемся на камни и отвлеченно сидим минут по 15, или наблюдаем за жизнью резвящихся хомяков-пищух, шныряющих между камней. Постоянно хочется есть, хотя завтракали всего лишь чуть более двух часов назад. Облака и холодный ветер говорят об уходящем лете, а едва теплое мягкое солнышко, все реже и реже проскальзывающее сквозь сгущающуюся завесу туч, только подтверждает эту мысль.

Насколько мне не приятно каждый раз для рамы рубить живые деревья, но в двойне это не приятно делать практически на границе произрастания леса! Дабы не уничтожать дерево целиком, мы залезали наверх, спиливая только его относительно тонкую верхнюю часть. В перерывах между лесоповалом охотились на пищух, рассуждая сколько мяса останется в освежеванной тушке. Но реакция этих хомякообразных существ была поистине фантастической.

Поиски и пиление мы закончили около 4 часов дня. Небо стало совсем хмурым. Раза два начинал моросить дождь. В лагере нас уже заждались, и даже, грешным делом, подумали, что мы ушли в радиалку к истокам Катуни -- смотреть на водопад Рассыпной. Однако при сегодняшней лени и самочувствии об этом не приходилось даже мечтать.

За время нашего отсутствия капитан и девушки напекли блинов, набрали больше литра недоспелой черной смородины и жимолости. Вскоре после нашего возвращения ливанул дождь. Мы все забились в палатку. По случаю блинов и дождя открыли банку сгущенки, залили ей ягоды, и нам было вкусно!

Не прошло и получаса, как еще под несмолкающий аккомпанемент дождя, на полог нашей палатки лег яркий солнечный луч. Темно-сизые тучи в ужасе бежали на восток, уступая место чистейшей западной лазури.

Это было очень кстати, ибо работать под дождем грустно, а принесенные нами лиственничные стволы для рамы требовали существенной доработки по уменьшению их толщины и веса. В результате, на последующие сутки кусочек катунской поймы превратился в судостроительную верфь. Почти дотемна мы по очереди стучали маленьким топориком, усеивая землю плотным слоем содранной коры и щепок. Для избавления от смолистости, каждую заготовку обжигали в костре, в результате чего они принимали специфический цвет дорогого дерева.

Ощущение голода, начиная с этого дня, почти на неделю стало чем то постоянным и неприложным, хотя питались теперь сытнее ( нет, плохое слово)... в общем есть мы стали больше, но прожорливость, особенно у нас с Пашей, была безгранична.

Сегодня воистину устроили царский ужин: рис с соевым заменителем куриного и мясного фарша, банкой тушенки и местным катунским луком.

К вечеру вызвездило и ощутимо похолодало. Только бы завтра было солнце!

18.08.98. Утро -- мечта! Может быть только излишне холодно, а так солнце, горы, чистейшее глубокое небо...

Свалив готовку завтрака на девушек, мы сразу же приступили к сборке ката.

К полудню стало совсем тепло. Возвращение лета перед началом водной части было очень кстати. Кат увязывали долго, но на славу. Более красивой и прочной конструкции у нас еще не было за всю историю сплавов. Оно и понятно -- Катунь не шутка, а жить хочется.

После окончания сборки прервались на поедание бульона с сублиматом, ибо следы приобретенной после завтрака иллюзии сытости, уже давно исчезли. Упаковали вещи, и еще раньше пяти часов мы теоретически были готовы к отплытию.

Но вот с местом старта возникли некоторые проблемы. Катунь в ряде мест обнажала острые скальные зубья, между которыми катамаран просто не вписывался. Оставалась надежда, что ниже будет лучше, глядишь и Капчал воды добавит.

До устья Капчала от лагеря было метров 250. За две ходки мы довольно быстро перетащились к месту слияния. Река бурлила и пенилась насколько хватало глаз, но вроде бы сухих камней здесь было поменьше, а негабаритов не было вовсе. Еще минут 40 потратили на увязку рюкзаков.

Стартовать решили с Капчала, чтобы метров через 25-30 влиться в Катунь. Упоры вязать не стали -- уж очень не терпелось начать водную часть -- воткнуть в ощеренную пасть вала весло и помчаться вниз по реке навстречу порогам.

Еще одна проблема возникла непосредственно с отчаливанием: мощная струя Капчала не позволяла вытолкнуть катамаран из улова. Так что нам пришлось провести груженый кат частью по воде, частью через кусты метров на десять вверх по реке, и стартовать сразу же с полуметрового слива. На выполнение сего маневра ушло еще минут 20 -- 25.

И вот настал вожделенный миг. Паша с Надеждой, зажав в руках весла, гордо восседают первыми номерами. Лидочка пассажирит. Женька сзади. Я потихоньку сдвигаю край своего баллона с камней. "Готовы? Ну поехали!". Я отталкиваюсь, запрыгиваю на борт, и кат устремляется вниз. Легкий толчок и мы пролетели маленькую бочку, тут же я и Надежда пытаемся отгрестись от здорового скального обломка, но не успеваем. Наш баллон взлетает на выступающий на метр из воды камень, но к всеобщей радости срывается вниз. Катамаран разворачивает и боком вносит в Катунь. С горем пополам, собрав несколько камней, нам удается направить нос по течению. Я с гордостью отметил, что красивым гребком ушел от сухого камня..., но после мы собрали еще чуть ли ни пяток. Я громогласно отдавал команды, полностью сконцентрировавшись на реке, еще не видя, что трое прочих гребцов, и прежде всего Паша с Женей катаются по палубе и баллонам, пытаясь просто удержаться. Метров через 150 нас вновь развернуло кормой вперед. Габариты реки и наше мастерство не позволяли сделать полноценный телемарк. "Пересаживаемся!" - крикнул я, быстро поменяв положение, но тут же понял, что свою команду выполнил только сам. Народ вел борьбу за удержание равновесия. Тут мы словили еще один камень, и от этого сотрясения я чуть не вылетел за борт. Катамаран выправился. Было ли то нашей заслугой или подарком Катуни, никто точно не скажет. Далее мы поимели еще с полторы сотни метров несколько более осмысленного водного родео, после чего сели на мель.

Позади осталось около ... полукилометра.., хотя за точность не берусь, безумного сплава. Вокруг журчала вода. Мы смотрели друг на друга с некоторой нездоровой веселостью. Лучше всех выглядела Лидочка. На ее мокром лице было нечто вроде застывшей после шоковой улыбки.

Мы с Пашей спрыгнули в воду, сняли кат с камней, и через несколько секунд нас уже несла вперед белесо-голубая извилистая лента сравнительно спокойной Катуни. Мимо в лучах предзакатного солнца проплывали восхитительные пейзажи долины. Я наслаждался плаванием, картинами гор, склоновых редколесий, лугов, высоких снежников... На какой-то момент в просвете долины во всей своей красе предстала непокоренная Белуха. Легкое облачко зацепилось за ее вершину, а снег казалось сам излучал свет. Это был один из самых запомнившихся Алтайских видов наряду с Текелю и закатом над Аккемским ледником. Сей дивный вид вдохновил Пашу на стихотворение:

В тот миг, когда струя кипящего потока
Немного сжалившись, дала передохнуть,
Я обернулся, чтоб проститься с ней до срока,
Когда судьба позволит вновь взглянуть...

Нет, не взглянуть, а покорить вершину,
Которая так гордо смотрит вслед,
Бросая вызов - ты же ведь мужчина,
Так почему бежишь, я здесь, а тебя - нет?!

Но мне не стыдно: я еще вернусь
И докажу ее ледовым склонам --
Им не к лицу надменность или грусть,
Черты их - лик красоты неукрощенной!

...Река несла быстро описывая крутейшие меандры с прижимами. Долина резко выросла в ширину, пойма и даже участки леса за ее пределами были заболочены. Местами русло дробилось на несколько хитрых проток, где выбор пути был подобен лотерее. До конца дня еще раз пять успели сесть на мель и один раз на прижиме врезаться в берег. Прошло больше часа сплава. Солнце скрылось за горами. Мгновенно похолодало. На меня напал страшный парализующий дубняк. Мокрая одежда липла к телу, и каждое движение сопровождалось дрожью. Больно было даже дышать, ибо воздух казался обжигающе холодным, ударяя в голову, пронизывая мозг до свиста в ушах. Я натянул на себя все шмотье, которое находилось в бортовой герме, занял пассажирское место, отдав весло Лидочке, съежился и закрыл глаза в надежде, что скоро оцепенение спадет, однако лучше не становилось. Глоток спирта из капитанской фляжки -- безрезультатно.

Время подбиралось к восьми вечера -- можно было и вставать, но на сотни метров вокруг тянулись лишь болота, густо заросшие карликовой березой. В одном месте к воде подходили несколько низкорослых лиственниц, и я попросился на стоянку. Мы зачалились, с трудом вылезли на берег. Меня нешуточно трясло. Лидочка при высадке упала в воду, казалось это был логический финал дня... Паша сходил на разведку, и вскоре мы убедились, что стоянка здесь невозможна. Под березовой порослью скрывался откровенный кочкарник с мочажинами, наполненными застоявшейся водой.

И снова сплав. Еще около километра по змейке речного русла и мы были вознаграждены стоянкой. Правда, стоянкой средней паршивости. Но главное, здесь посреди болота был кусочек твердой земли с горой мусора из пластиковых и стеклянных бутылок, банок из под пива и тушенки, обрезков тезы и т.д. и т.п.

При разгрузке ката в воду последовал и капитан. Так что теперь нам всем была прописана глобальная сушка вещей. На стоянке нашлось немного дров и кострище.

Холод и мокрота. Усталость и голод. Редкие обитатели Алтая - комары и едкий дым тлеющего костра, наполняющий легкие... Все антиудовольствия сразу. Но... Паша принес из леса дров. Распалили костер. Приготовили вкусную кашу, бульон, чай. Согрелись, и даже слегка обсохли. На небе звезды боролись с откуда-то появившимися облаками. Мерно журчала Катунь. Нас ждал вожделенный сон в сухом спальнике.

19.08.98. Ночью был дождь. Но об этом мы узнали только солнечным утром. Наша мокрая одежда, оставленная под открытым небом, вдоволь напиталась водой, на палатке мокрый полиэтилен, неубранные мокрые дрова, вокруг мокрая поросль карликовой березы. Но над всем сияло южное жаркое солнце. Да в общем-то и находились мы сейчас в самой южной точке маршрута - 49^o 35 с.ш.

Быстро позавтракав, с выходом не торопились, надеясь просушить хотя бы самые легкие из вещей. К полудню стало жарко, как в первые дни похода.

Вышли около половины первого и еще минут 40 наслаждались быстрой, но спокойной водой, курортной погодой. Мы с Женькой пели песни из Карасева и Эгладоровского фольклора. Тем временем река увлекала нас вперед неминуемо приближая к первым двум порогам -- "Три камня" и "Желоб".

Все гуще становилась разрастающаяся конвективная облачность. На реке стали попадаться отдельные шиверки. Раза три мы сели на мель, я отслеживал по лоции и карте начало порогов, но те ничем не отличались от мощных шивер, и если бы не их говорящие названия, точно описывающие суть, то мы бы их просто не заметили. Река быстро набирала мощь. Течение для равнинных людей весьма непривычное -- лопатить не надо вовсе. Из-за этих факторов очень тяжело определять расстояние. Солнце скрылось за тучами, и в пасмурном небе, над нашими головами, частенько показывались орлы. В начале третьего часа дня зачалились на перекус на галечном пляже, близ впадения небольшой реки. За сим занятием нас застал дождь.

Под дождем идти значительно грустнее. Через некоторое время долина реки сузилась, с обоих сторон к воде подступили высокие берега, покрытые смешанным лесом. Плесы попадались все реже, а шиверы становились все интереснее. Петляние по узкой долине -- это потрясающе красиво и интересно. Каждую минуту тебя поджидает новый пейзаж, за каждой излучиной волнующая неизвестность. Дождь на наше счастье оказался недолгим, и часа через полтора мы снова шли при сиянии солнца, правда уже совсем не жаркого.

Пределы имеющейся карты-двухкилометровки, были покинуты сразу после перекуса, так что теперь я лихорадочно пытался ориентироваться по перерисовке лоции и местной орографии. Лихорадочно, ибо мы приближались к первому каскаду сложных порогов -- Катунским Щекам, и влетать в них без упоров очень уж не хотелось. Характер реки только подтверждал мои догадки. По берегам обнажились скальные выходы, русло превратилось в сплошную шиверу, течение - километров под 15 в час. Перед одной из крутых излучин решено было зачалиться с целью разведки. И если бы не обилие прибрежных уловов, то это бы сделать было весьма и весьма непросто.

Разведка свелась к легкой прогулке по мокрому высокотравному лесу, объеданию куста красной смородины и костяники.

После этой остановки мы прошли еще несколько сотен метров и зачалились вторично, метров за 70 до 1,5 метрового пологого водоската, принятого нами за Первые Щеки. Водоскат нас очень порадовал, но идти его без упоров почему-то не хотелось.

На берегу, среди камней, обнаружились густые заросли черной смородины, местами крупной как виноград. К сожалению она тоже в массе своей не достигла полной спелости, но та что была готова оказалась беспримерно вкусной.

Час, а может быть и больше мы, чревоугодствуя, лазили по кустам. Тем временем солнце покинуло долину, и вечерняя прохлада очень быстро дала о себе знать.

Места для стоянки на правом берегу, во всяком случае ниже 15 метров над урезом воды не просматривалось, так что мы решили перебраться на левобережье, что сделали с успехом, посредством красивого маневра., продемонстрировав, пожалуй, первый пример осмысленного и довольно техничного управления судном в этом походе.

Левый берег был не столь крутым, но в отношении места для стоянки настолько же безрадостным. В результате предпринятых разведок решили встать на достаточно узкой галечной отмели, едва выше уреза. С дровами, как не странно -- плохо. Основное топливо -- полусгнившие коряжки и сухие плавники. Еду приготовили на едва тлеющем огне, но позже все же распалили приличный костер.

Опустилась глубоко черная редкозвездная ночь, дивно контрастирующая с пламенем костра, освещавшем все пространство отмели и кромку шелестящей воды. Стоянка обрастала ощущением уюта. Приятный вечер в сочетании с вкусным ужином. Ритуальная чистка зубов и сон. В какой-то момент, перед тем, как я окончательно (но все же слава Богу только на время) расстался с реалиями этого мира, мне показалось, что на лицо упала капля воды.

20.08.98. Сквозь полог палатки вода редким душем орошала лицо. Сон растаял как по мановению волшебной палочки. Я лежал в откровенной луже, под совершенно мокрым спальником. Выругавшись от ужаса перед последствиями происшедшего, я вылез наружу в глухую ночь, плачущую проливным дождем. В трех метрах перед входом в палатку, угрожающе грозно ревела Катунь. Полиэтилен с моей стороны был сорван, а до нитки промокшая часть полога безнадежно провисала внутрь. Быстро поправив тент, я влетел обратно, заметив при входе с внутренней стороны лужу, глубиной сантиметра в четыре -- пять... Вот он один из недостатков водонепроницаемого дна. Пришлось выпустить воду за порог. Лезть обратно в лужу и под мокрый спальник не хотелось, посему, мы с Лидочкой, разбудили капитана, обязав его поделиться с нами одеялом. Ночь продолжалась...

Когда я проснулся, вокруг было на удивление тепло. В палатке кроме спящей Лидочки ни кого не было. Мы были накрыты всеми оставшимися более-менее сухими клочками спальников, а за стенами царило всеобщее оживление. Надежда и Женечка бились над костром. Паша готовил салат из молодых побегов катунского лука, подсолнечного масла и соли -- очень приятное и вкусное разнообразие нашего рациона. На завтрак сварили рисовую кашу с сублиматом -- и это тоже было здорово!

Катунь после дождя, больше чем на метр подступила к палатке. Невольно вспомнился анекдот заканчивающийся словами: "... Темза, сэр...". Пасмурное небо; рваные облака, цепляющиеся за верхушки деревьев по склонам долины; мокрые спальники и ожидающие впереди, абсолютно мокрые и холодные Катунские Щеки -- все это убивало остатки энтузиазма, касательно быстрого сбора вещей и отплытия. В довершение ко всему, начавшийся дождь загнал нас обратно в палатку.

Настроение далеко не боевое, и чтобы не раскиснуть совсем, я завхозовским произволом выделил всем нам банку сгущенки и по несколько сушек. И это возымело грандиозное действие. Народ повеселел, минут через 20 кончился дождь, а на небе обнажились голубые лоскутья. Мы вылезли и тут же приступили к вязанию упоров, предварительно вывесив на просушку все три имевшихся в наличие спальника.

Упоры готовы. Мы с гримасами на лицах, облачаемся в мокрый со вчерашнего дня, так называемый, "сплавной armor" и спасжилеты, который я нацепил на себя второй раз в жизни, каски у меня теперь не было вовсе -- она еще в горах приказала долго жить. Перед отплытием вновь начался легкий дождик, но "жребий уже брошен -- Рубикон перейден".

Водоскат оказался полной лажей -- нас даже не тряхнуло на выходе. А дальше река понесла почти со скоростью курьерского поезда. Сразу же за излучиной нас ждал маленький сливчик с приличной (для верхнего течения) бочкой. Его мы посчитали Вторыми Щеками. "Вот и умылись!". Затем последовал скальный коридор с жесткими валами от 0,5 до 0,7 метра высотой. Быстроток. Через несколько сотен метров еще один: со сложным заходом и прижимом. Наш баллон задней частью рамы с силой долбануло в скалу, перебив веревку. Какое счастье, что там не оказалась моя нога. И только когда мы прошли третий коридор -- довольно простой, но зато уже и красивее предыдущих, я вспомнил, что "щеки" - это вообще нарицательное слово, используемое для обозначения вот таких, закованных в скалы сужений русла. А значит мы прошли только трое из пяти щек.

Дождь чередовался с резкими проблесками солнца. На небе, то и дело, одна за другой вспыхивали удивительно яркие одинарные, двойные, а по уверениям Паши и тройные радуги. Было холодно и мокро, но в принципе пока вполне терпимо.

Очередной плес реки упирался в скалы, пробиваясь вперед узким, не более 10 метров шириной, каньоном -- Четвертые Щеки. Линия движения с наплыва была не видна, так что мы решили сходить на разведку, заодно размять затекшие в упорах ноги.

Четвертые Щеки при нашей воде один из самых, если ни самый сложный в техническом отношении порог Катуни. Почти у самого выхода из каньона в русле лежат три скальных обломка, дробящие струю на три слива. От 1,5 до 2,5 , максимум 3 метров ширины. То есть только два из них, едва-едва подходили габаритами для прохода катамарана (крайние левый и правый). В общем нужно было выбрать один из них, и нам больше приглянулся правый.

Каньон Четвертые Щеки, пожалуй ко всему, еще и самый красивый. Но рассмотреть его внимательно с воды к сожалению не было возможности. Метров за 15 --20 до обломка скалы мы стали уходить под правый берег, в результате чего влетели правым баллоном в мощный улов, где нас тут же развернуло. Нет чтобы спокойно осмотреться по сторонам, мы сразу же начали усиленно и судорожно выгребаться на струю, и вновь попытались повторить маневр ухода под правый берег в обход улова. Но большая часть воды, и это мы заметили только сейчас обходила скалу слева. Мы вступили в бессмысленную схватку с Катунской струей и потерпели поражение -- нас лагом навалило на обломок скалы и заклинило между ним и сухим камнем. Мы сделали все как не надо: попали лагом в самый узкий из трех проходов, где и передом то катамарану не протиснуться. Струя со всей мощью ударила в левый борт, судно дало жестокий крен и задрожало. Я подумал, что вот где-то сейчас сломается рама, и с ужасом наблюдал, как струя загнула под 90^o нос левого баллона. Как все это кончилось, и почему нас не сломало ни кто не понял. Только вдруг нас сорвало с камней и кормой вперед пихнуло в небольшой слив. Всем было до противного стыдно. Нас опустили по полной программе, а возможности реабилитироваться не было. Паша не забыл и не простил этого момента до конца похода...

Мы вновь вошли в завесу дождя. "Позор! Позор!" - стучало в голове. "Позор" - шуршали дождевые капли по речной поверхности.

Пятые Щеки были, пожалуй, только сложнее первых, ну может быть еще несколько валов до метра высотой. А потом плесы, чем-то напоминающие прогонные участки карельских рек. Мы с Женькой попробовали петь, для подъема настроения, но в итоге только словили очень неприятный обливной камень. Тут же погрузились в молчание. "Хуже чем чайники! Позор! Полное фиаско! Эх, почему нас не сломало, ведь поделом бы?!".

Река разлилась широко. По берегам появились тополя, березы и ели. Сквозь мелкое сито лил дождь. Долина стала широкой. Лес местами отступал от берегов, увеличивая широту обзора. Вдруг сквозь темно-сизые тучи прорвалось солнце. На небе засияла двойная радуга -- уже четвертый раз за день! Дождь не прекращался, но падающие на нас капли искрились веселым золотом. Мы были одарены великолепным вечером; вечером контрастов и красоты. Вот что является самым дорогим и запоминающимся в поездках. Это то, когда ты становишься свидетелем свершающегося волшебства, непредсказуемости, контрастов, игры красок, порождающую игру чувств и настроений в твоей душе.

Как только солнце скрылось за хребтом, сразу же начали поиски стоянки. И с ней нам сегодня тоже на редкость повезло.

По причаливанию, сразу же напал жуткий дубняк, но не парализующий, а на против весьма деятельный.

Остановились мы на симпатичной полянке, в тополевом редколесье -- такая своеобразная приречная урема. Не ленясь натаскали дров, так чтобы устроить хорошую пионерию. После ужина, каждый из которых мы теперь для сугрева начинали с кружки бульона с сублиматом, занялись сушкой вещей, палатки и спальников.

Красивый костер и сравнительно тихая ночь в окружении алтайского среднегорья. Тепло сытно и сухо -- вот она радость жизни!

21.08.98. Довольно теплое хмурое утро наступило уже давно. Но с сегодняшнего дня я начинаю халявить с подъемом -- больше никого не пинаю. Ребята тоже просыпаться не торопятся. В итоге пределы палатки мы покинули только около половины десятого утра, а девушки и того позже.

Отдельные серые клочья волосатых облаков, зависли над рекой на фоне таежных склонов гор. Готовим завтрак, собираемся, параллельно замечаем, что потрепанный вчера в Щеках правый баллон изрядно подспустился. Его надули, но перед отплытием он снова был мягок, и это без погружения в холодную воду.

Минут 15 провели в раздумьях "to float or not to float", но лагерь уже был свернут и более того, даже упакован. Так что решили все же идти -- благо ни каких серьезных препятствий сегодня не ожидалось.

Около часа дня Катунское течение снова подхватило наш кат. Шиверы и быстротоки, многократные дробления русла на рукава, под солидным уклоном пересекающие каменистые мели -- таков был сегодня наш путь.

Неусыпное ощущение голода. Идем сперва в ожидании перекуса, затем ужина. Изредка сквозь облака пробивается по-осеннему печальное и негреющее солнце, иногда занимается дождь.

Это был довольно грустный день лопатенья воды и постепенного основательного промокания. На шиверах мы по возможности уходили от высоких валов, пытаясь сохранить если не остатки сухости, то хотя бы остатки внутреннего тепла. Было и маленькое разнообразие в виде порога "Вешняки", с крутыми валами высотой в метр, а то и чуть побольше. Мы пошутили над Пашей, приплывшим домой (в Москве он живет в Вешняках). Через каждые полтора часа приходилось чалиться и поддувать тонущий мягкий правый баллон. Во время этих коротких остановок удавалось размять ноги, а иногда и подзакусить красной смородиной.

Уже почти на исходе дня, небо прояснилось. На берегах стали встречаться рыбаки, моторные лодки, хибарки -- в общем стали появляться признаки цивилизации. Увидев людей, я обиделся, что для меня не состоялся рекорд безлюдности в походе, равняющийся почти 100 часам (завтра утром он доложен был пасть, но видно не судьба).

Как обычно под вечер напал дубняк, и мы готовы были приткнуться в любом сносном месте. Такое подвернулось в полукилометре за устьем кристально чистой речки Бирюксы, на берегу которой некий мужик ловил хариуса. Таким образом мы прошли как раз половину "Катунской подковы", находясь сейчас в ее западной вершине.

Над костром и готовкой ужина пришлось изрядно попотеть, к сожалению только в переносном смысле этого слова. Все что можно было отнести к дровам, включая, как казалось, первосортную пихтовую щепу, гореть самостоятельно не хотело. В итоге ужин готовили на легких, а высушиться не удалось вовсе.

У каждого из нас в походе был момент максимального замерзания. Сегодня вечером такой выпал Женьке, а мне, как ни странно, было вполне сносно.

Ах, какое это блаженство, скинув мокрый сплавной armor, засыпать в сухом свитере, да еще и под сухим спальником!

22.08.98. На утро нас приветствовал спущенный баллон катамарана, а значит осмотр, возможно ремонт и, вероятно, дневка. Так оно и получилось.

Сквозь облака проглядывало уже знакомое осеннее солнце, от робких лучиков которого теплее практически не становилось. Перебарывая себя, мы с Пашей по колено заходим в холодную воду, приступая к поискам возможных повреждений баллона. Через некоторое время к нам присоединяется Женечка. Но пузырьки упорно не хотели появляться. Я осмотрел баллон еще раз -- ни каких видимых повреждений. Тогда мы вновь надули его и оставили на берегу. Через пару часов он снова был мягок. Загадка так и осталась не решенной. Единственно, что я подозревал, так это то, что воздух выходит сквозь микропотертости ткани на брюшной части баллона, а это в нашем случае неизлечимо.

Чем плоха дневка? Да тем, что постоянно хочется есть. После завтрака на догонку пошли сухари, сушки, прозрачные кусочки колбасы... Было решено напечь блинов, чем мы с Лидочкой и занялись. Паша с Женькой куда-то исчезли. Вернулись минут через 40 с половинкой семилитрового кана рубиновой, похожей на зернышки спелого граната, вкуснейшей горной красной смородиной, из большей части которой вечером сварили компот. А пока мы забились в палатку, ели блины со сгущенкой, попивали последнюю какавку и с грустью смотрели на стекающие по полиэтилену капли обложного дождя. Последний закончился лишь в шестом часу вечера. Небо быстро очистилось и снова как ни в чем ни бывало засияло умытое солнышко, окрасив в бирюзовые лучистые тона воды Катуни.

Мы с Лидочкой пошли погулять, направившись в сторону Бирюксы. Метрах в 50 от лагеря обнаружили небольшую охотничью полуземлянку-полуизбушку с печкой , лежанками застеленными шкурами, запасом соли и еще некоего вещества, отдаленно напоминавшего высушенный спитый чай. Судя по красному глазу в темноте хижины, оставшимся на фотографии, это место не было совсем уж необитаемым.

Далее тропа растаяла, а окрестный лес был не так чтобы легко проходимым да и к тому же мокрым. Поэтому мы, проломившись сквозь колючие заросли выбрели на каменистый пляж Катуни, неспешно прогуливаясь по которому достигли устья Бирюксы.

Бирюкса -- это струя чистейшей бесцветно-бирюзовой прозрачной воды. Дно реки выстлано камнями, видимыми без искажения, несмотря на существенную глубину. На противоположном берегу все те же мужики ловили хариуса, ругаясь на плохой клев.

На обратном пути мы углубились в лес, где были одарены авоськой подосиновиков... А я уж было начал думать, что на Алтае грибов практически нет. Пройдя пару-тройку сотен метров, траверсом склона мы спустились по ступенькам простого скальника, оказавшись почти в лагере.

Все время пока мы жили на этой стоянки у нас возникали проблемы с костром. Любые дрова отказывались гореть, в лучшем случае лишь тихонько тлея и распадаясь на угли. Так было и в этот вечер. До глубокой темноты мы колдовали над костром и ужином. Но зато и вознаграждены были сторицей: приготовив канчик вкусной рисовой каши с тушняком и нажарив целый противень грибов на растительном масле с луком. Тормозная дневка закончилась волшебным ужином. Мы ели практически в полной темноте, ибо костер потух лишь стоило прекратить искусственную подачу воздуха.

К ночи сильно похолодало. Перед сном я натянул на себя два свитера, шерстяные носки и шапку и должен сказать что очень кстати.

23.08.98. Утро дышало ледяным холодом. Над рекой, поднимаясь вверх, ворочаясь плыли клубы густого тумана. Но вот сверху сквозь сию плотную завесу, пробились сияющие копья солнечных лучей. Туманное море пришло в движение, закипело, убыстрило свой бег и отрываясь лохмотьями... таяло. Не прошло и часа, как над нами на голубом куполе неба сияло слепящее солнце; лишь последние редкие облачка, притулившись на склонах гор, доживали отведенные им часы.

Завтрак был плотный и как всегда вкусный, но чу4вство голода за последние дни настолько въелось в сознание, что не пропадало ни вовремя, ни после еды.

Поддули баллон и около гражданского полудня (точнее в 12:15) продолжили свой путь вниз по реке. Несмотря на безоблачное небо и высоко стоящее солнце было по-осеннему холодно. С севера дул пронизывающий ветер, и я, даже на воде, не расстался с одним из своих спальных свитеров.

Мы, как и два дня назад, избегали мокрых валов и все 20 километров до Мараловодки восхищались красотой и разнообразием приречных пейзажей.

Около половины третьего дня мы зачалились на дальнем конце селения именуемого Мараловодкой - в честь находящегося здесь мараловодческого совхоза, ныне с успехом загибающегося. Мараловодка -- первый встреченный нами за 18 дней оплот цивилизации.

Оставив девушек и капитана на берегу, мы с Пашей, прихватив n-ное количество денег отправились на разведку и поиски пропитания в неизвестное поселение то ли "враждебных и злых" алтайцев, то ли "гостеприимных русских".

Миновав остовы давно заброшенных хозяйственных построек, теперь уже непонятного назначения мы очутились на грязной, несколько раскисшей после дождей улице. Ни планировкой, ни спецификой архитектуры данное поселение не отличалось от большинства сельских населенных пунктов юга нашего Нечерноземья. В саду, у одного из домов, дети собирали урожай мелких красных яблок, как мы потом убедились чрезвычайно широко распространенных на Алтае.

Был какой-то из выходных дней, так что ни один из двух магазинов не работал. Однако, нам указали на дом, где живет продавщица одного из них. Она любезно согласилась обслужить нас, отоварив килограммом пряников и четырьмя буханками серого хлеба. Заполучив вожделенные хлеба, я озаботился поисками легендарного алтайского меда. И эти поиски увенчались успехом. В одном доме расположенном на самом конце длинной грязной улицы, нам предложили продегустировать плоды труда местных пчел.

Всю жизнь, сколько себя помню, я терпеть не мог меда, за исключением, пожалуй, лишь жидкого липового. Поэтому и сейчас, мысль о его покупке была скорее рождена естествоиспытательским интересом, нежели осознанным желанием. Ведь не попробовать на Алтае меда -- все равно, что в Кахетии или Молдавии не испить вина. Да еще в голове вертелась, услышанная некогда фраза: "Лучший сувенир, который можно привезти с Алтая -- это мед". А уж мои домашние, за исключением сестры, ой как к нему не равнодушны. Поэтому в любом случае я хотел привезти домой хотя бы одну 1,5 литровую бутыль.

Мы зашли в красивый, судя по всему , недавно построенный просторный дом. Что потом еще не раз бросалось в глаза в алтайских селениях, так это простота внутреннего убранства, выражающаяся практически в полном отсутствии заводской мебели: стол, буфет, самодельная лежанка, комод и какой-то старый советский телевизор, беленые стены, крашенный дощатый пол, аккуратные занавески на окнах. Всюду ощущалась такая чистота, опрятность и незаполненность пространства вещами, что казалось будто в этом доме не живут.

Радушный хозяин -- светло-русый мужик лет 35, с простецко-провинциальной внешностью, достойной свинопаса из сказок Андерсена и особым русско-алтайским диалектом¹⁶, указал нам на стоявшее в углу ведро, дав чайную ложку.

Мы попробовали, мало что понимая в медах, и нам это понравилось. Более того нам предложили мед и еще одного сорта, так называемый "белковский", то есть собранный в высокогорьях "на белках". Мы согласились. Мужик вышел, а мы подсели к ведру и по очереди стали черпать чайной ложкой мед, заедая его хлебом, почему-то с опаской, по-воровски слушая, а не идет ли хозяин. Отдав за 3 литра 70 рублей мы вернулись к нашим спутникам, дремлющим на солнышке.

Ветер стих. Над долиной Катуни разлился благодатно теплый вечер. Наш катамаран продолжал свой путь дальше на север. Мы с Пашей сели первыми номерами, но гребля не шла, ибо от съеденного меда нас бросило в жар, морда пылала огнем, а изнутри неприятно поташнивало.

Берега реки полностью изменили характер, став из "таежных" "среднеазиатскими". Вдоль кромки воды протянулись специфические и весьма красивые "тугайные" заросли, перемежаемые с голыми скальными уступами. Чем дальше на север, тем сильнее река дробилась на рукава, в русле попадались многочисленные, порой довольно обширные острова. Вода, убыстряя свой бег, переливалась по наклонным шиверам между частями фуркирующего русла; каменистые острова и отмели стали чуть ли не основным элементом пейзажа.

Было тепло красиво и приятно. И мы , как-то утратили бдительность, называя про себя эту часть Катуни халявной рекой. У подмываемых берегов в воду часто падают деревья. Иногда река проносит их несколько километров, чтобы затем бросить на одной из отмелей. Вот в таком похожем месте мы решили уйти в правую протоку, но не справились в полной мере с сильным прижимом, и заднюю часть катамарана подтянуло под ветви поваленной березы. Надежду веткой сорвало с катамарана, притопило, после чего она, к великой всеобщей радости, отправилась в свободное плавание. Мы еще раз убедились: коварство -- основная черта Катуни, и полной расслабухи эта река не терпит.

Мы входили в межгорную котловину Уймонской степи. Очертания гор стали далекими и более плавными. Острова между протоками густо залесены. На берегах то и дело попадались Усть-Коксинские рыбаки и охотники, изредка над рекой раздавалось эхо выстрела, то и дело пролетали утки и особенно многочисленные здесь огари. Судя по свисающим кустам на островах обширные малинники, но мы не решаемся оценивать их плодовитость, а только сильнее налегаем на весла. Тем временем быстро вечереет , а впереди показывается невысокий ретранслятор и крайние строения Усть-Коксы.

Близ Усть-Коксы левый берег Катуни образует несколько волнисто изрезанных суглинистых обрывов, испещренных норками ласточек береговушек. Зрелище достойное внимания. Достойно внимания и само селение, где встречаются дощатые тротуары и действует рынок медов. Но мы проходим его мимо, отвечая на приветствия рыбаков. Встаем в сумерках, отойдя от поселка километра на два-три, на одном из уютных островов, богатом дровами.

Был не по-алтайски теплый поздний вечер. Над рекой выползла растущая луна. Непривычно ярко и беззаботно горел костер, а мы наслаждались вкушением сытного ужина (каша с тушенкой, хлеб с медом, чай с пряниками). Сим вечером меня посетило ощущение кайфа жизни. Я даже почувствовал себя счастливым и исполненным желанием продолжать это многодневное странствие... Хотя в душе все острее желание увидеть домашних, обнять Маринку...

24.08.98. Мутное утреннее небо возродило улетучившиеся накануне страхи. Уж очень не хочется мокнуть...

Вышли по нашим меркам не поздно, ранее гражданского полудня (11:30). Катунь, несмотря на свой равнинный характер не сбавила скорости течения, хотя в русле появилась масса разноскоростных, а иногда и разнонаправленных струй. Так что, для того чтобы река несла с той же скоростью, приходилось сосредотачивать все внимание и задействовать все знания о динамике водного потока.

Через час с небольшим достигли деревни Горбуново, где было решено пополнить медовые запасы.

Перейдя в брод несколько мелких проток мы с Пашей достигли деревни. Поселение оказалось почти полностью русским. После недолгих поисков, нам указали дом, где можно было найти мед. Это был добротный новый, еще несколько недостроенный дом, с довольно бедным, как и везде в горной части Алтая, внутренним убранством, в котором жила большая семья: трое детей (судя по животу хозяйки их скоро должно было стать четверо) и муж с женой. Хозяин большую часть лета пропадал в горах: на пасеках, ловил рыбу, собирал мелкую сухую чернику или смородину. Не было его и сейчас. Женщина встретила нас весьма радушно. Мы купили 6 полутора литровых бутылок меда, в придачу к чему получили немного сладкого перца, уже слегка пожелтевших толстых огурцов и ведро картошки, достойной отдельного лирического отступления.

Картофель Уймонской степи! -- Никогда не ел вкуснее! И по-моему дело вовсе не в голоде... Он объективно был бесподобно вкусен! Но больше всего меня удивило нас его копание. Вместо лопаты или вил, хозяйка дома предложила нам мотыгу. Я начал обмотыживать картофельный куст, но в результате только изрубил несколько клубней. Женщина отняла у меня у меня мотыгу и показала как копают картошку по-алтайски. Легкая как пух, темно-серая черноземовидная почва, как при археологических раскопках разметалась в разные стороны из под работающей как грабли мотыги, обнажая желтые, едва ли меньше кулака аппетитные, крепкие картофельные клубни...

Где бы мы ни находились -- мир не без добрых людей. Везде можно надеяться на неожиданную помощь и поддержку; сложность в том чтобы не отказывать тем, кто нуждается в нашей.

После перекуса мы продолжили путь вниз по Катуни, и тут же попали под несильный, но неприятный дождь. Все ближе и ближе вставали горы, знаменующие собой конец котловины Уймонской степи. Река выписывая повороты постепенно убыстрялась.

Дождь кончился, и лучи солнца окрасили мир в радостные тона. А нам вновь во всей алтайской щедрости открывались красоты Катуни. Прибрежная деревенька, залесенные склоны среднегорья, неповторимая вода и краски закатного неба... Один из красивейших вечеров поездки. В душе ощущение счастья.

Сумерки быстро набирали силу, а мы с все возрастающим упорством лопатили воду, пытаясь компенсировать трехчасовое зависание в Горбуново. К берегу пристали в последнем отсвете дня, немногим ранее 9 часов вечера.

Ребята занялись обустройством лагеря, я ушел чистить картошку на берег реки, где изрядно продрог. В завершении дня у нас был бесподобно вкусный ужин, следствием которого стало столь ценимое ощущение сытости.

25.08.98. Утро выдалось холодным. Над рекой висела ледяная пелена тумана, но поднявшееся солнце вскоре не оставило от нее и следа. После завтрака и быстрых сборов мы вновь отдались во власть катунскому течению, наслаждаясь скоростью реки, красотой берегов, дивным по-летнему теплым солнцем и чистой бирюзой реки.

Сегодня мы с нетерпением ждали Тюнгура, где в томительном двадцати дневном ожидании возможно еще прибывала наша продуктовая закладка с макаронами тушнячком и прочими вкусностями. Прошли устье Курагана, где впервые познакомились с валом высотой метра в полтора.

Показалось довольно крупное селение, расположенное у подножия гор, которое мы приняли за Катанду, хотя и несколько смутившись тем, что оно вопреки показанному на карте вытянуто вдоль реки. Радостные алтайские дети махали нам с берега, часть из них вбежала на подвесной мост и от избытка восторга кинули в нас пару камней. "Скоро Тюнгур!" - вожделенно думали мы, еще не подозревая о том, что уже с каждым взмахом весла все удаляемся и удаляемся от сего населенного пункта...

Берега из красивых превратились в очаровательные. Катунь величественной извилистой лентой чистейшей бирюзы прокладывала себе путь среди залесенных склонов гор. В подобном месте мы зачалились к левому берегу и остановились на перекус, где все-таки решили достать карту, но найти свое местоположение нам ни как не удавалось. Мысль о том, что мы проскочили Тюнгур, еще на ум не приходила, ибо несмотря на быстроту течения с трудом верилось в прохождение за полтора часа более 20 километров.

Все еще наивно надеясь на скорое появление Тюнгура в начале четвертого часа дня, после приятного перекуса мы продолжили путь.¹⁷ Река повернула на восток, и как по мановению волшебной палочки лес на левом берегу сменился довольно засушливой степью. В лицо ударил сильный ветер не без успеха споривший на протяжении двух - трех километров с катунским течением.

Тюнгур не появлялся, а местность упорно не сходилась с картой. Я отдал весло Лидочке, а сам погрузился в изучение отображенных на листе горизонталей, пытаясь все же разгадать тайну нашего местонахождения. Вдруг с обоих сторон, почти отвесными стенами надвинулись берега, река сжалась, течение резко ускорилось, по левому борту мы пропустили мощнейшую, ощерившуюся пеной бочку... "Отвесные стены... сужение русла... прорыв... прорыв! Аккемский прорыв!" - проносились в голове мысли. Тем временем впереди показались валы уводящие за поворот реки. "Чалимся!" - скомандовал я. Катамаран завернул в улово. Необходимо было перевязать рюкзаки, освободив бездействовавшие с самой Бирюксы упоры. Теперь я уже почти не сомневался, что Тюнгур остался уже далеко позади, а мы влетели в теснину Аккемского прорыва -- одного из основных порогов Катуни.

Женечка пошел смотреть порог, Паша с девушками перевязывали рюкзаки, я же попытался подняться наверх по правому берегу, дабы все-таки уяснить где мы находимся. Склон становился все круче:35^o, 45^o,60^o, в итоге я уперся в отвесную стену. Из моей пятиминутной разведки стало ясно одно -- мы влетели в некое ущелье и кроме как Аккемскому прорыву здесь быть не чему...

Женька объявил, что впереди ничего страшного нет, и мы, встав в упоры и запев песню направили катамаран в плохо просматривающееся ущелье... А дальше был восхитительный полет, по узкой не более 20 метров шириной Катуни. Подобно корабельным парусам, перед нами раскрывались треугольные островерхие валы высотой в 2 -- 2,5 метра. Как на качелях катамаран то взлетал вверх, то скатывался вниз по водной горке, а впереди вставал уже очередной вал, закрывавший собой все кроме неба и уходящих вверх скально-осыпных стен. После каждой череды валов мы не по своей воле влетали в мощнейшие улова, оглядывались, радовались красоте и впечатляющей эффектности порога, и снова выходя на струю устремлялись вниз. Вдруг за очередным микроповоротом русла, впереди на скале, окруженной осыпным конусом показался крест и несколько табличек -- по спине пробежал могильный холод. Последние сомнения о прохождении именно Аккемского прорыва рассеялись. После порога идет около километра быстротока, скорость около 20 км/ч, с небольшими до 0,7 метра редкими валами. Зачалились на левом берегу не доходя нескольких сот метров до устья реки Казнахты.

Узкая полоса песчаного пляжа, усеянного серыми валунами. Остов бани, оставленный нашими предшественниками. Выше сразу же начинается крутой залесенный склон. Место средней паршивости, но в общем-то жить можно.

Короткий совет -- решаем что делать с закладкой. Я говорю, что продуктов до конца похода может быть и хватит, но без закладки нам будет очень грустно, да и просто не могу я стерпеть такой оплеухи преподнесенной судьбой. Паша меня поддерживает. Женька осторожно высказывается: "...а может быть заберем в следующем году.". На что я довольно резко отвечаю, что независимо от его капитанского произвола я пойду за закладкой.

В результате мы с Пашей засыпаем в рот по горсти сублимата, съедаем по куску хлеба с медом; с собой берем рюкзак, спальник, свитера, пакет с сушками, шоколадку, полбуханки хлеба и на скоро прощаясь с ребятами уходим в ночь, в Великий Тюнгурский переход.

В Тюнгур за закладкой.

Путь до Тюнгура не близок около 30 километров в одну сторону, да там еще километров 6-7 , да коэффициент извилистости... - итого уж ни как не менее 75. Но мы пока об этом не думали, и даже не прикидывали ни время ни расстояние. Я небрежно бросил, что вернемся к обеду следующего дня, и мы полезли вверх по склону в поисках тропы. Поднявшись вверх метров на 30 вышли на луговину с набитой конной тропой, идущей параллельно Катуни.

В каждом походе есть своя кульминация, своя изюминка, богатая впечатлениями... И этот Алтай не был бы тем Алтаем, каковым он стал, если бы ни эта безумная Тюнгурская прогулка.

Солнце уже давно скрылось за хребтами, но было еще вполне светло, около половины восьмого вечера. Мы шли по узкой тропе быстрым шагом, иногда переходя на легкий бег. Тропа соединяла между собой небольшие луговины, местами ныряя в туннели караганника, дробясь и исчезая, она вдруг появлялась вновь и вела нас дальше, и нам, только с замиранием сердца оставалось следить за этой нитью Ариадны ведущей нас к заветной цели. Величественный Большой Сынык¹⁸ взирал из поднебесья на две фигурки, выискивающие тропы в сумраке набирающего силу вечера.

"Да, Паш, как бы сурово нам сейчас не было, об этом переходе мы будем вспоминать как об одном из самых захватывающих приключений"-прочески изрек я.

Тропа спустилась в залесенный лог и затерялась среди густого подлеска. Ее атавистические отростки, продираясь сквозь заросли выходили к каньонной стенке. Метрах в 60 -- 80 внизу неистовствовал Аккемский прорыв, представляя собой отсюда, восхитительное зрелище классического горного ущелья. В последнем отсвете дня правая стенка каньона отливала фосфорицирующей мертвенной бледностью на фоне более темных скал.

По узкой полочке нашего берега, над обрывом, шла странная тропа, а может и не тропа вовсе, а предательские козни лукавого. Ясно было одно -- это был карниз, и по нему, в принципе, можно было пройти. Я ступил на этот путь, но метров через 10 остановился и повернувшись к Паше сказал: "нет, здесь мы не пойдем." И мы вернулись на сотню -- полторы метров назад и не имея других вариантов дальнейшего продвижения поползли вверх по склону, продираясь сквозь колючий кустарник.

Долгое время после этого, да и до сих пор, я горжусь принятием решения повернуть вспять. Кто знает чем бы закончилась сия прогулка если бы мы пошли дальше?..

Склон был довольно крутым 35 - 45^o, местами вставая, кажущимися практически отвесными, 60^o стенками. В таких местах приходилось хвататься руками за прикорневые части кустов и подтягивался вверх, результатом чего явилась масса болезненных заноз на ладонях, пару из которых я смог извлечь уже только в Москве.

Кустарник поредел, слон стал слегка положе, но подниматься все равно еще приходилось большей частью на четвереньках. За спиной и слева чернели крутостенные бездны, воспринимающиеся ночью куда спокойнее чем при свете дня. Казалось, что сама темнота поднимается оттуда, чтобы заполнить мир, и лишь белесая отвесная стена правого берега ущелья еще отражала темно-синий свет позднего вечера.

Я добрался до узкой горизонтальной полочки и в удрученном бессилии опустился на землю. Минут через пять до верха дополз Паша, довольно сильно при подъеме ушибив колено. Недобрый Большой Сынык, все также безразлично-насмешливо смотрел на нас из поднебесья; вокруг призрачной тенью сновала потревоженная пустельга; по небу рассыпалась череда звезд; повеяло холодом. Мы молча грызли сушки, наблюдая за тем как тьма съедает очертания предметов, мысленно подводя безрадостный итог нашей вылазки: 3 часа и около четырех километров пройденного полезного расстояния. Было немножко грустно, свежесть ночи наполняла легкие. Под действием темноты и прохлады навалилась усталость, а с ней и желание спать. Еще один такой подъем нам было бы не осилить...

Добив пакетик сушек, я предложил пройти еще немного вверх, и найдя либо полочку пошире, либо схоронившись за камнем лечь спать.

Камень и полочка подвернулись вскорости, метрах в 15-20 выше места нашего привала... Но это были не просто камень или полочка -- это была хорошо нахоженная тропа, ведущая в Тюнгур, проходя приблизительно в двух сотнях метров выше уреза Катуни! Волна радости в одно мгновение смыла паутину сна, и мы, насколько возможно быстрым шагом, пошли вперед.

Вокруг сгустился лес, и вокруг стало темно как у негра за пазухой. Нащупывая ногами тропинку мы контролировали друг друга. Тропа пошла на спуск, местами фактически теряясь на осыпных склонах.

Шаги сливались в километры пути. Расстояние перестало осязаться, часов у нас не было, так что сколько мы прошли до того или иного места сказать не берусь.

Тропинка нырнула в заросли ивняка. Нарастающий шум воды... и мы упираемся в реку. В ночи поток кажется пугающе широким и бурным. Минутное раздумье, и мы, разувшись, идем вброд, ступая по скользким камням. После брода сели отдохнуть и обсохнуть, а заодно разъесть имевшийся в запасе хлеб и огурцы. Посмотрели карту -- меньше половины расстояния до Тюнгура. Грустно! И снова в путь.

После переправы тропа превратилась в двухколейную слабо наезженную дорогу. Теперь можно было идти рядом, а это гораздо приятнее.

На короткое время мы окунаемся в теплое воздушное озеро, дышащие воспоминаниями угасшего дня, сладко-горький аромат полыни непередаваемо пьянящ и вкусен. Дух степей одаривает нас дивными запахами. В тусклом свете костерка угадывается алтайский летник, но мы оставляем его без внимания, продолжая путь по ночной дороге. Степь сменилась лесом, вновь стало абсолютно темно. Мы же шли вперед не сбавляя темпа, иногда мило беседуя. В душе и мыслях мешались ощущения счастья прогулки и тяжести бесконечного топтания ночных дорог. Через несколько километров лес внезапно кончился, а нам открылся во всей своей бездонно-головокружительной широте звездный полог. Миновали некий разрушенный коровник, дорожные колеи стали глубже -- все указывало на то, что мы подходим к Тюнгуру.

Быстро холодало и, вскоре, уже казалось, что мы идем сквозь ледяной туман. Одели свитера, руки сами собой убрались в карманы, лишь незащищенное лицо, с непривычки, изрядно мерзло.

Желания спать давило все сильнее. В итоге мы решили остановиться. Местность вокруг была весьма ухабистая, так что даже с тем чтобы найти место куда себя положить у нас была небольшая проблема. Перед сном, мы разъели шоколадку, после чего, прижавшись друг к дружке, накрылись с головой спальником и почти сразу же уснули.

Мой внутренний хронометр подсказывал, что сейчас начало пятого часа утра...

26.08.98. Сон был не долог, не более двух часов, однако я себя чувствовал значительно лучше. Было уже светло, хотя и довольно мрачно. Долина Катуни и окрестные горы просто утонули в густом сером тумане. Мир казался тесным, необитаемым, бесцветно-безвкусным. Температура едва выше нуля. Нас охватывает трясун, особенно Пашку, которого я перед рассветом оставил без спальника. Пять минут на сборы и мы снова в пути.

Из тумана выплыл обелиск над братской могилой, оставшейся со времен гражданской войны. Впереди, сквозь серую пелену призрачными пятнами маячат вышедшие на пастьбу тюнгурские коровы.

Входим в Тюнгур -- весьма обширное поселение, вытянувшееся вдоль Катуни почти на два километра. Идем по проселку под звуки пробуждающейся деревни. Туманная завеса становится выше и желтее -- видимо взошло солнце. Из небытия выступают нижние части горных склонов. Около семи часов утра мы переходим по подвесному мосту Катунь, направляясь по дороге в Кучерлу, повторяя свой путь, проделанный час в час ровно 21 сутки назад...

Это было одно из тех дивно сияющих утер, когда мир кажется рожденным заново. А ты являешься непосредственным свидетелем творения. Быстро теплело. Туман исчезал на глазах. Мы шли по дороге, любуясь росным светом, исходящим от сотен тысяч капелек, зависших на многочисленных легких паутинках, травинках и кустах. Каким-то шестым чувством в этом свете ощущалась легкая поступь осени...

Перешли Кучерлу, миновали лиственничный лес, сжатое поле и вот, с замирающим сердцем поднимаемся по склону к месту закладки. Ура! Есть! Победа! Мы набиваем рюкзак консервами и крупами, минут 20 отдыхаем и около 9 часов утра пускаемся в обратный путь.

Дойдя до Кучерлы решаем разузнать насчет меда и молока. Кучерла -- интересное, исключительно алтайское поселение, лишенное внутренней планировки и обнесенное по всему периметру околицей. Основной особенностью застройки является то, что почти на каждом дворе наряду с русской избой, являющейся судя по всему зимним вариантом жилища, находится деревянная восьми или шести угольная летняя юрта. Подобная система проживания смотрится на удивление колоритно. Юрты, как правило рублены "в лапу", крыши зачастую крыты большими кусками коры, иногда тесом или еще чем-нибудь. В Кучерле есть магазин, но в этот день он не работал. Алтайцы, похоже, не занимаются пчеловодством вообще; к тому же по-русски разговаривают довольно плохо и не отличаются радушием, а тем более гостеприимством; иногда даже создается такое впечатление, что они вовсе не умеют улыбаться. Вскоре, мы ни с чем покинули Кучерлу, надеясь найти чего-нибудь в Тюнгуре.

Тюнгур, по горно-алтайским меркам, крупное и довольно продвинутое поселение со школой, ФАПом, отделением связи, несколькими магазинами. В одном из них мы приобрели стандартный набор продуктов, состоящий из 3 буханок серого хлеба и килограмма пряников. На окраине села, у одного мужика, за 80 рублей купили 3 литра меда, молока и несколько желтоватых свиноподобных огурцов. Отойдя на километр от поселка, мы остановились на перекус.

Время перевалило за полдень. На небе ни облачка. Глубокая синь и яркое беспощадное солнце. Жара под 30^o. Эх, такую бы погоду, да во время сплава! Просто мечта! Мы идем по лесной дороге, любуясь деревьями, слепящим блеском Катуни и небом... Пожалуй не ошибусь, сказав, что у нас в Европе такой синевы просто не бывает. Навстречу попадается довольно крупное стадо само выгуливающихся коров, с некоторой опаской относящихся к людям.

Рюкзак и авоську с медом несем по очереди, но вскоре Паша начинает отставать¹⁹. Периоды висения рюкзака на мне становятся все продолжительнее, а вскоре в смене вообще пропала всякая необходимость, ибо даже с рюкзаком я шел несколько быстрее. Долина поменяла свое направление, и лес, как по мановению волшебной палочки сменился выжженной степью²⁰. Над тропой часто склонялись, увешенные желтовато-рыжими гроздьями ягод, кусты некоего вида боярышника и куманики. Но к сожалению ягоды его столь сухи, что даже глотаются с большим трудом, не говоря уж о весьма сомнительных вкусовых достоинствах.

У напугавшей нас ночью переправы, через первый из ручьев, сделали довольно продолжительный (минут 15) привал.

... Я лежал спиной на узенькой дощечке, переброшенной через одну из проток ручья, блаженно жмурясь на солнце, опустив руки в холодную воду потока, глубоко вслушиваясь в его многоголосое журчание... И в этот момент мне было так здорово, что я почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком.

Мы съели по паре-тройке пряников, запили их водой. Потом, лежа на берегу, погрузили головы под воду и поспешили дальше, с радостью осознавая, что более трех четвертей пути осталось уже позади.

Подходим к Аккемскому прорыву. Тропа, постепенно набирая высоту, становится хуже - начинается подъем в горы. Последние километры -- самые трудные и уже на хвосте висит пугающий призрак ночи. Только бы успеть...

Жара спала. Солнце скрылось за горами, продолжая от туда, исподволь, лить свой нежно-розовый свет, на морщинистые стены скал и безоблачную гладь небосвода. В глубине долины уже притаилась дышащая туманом густота сиреневых красок. В воздухе все ощутимее звучали ноты ночной свежести, игрой легкого ветерка смешиваемые с запахами дня. Это был тот удивительный час когда все травы, напоенные дневным солнцем, как бы дождавшись ухода своего повелителя без стеснения расточают в окружающий мир пряный аромат...

Вокруг пахло чабрецом. Я не мог ошибаться, сие растение имеет может быть не очень сильный, но глубоко индивидуальный запах. И действительно по обочинам тропы расползались кустики чабреца, земляники, кое где свисали ежевичные плети. Пользуясь тем, что на подъеме, идущий без груза, Паша не уступал мне в скорости, я попросил его собрать немножко травок.

Подъем закончился, мы прошли через лес и вскоре узнали то место, где вчера ночью чудом выбрели на эту тропу. При свете дня склон по которому мы карабкались на верх, казался истинным путем самоубийц²¹.

Мы идем на последнем напряжении сил, на перегонки с ночью и поднимающейся со дна долины тьмой, заставляя молчать усталость и боль. Еще немного и нас сторицей вознаградят за переход еда, тепло, сон... Картины идилического будущего проносились в мозгу. Только бы успеть и только бы не промахнуться. Вот уже и величественный Большой Сынык, встречает нас той же ухмылкой, что и провожал сутки назад... Да сутки, ровно сутки и более 70 пройденных километров. Осталось совсем немного! Где- то там внизу вареная картошка, тепло огня и ребята... Между прочим уже минуло часов 5-6 с того момента как мы обещали вернуться; Женька наверное волнуется... А я как назло забыл где наша стоянка до горы или после.

Мы оставляем дорогу²² и начинаем спуск по высокой траве, с незавидной периодичностью вламываясь в густые заросли караганника. Вперед, напролом, не сбавляя скорости. Ветви больно хлещут по лицу, царапают потное тело, и чтоб не выть от боли я выкрикиваю матерные ругательства. При спуске вниз, темнота густеет прямо на глазах, еще чуть-чуть и ночь поглотит последний отсвет дня. Я уже не чувствую веса рюкзака, и по возможности перехожу на бег. Последняя полоса кустов проломлена, где-то здесь должна быть тропа, но вместо нее мы влетаем в лес, за узкой полосой которого начинается почти отвесный склон, спадающий к Катуни.

Здесь уже царствует ночь. Засветло дойти до лагеря мы не успели, и от этого было так обидно, что хотелось кричать. На меня навалилось форменное безумие: "Дойти любой ценой" -- в такт учащенному пульсу стучало в мозгу. Но лес в ночи оказался непроходимым. Пару раз споткнувшись и получив по лицу несколько хлестких ударов, я выругался и направился к склону, решив спуститься к реке и добраться до лагеря по берегу или, если понадобиться, то и по мелководью...

Склон скрывала абсолютная тьма. Внизу чуть более светлым фоном проступала шумящая Катунь. Ни крутизны, ни особенностей склона, определить было невозможно. Держась за деревья, я шагнул вниз. Уклон оказался что-то около 50 -60^o , из под ноги сорвались камни, полетевшие с грохотом вниз до самой реки. Еще шаг и я вызываю еще один маленький камнепад. Спустившись метров на пять, оказываюсь на огромном валуне, ниже которого склон переходит практически в отвес. На какой-то момент инстинкт самосохранения заглушил припадок безумия. Я в бессилии и нерешительности опустился на камень. Паша отыскал где-то кусок бересты и зажег факел. Одного взгляда на лессово-валунную, обрушивающуюся от малейшего воздействия, стену было достаточно чтобы самосохранение взяло окончательный верх.

Я не без труда вылез обратно на верх. Паша сказал, что мы встаем здесь на ночь. Я согласился. Наломав с рядом стоящих деревьев немного хвороста мы запалили маленький (так и хочется сказать - ручной) костерок. Живое пламя набрало силу, раздвинуло давящие объятия ночи, исцелило душу от припадка безумья, подарив ласковое ощущение душевного уюта.

... Мы лежали друг напротив друга, свернувшись полукругом вокруг скромного огонька, уставшие, но довольные; неторопливо поедая банку тушенки с хлебом и тюнгурскими огурцами, с горечью которых не смогли совладать даже наши неприхотливые вкусовые рецепторы. А потом, когда огонь иссяк, мы, прижавшись спиной к спине и обернувшись спальником, провалились в сон.

P.S. За сутки мы прошли около 72 километров пожалуй теперь это мой максимум, однако перерыв на двухчасовой сон, разрывает биологические сутки, поэтому не факт, что Тюнгурский переход можно зачесть как прохождение в один день; в Мещере, когда шли из Черустей в Туму, мы прошли около 60 километров за 16,5 часов, без перерывов на сон, правда питались мы тогда существенно лучше.

27.08.98. Рассвело. Утренний холод легко поборол сон. Мы встаем тратим пять минут на сборы, находим некую тропку и продолжаем путь вниз по долине. Уже знакомые очертания, укутанных предрассветной дымкой, гор, просыпаясь для нового дня, приветствуют нас. Солнце явно не торопилось со своим появлением. Однако с неба лился невещественный едва уловимый розовый свет.

Мы шли по едва нахоженной тропке, сбивая ногами ледяную росу, на столько обильную, что трава принимала местами серый цвет, и настолько холодную, что через пять минут ходьбы от холода начали ломить ноги. Вчера мы не дошли до лагеря всего каких-то 2 -- 2,5 километра...

Последний спуск и мы оказываемся на пойме Катуни. Сквозь легкий туман на голом песчаном пляже, среди чёрных обломков скал, розово-оранжевым пятном выделялся полог палатки. Ну вот и все. Мы пришли. И если бы без тюнгурской закладки нам бы грозила голодная смерть, то сей почти полуторасуточный переход я бы записал в разряд маленьких подвигов; а так это была просто приятная, пусть и ставшая для нас эпохальной, но всего лишь прогулка.

Мы залезли в палатку. Девушки сразу же проснулись и бросились нас обнимать (Приятно же!). Капитан спал непробудным сном, а мы еще боялись, что он будет волноваться...

Еще не было семи утра. Девушки встали, пустив нас с Пашей еще на часок под теплый пуховый спальник. Несмотря на недосып и промерзшесть я так и не уснул. Через час мы уже уплетали макароны с тушенкой, а еще через полтора заканчивали увязку вещей. Уже после отплытия, с борта катамарана, я с великой приятственностью почистил зубы.

Солнце в тот день так и не выглянуло до самого полудня, прячась в высокой облачной дымке. Мы прошли шиверу средней мощности -- видимо завершающую пятую ступень Аккемского прорыва. А вскоре впереди показалось устье Аргута...

Далее повествование будет основываться в основном на воспоминаниях более чем годовой давности, что, возможно, избавит текст от лишних подробностей, а возможно несколько исказит реальность событий и ощущений.

На стрелке Аргута и Катуни находится так называемый "Музей Славы" -- Алтайский аналог "Острова Добрых Духов" в Карелии. Много симпатичных поделок и упоминаний о покорении Карагема, Аргута, Шавлы²³.

Аргут впадает красиво и мощно, по расходу практически не уступая, а возможно и превосходя Катунь. Его грязная струя, врываясь в Катунскую бирюзу, оттесняет ее к самому левому берегу. Сразу же за устьем начинается мощная шивера, почти что с двух метровыми стояками, после чего река надолго успокаивается.

Непонятная полусолнечная погода. В мокром костюме довольно прохладно. Впереди показались высокие отвесные бомы, среди которых светло-желтым цветом, мощью и правильностью формы выделялась скала Кызыл (Красная). Вновь сменился прибрежный ландшафт. Горы слегка отступили, а в расширении долины появились растительные комплексы свойственные больше засушливым степям: бедные выжженные травы и полыни поднимающиеся вверх по сравнительно пологим склонам левого берега.

Впереди показались строения. То был Инегень -- алтайское поселение расположенное в безрадостном месте безжизненной долины. Лишь несколько осокорей, подступающих к воде, вносили некое оживление в сию угрюмую картину.

Мы зачалились. Паша вышел на берег и направился к сидящим перед одним из домов алтайцам. Окрестность имела вид захламленный, и среди этого хлама бросались в глаза кости и черепа отжившей свой век скотины. На примере Инегеня, мы второй раз убедились, что в сугубо алтайских поселениях разжиться нечем.

От Инегеня, до впадения совершенно не впечатляющей, обмелевшей и мутной Чуи, Катунь -- величественная спокойная река, омывающая отвесные стены, впечатляющих буро-желтых бомов.

Около трех, может быть четырех, часов дня мы зачалились на левом берегу Катуни, сразу же за подвесным мостом в Ине.

Иня -- селение на Чуйском тракте и этим все сказано. Неуютно просторная планировка, трасса, автостанция, вокруг которой сосредоточены несколько магазинов, на улицах пыль немногочисленные люди и редкие коровы сероватого окраса, приличные домики, причем, судя по убранству одного из них, здесь уже куда больше в ходу заводская, более богатая и современная мебель, нежели в районе Уймонской котловины, где местами она просто отсутствовала, хотя однозначно сказать не берусь.

В магазине мы отоварились по стандартной системе: хлеб, пряники, шоколад, овсяное печенье; в одном из частных домов купили низко жирного молока, слегка отдававшего полынью. Все перечисленное очень душевно разъели сидючи на берегу Катуни. По некоему недоразумению, здесь же, в Ине, чуть-чуть не умудрились упустить кат.

Под вечер существенно потеплело. На небе сияло жаркое азиатское солнце, нагревая стены смотрящихся в воду бомов, а кат уносил нас все дальше на север. Следующая остановка Малый Яломан, коего мы в скорости и достигли, покрыв отделявшее нас расстояние с большой душевностью и песнями. Пашка после перехода весь день какой-то пьяный; много пассажирит, пытается спать да и вид у него весьма замученный.

В Малом Яломане с нами произошло, пожалуй, одно из самых ярких приключений сей поездки. Взяв авоську и не снимая спасов, мы с Пашей направились в поселок. Поселение оказалось преимущественно алтайское, но в отличие от Кучерлы, деревянных юрт здесь не было.

У деревенской околицы было довольно многолюдно. В скорости мы узнали, что пчеловодством здесь никто не промышляет, зато нам пообещали немного молока, правда пришлось дождаться дойки. За это время к нам подошел один не совсем трезвый алтаец лет тридцати с небольшим, попытавшийся завязать знакомство. Параллельно с ним подскочило несколько алтайских детей, которые предложили купить нам пакет мелких красных, слегка подгнивших яблок.

Мальчишка помялся и с резким акцентом ответил:

Цена, даже по московским меркам была задрана весьма не слабо. Паша заглянул в пакет и возразил:

-- Вот если ты туда добавишь еще столько же, но получше, то за семь возьмем.

Мальчуган не надолго удалился, вернувшись с тем же пакетом, где поверх красных яблок лежал пяток ароматных желтых.

-- Вот, это уже лучше, только мало -- сказал Паша

Мальчуган попробовал что-то возразить и, может быть я его поддержал, но для Паши начался спорт, внешне жестокий и беспощадный, но как оказалось в итоге довольно гуманный. Они вместе удалились в какой-то дом откуда вернулись оба довольные: Паша с половиной пакета желтых яблок, а парень с полученными деньгами, которые, судя по его словам, он собирался потратить на дешевую местную шмаль.

Тем временем вокруг нас образовалось большое количество народа, разглядывавшего нас как диковинку. Первый раз в жизни я ощущал себя путешественником, попавшим в селение к полудиким аборигенам.

Из толпы вышел один далеко не трезвый пожилой и как мне показалось уважаемый всеми мужик, лицо которого больше походило на русское, однако с ощутимой примесью тюркской крови. Он уставился на меня бычьими глазами, ткнул пальцем в спас-жилет и сказал:

После чего, мы с Пашей, чувствуя, что дело может запахнуть керосином, хором начали объяснять, что это спас-жилет, что без него сплавляться по Катуни опасно, что мы, в принципе, не жадные, но это предмет первой необходимости и т. д. ... В ответ на это он предлагал обменять, в знак дружбы, мой спас на какую-то рвань со своего плеча... но тут принесли молоко и мы быстро распрощавшись со всеми быстрым шагом направились к катамарану.

Но теперь за нами увязался тот самый молодой алтаец, который хлопотал о молоке, и очень настойчиво просил опохмелиться. Я сказал, что спиртного у нас нет, а Пашка с дуру добавил: "Мы вот сами не знаем где бы достать". В ответ на это Алтаец оживился и даже по-моему протрезвел:

-- Нет!...нет проблем... 20 рублей... и сейчас будет, мне только 100 грамм.

"Ах вот оно что -- подумал я -- хитро, хитро... Нет, пора отсюда сваливать."

Алтаец проводил нас до катамарана, где попросил перевезти его на другой берег. Мы согласились. Но он возразил, что мол только сейчас сбегает за водкой, разумеется на наши двадцать рублей, и потом тут же отплываем. В ответ на это мы сказали, что либо он сейчас заползает на кат, либо мы с ним прощаемся. В итоге, сей странный тип, чувствуя, что двух зайцев сразу убить ему никак не удастся, занял место шестого пассажира на кате.

С трудом перебарывая катунское течение, мы пересекли реку, причалив теперь уже к правому берегу. Но наш новый пассажир все на том же несколько ломанном русском сказал:

Мы переглянулись, ну семь, так семь -- подумаешь чуть больше получаса ходу; и вскоре Яломан скрылся за поворотом излучины. Далее на некотором протяжении Чуйский тракт идет по карнизу метрах в 40 -- 50 прямо над рекой. Проезжающие машины и автобусы нам сигналили, мы в ответ махали веслами. ( до чего же всегда поднимает настроение такое общение).

Алтаец иногда что-то говорил, но понять что именно было сложно, возможно он делился с нами своими познаниями:

-- О! Шукшин, "Печки -- лавочки", здесь снимали -- махнул он рукой в направлении нависшего над рекой бома.

Время от времени до меня долетали обрывки его фраз, смысл некоторых из них оставался непонятен, в других он просил отдать ему Лидочку, получив отказ пригласил всех нас к себе на летник на шашлык... Мы поблагодарили его и отказались, хотя предложение было более чем заманчивое. Местный колорит, общение, летник, да и просто возможность поесть свежего мяса, но разве можно быть уверенными, что там на летнике не окажется еще с десяток таких же гостеприимных жителей гор...Вот если бы мы были без девушек, тогда можно было бы подумать.

Начались шиверы, причем довольно мощные, а мы идем на рюкзаках, на перегруженном кате с подспущенным баллоном. Валы становились все выше, захлестывая нас по грудь. Я с великим трудом пытался удержать непослушный катамаран носом к фронту вала. Сквозь шум воды доносилось лопотание Алтайца:

И действительно, следующий, более чем полутораметровый вал оказался мощнее прочих и сбросил нас с Женькой с рюкзаков, мы хорошо искупались, но остались на катамаране.

Еще через несколько минут, возле устья почти пересохшего Сольджара, Алтаец указал нам куда чалиться. Не говоря ни слова он вылез с катамарана, сел на камень и приступил к выливанию воды из своих высоченных, похоже яловых сапог, судя по всему классной ручной работы. Вид у него был жалкий, мокрый и, похоже, обиженный. Толи он не знал, какие валы на Катуни, толи думал, что катамаран проходит по воде сухим, но тем не менее купание его явно не порадовало и даже более того немного разозлило. Отжав носки, он обулся и промычав нам вместо благодарности не то проклятие, не то предупреждение, с общим смыслом, что дальше нас обязательно сломает, ступая по камням медвежьей походкой направился в горы.

Распрощавшись с сим странным попутчиком, мы прошли еще с километр вниз по реке, после чего, уже в сгустившихся сумерках, зачалились к левому берегу.

Стоянка не отличалась особой красотой, однако была богата качественными дровами, в основном благодаря наличию разлапистой засохшей пихты.

Был на диво теплый вечер. С великим наслаждением мы прикончили картошку с тушенкой, догнались хлебом. Долго сидели у костра, пили большое количество чая с овсяным печеньем, разговаривали и радовались жизни. Душевный был вечер. Правда с непривычки жестоко объелись, до одурительной тяжести, но все же умирать от обжорства значительно приятнее чем подыхать от голода.

28.08.98. Это была первая теплая ночь за последние девять дней. Столь же теплым оказалось и солнечное утро. Сборы особо не затягивали. Сегодня нам предстояло увидеть истинную мощь Катуни. Мы подошли вплотную к основному порожистому отрезку. Ведь уже не далее как у виднеющихся на севере гор нас доложен был ждать Ильгумень.

Через пару -- тройку километров от места ночлега мы подошли к мощной шивере с впечатляющей пульсирующей бочкой. Зачалились. Просмотрели. Оставили Лидочку с фотоаппаратом на берегу. И пошли.

Валы -- хорошо! А вот на бочке попали на ее минимум, так что даже мордочки не обрызгало. Легкое разочарование, но не надолго. Самое интересное началось дальше, и этого с берега мы уже не видели. Уклон ощутимо вырос, и Катунь будто бы запрыгала по полуметровым ступенькам, под каждой из которых стояли неслабые бочки. В одном похожем месте с нами произошло следующее: на сливе правый баллон пошел по струе, а наш с Пашей -- левый влетел в удерживающую бочку. Резкое сотрясение, и в одну секунду катамаран разворачивает и подтягивает нашим баллоном под слив. Несколько сот килограмм воды обрушиваются на баллон, вызывая тем самым крен. Паша скрывается под сливом. "Сейчас положит" -- мелькнула мысль в моей голове, и тут нас выплюнуло, но Паши на судне не было. Не было его и вокруг. Только спустя секунд восемь, его голова показалась метрах в 10 впереди катамарана. После удачного завершения спасработ, мы зачалились где-то в полукилометре от Лидочки, которая из-за уклона реки самого интересного так и не видела.

Следующим был Ильгуменьский прорыв -- при нашей воде один из самых мощных и впечатляющих порогов Катуни. Все вылезли на просмотр, затянувшийся более чем на час.

Обширный желтый песчаный пляж, темно-серые до черного траурные скалы, ксерофитная растительность, палящее солнце и ревущий пенный поток, шокирующий мощью... Никто из нас ничего подобного в своей жизни не видел. И ни кому еще, за всю историю водных походов, никогда так страшно не было. Пологий слив, затем четыре последовательных мощнейших опрокидывающихся вала, пара из которых, судя по всему, зашкаливают по высоте метра за 2,5... Справа пенная яма, которую накрывает бочкой, слева кажущийся прижим к береговым скалам. (только бы не влететь в яму!) В конце бочка в метр высотой и быстроток, выносящий прошедших сквозь сию инфернальную преграду все к такому же мирному песчаному пляжу.

Мы долго думали, однако, даже капитан не обмолвился об обносе; долго в молчании смотрели на беснующуюся воду... Кому-то может быть это покажется смешным, ведь многие "крутые водники" Катунь-то и за спортивную реку не считают, но мы были в Азии первый раз. И первый раз нам предстояло принять решение, о прохождении того что в буквальном смысле было существенно выше уровня нашей головы, (даже если встать на носочки).

Не проронив ни слова вернулись к судам. Я достал перекус, про себя подумав: "надо съесть сейчас, а то жаль если шоколад пропадет...". Поддули баллоны. "Паш, спой что ли." -- попросил я. И Пашка запел, "Совсем, совсем не на совсем..." ну до чего же натянуто звучала песня!.. Ладно поехали! Предбоевого упоения не было, каждый был до предела сконцентрирован внутри себя. Мы обнялись, сказали традиционное "С Богом!". Какой же кайф ощущать себя частью душевной и крепкой команды. Спустили кат, расселись по местам, капитан всех приободрил. И ...

Катамаран вошел в разгонную шиверу. Я попытался запеть, но после первого же водоската песня комом застряла в горле на словах "есть только миг за него и держись!". "Слив! Бочка! Прошли! Вал! -- Потянули, ребят, потянули!!! Первый!.. Yes! Второй!.. - Наш кат взлетал на водяные горы и обрушивался вниз в кажущиеся безмерными глуби... - Третий! Прошли!.. Бочка! Держись!.." Бочка оказалась пусть и небольшой, но на редкость жесткой. Нас всех четверых накрывает с головой, Женьку выбивает из упоров, но он остается на кате, в полу лежачем положении. Быстроток! Победа! Чалимся! И вот мы, побросав весла на песок, выбегаем на пляж и в волю придаемся всеобщей радости: обнимаемся, прыгаем, кричим... Мы живы и просто счастливы!

За Ильгуменом река в корне изменила свой характер. Шиверы с валами под два метра -- не редкость. Плесы становятся значительно короче. Долина сужается , над рекой частенько нависают голые скалы. Борьба с валами требует огромных физических затрат. Не реже чем раз в час чалимся поддувать спускающий баллон. После Ильгуменя осталось чувство безмерной усталости. Слишком много нервов стоило нам это прохождение. Во время одной из чалок я просто отрубаюсь минут на 40, скорчившись на камнях, не то в сон не то в какое-то дремотное забытье. Может быть сказывается недосып и усталость после Тюнгурского перехода. Просыпаюсь, чувствую себя значительно лучше, но очень холодно. Еще как на зло скрылось солнце...

Снова валы, мокрота и ручная пахота...Подходим к Кадрину. Согласно лоции Кадринский прорыв самый напряженный участок сплава, а сил уже почти ни каких. Идем просматривать скальный каньон -- ничего серьезного: легкие водовороты, валы в метр с небольшим, впечатляющий быстроток, скорость на всем участке километров под 20 в час. На верху очень красивый участок нетронутой степи, с какими-то остистыми злаками, выше сменяющийся хвойным редколесьем. Было бы время -- надо бы здесь было встать, а еще лучше кинуть дневку с радиалкой.

Но мы уже торопимся -- на 1 число у Женьки с Лидочкой билеты на самолет из Барнаула, посему хотим идти до упора. Далее просмотрами не злоупотребляем, вернее просто забиваем на них.

Берега становятся очень живописными, появляются сосны, коих до этого на Алтае мы ни разу не видели. Влетаем в мощную шиверу. Прошли удачно. Вечереет становится довольно холодно. Впереди мощный порог -- струя прямая, ну валы.., ну и что, что больше двух метров (к концу дня мы немного обнаглели) -- идем без просмотра. Раз вал, два вал... Вдруг перед нами, откуда не возьмись, вырастает гигантских размеров пенная бочка, или очень крутой вал. "Ребята, держись!" Все пригибаются к рюкзакам, подставляя спины под несколько кубов падающей воды. Четверка исчезает под водой, секунды через две вылетает на поверхность. Из последних сил боремся с притяжением бочки, затем с сильнейшим притапливающим корму водоворотом, затем еще с одним, попадаем в некий улов, утягивающий нас против основной струи к все тем же блуждающим водоворотам. У Надежды в бочке сломало весло. Она самоотверженно гребет оставшимся обломком. Эффекта мало, но все же нам удается зачалиться.

Стоянку сегодня выбирать не приходится. Спасибо на том что есть. А есть место под палатку, на берегу реки, с видом на величественную гору правильной формы, подпирающую небо. Довольно узкое ущелье. Вокруг неуютно и мусорно, зато в избытке дров, нанесенных на отмель в период половодья. И все это окружает непроходимая стена мелколесья.

Ужинаем при свете и тепле большого костра. Ощущение глубокой усталости и, впервые в жизни, избытка порогов. Место своего нахождения представляем довольно слабо. Лоция вещь практически бесполезная, да и разве упомнишь такое количество шивер.

Открыли последнюю банку сгущенки, часть которой была по оплошности вылита на траву. Ну пусть это будет возлияние местному бурхану. Женька хотел допить спирт, коего осталось еще около половины походной нормы (около 125 мл.) В результате зачем-то развели его кипятком. После одного глотка этой смеси, я на долгое время стал убежденным трезвенником в отношении водки. Ребята же, по-моему, тоже не осилили до конца сию барматуху, так что ее остатки присоединившись к сгущенке пополнили рацион местного бурхана.

29.08.98. Погода неопределенная, но все же ближе к солнечной и довольно тепло. Завтракаем, быстро собираемся, ремонтируем на скорую руку Надеждино весло и уже через минуту после выхода умываемся в очередной шивере. Река стала еще напряженней чем накануне, но и мы пообвыклись с мощью воды. Сбившись со счета от количества мощных и однообразных шивер, мы окончательно потеряли свое местоположение.

Следующий порог на плавном правом повороте, показался существенно мощнее рядовой шиверы. Мы чалимся к правому берегу и идем на разведку. Это был так называемый порог "Шабаш", который в некоторых лоциях именуется последней ступенью Кадринского, а в некоторых самостоятельным Кузиюрским прорывом.

Мы с Женькой поднимаемся на обломок скалы, откуда хорошо обозревается весь порог. Начало как в Ильгумене, только может быть еще мощнее, но в принципе, наверное, прорвемся... но дальше... То что было дальше мы сперва не увидели, а услышали: рокот порога, с периодичностью раз секунд в 8 -- 10, перекрывался резким грохотом, походившим на удар пастушеского хлыста. После вереницы мощнейших 2,5 метровых валов, стояла здоровенная пульсирующая бочка, выраставшая за считанные секунды из маленького пенного барашка до водяной горы устрашающих размеров, которая на мгновение застывала в точке своего наивысшего развития, после чего, подобно кобре выбрасывалась вперед, по меньшей мере метра на два - три и обрушивалась вниз с все заглушающим грохотом... Тут приходит Паша и, смотря на верхнюю часть порога, рвется в бой со словами по типу а чего тут вообще делать. Мы молча улыбаемся, после чего не говоря ни слова указываем ему на бочку. Боевой настрой Паши улетучился достаточно быстро.

После долгих раздумий было решено отступить, чуть ли не первый раз в жизни. Было грустно, обидно, но решение было принято единодушно. В итоге мы все-таки прошли порог под правым берегом, и отдадим себе должное, прошли очень технично, тактически грамотно и чисто. А что пугающая "хлопалка" осталась в стороне, так это ничего... пусть подождет до следующего раза.

Река не умеряя силы несла нас дальше, и до конца этого дня нас ожидало еще одно удивительное приключение. Мы прорывались сквозь стандартную мощную шиверу. Валы, валы, валы... и вдруг мы взлетаем на гребень одного из них и под нами раскрывается бездна. Последующие полсекунды были весьма насыщенными. Нос ката устремился вниз, и всем стало ясно, что сейчас нас накроет несколькими кубами жесткой воды, и что даже скорее всего положит, и что мы ничего не успеем и не сможем сделать. "Ребята держись!!!" - закричали мы все в один голос. Какова глубина этой ямы, разверзшейся под нами? Два? Три метра? И за ней отвесная стена воды!!! Наполненное неосознанным страхом ожидание, выброс адреналина, руки обхватывают раму, а тела подаются вперед и прижимаются к рюкзакам. Ожидание удара... И...его отсутствие. Легкий всплеск. И восторженное лицо Паши: "Нет, вы видели!? Мы пролетели над НЕЙ!!!"...

Прошли устье Сумульты, благодаря которому определили свое местонахождения. Красивые берега, горелый лес, скалы, редкие каменные острова причудливых форм. Один удивительно похож на маленького пузатого китенка, вместо водяного фонтана над головой которого растет одинокая сосна.

Катунь успокаивалась: плесы становились все затяжнее, а шиверы уже не впечатляли своей мощью. Долина стала существенно шире, светлее, обитаемее.

Вечером был красивый закат, в пастельных тонах размытый и ничем не примечательный, но мы впервые за много дней все же увидели большой кусок закатного неба и именно по этому он казался столь дорогим и красивым.

Прошли Куюс. Река уже давно превратилась в сплошной плес, но скорость течения практически не ослабела.

Сегодня шли допоздна, почти до половины девятого вечера. Встали в сумерках на широком песчаном пляже. Место некрасивое и недушевное, но с приятным видом на дальние горы.

Жуткое желание спать, ощущение безмерной усталости.

30.08.98. Ночь была теплая--теплая. По полиэтилену стучали редкие капли дождя... Одновременно с нашим подъемом дождь прекратился, во многом именно благодаря этому нам удалось уложить все сборы включая плотный завтрак, за которым был полностью уничтожен запас макарон, в 2,5 часа.

На горах висят волосатые лохмотья облаков. Очень красиво. Одновременно с отплытием вновь зарядил дождь, причем, довольно сильный. Течение -- просто сказка! 12 -- 15 км/ч. По берегу едет машина, а мы с удовольствием наблюдаем, как некоторое время почти от нее не отстаем. Вот-вот впереди должны показаться "Тельдекпни" -- два порога каньонного типа. Легкий правый поворот русла за которым -- бешенная пляска седовласых валов. Чалимся к левому берегу и полубегом, пока не стало совсем мокро и холодно, идем смотреть порог. Мощная разгонная шивера с беспорядочными высоченными валами подводила к входу в каньон, где река успокаивалась, превращаясь в рядовой быстроток, изобилующий блуждающими водоворотами, противотоками, сбойками струй. Чем сложен порог Тельдекпень, о котором, пестря восклицательными знаками упоминают лоции, для нас так и осталось загадкой, ...разве что произношением своего названия? Но каньон бесспорно красив. Причудливо источенные водой отвесные стены скал, рассеченные рядом узких извилистых проток -- смотрится очень эффектно. Над каньоном подобно наследию исчезнувшей цивилизации висят остатки подвесного моста. Вокруг красивые серо-коричневые горы увешенные лохмотьями облаков и монотонная музыка дождя.

Возвращаемся к судам. Становится довольно холодно и мысль о борьбе с гигантскими валами отдается мелкой дрожью во всем теле. Через минуту мы уже на заходе в разгонную шиверу.

Куда делась Катунская бирюза? Вода мутно-серая, злая, но нестрашная. Мы, видимо, после серии прорывов, окончательно потеряли страх и направляем свой кат в самую гущу беспорядочно встающих водяных гор, сквозь вихрастые головы и ощеренные пасти водяных чудовищ... Шивера Первого Тельдекпеня -- пожалуй, по высоте и силе валов одна из самых мощных на Катуни, но проходится нами легко и весело. Вода успокаивается, а усилившийся быстроток утягивает нас в каньон. Блуждающие водовороты - младшие родственники Харибды, и, внезапно проявляющиеся на гладкой воде поганки, столь сильны, что довольно непринужденно играют с почти полуторатонной четверкой. Невидимая рука хватает нас за карму подтягивает, а затем будто бы давая пинка выстреливает в направление стенки каньона. Так что удержать катамаран на ровном курсе в этой трубе дело довольно хитрое, но выполнимое.

Менее чем через километр после выхода из каньона мы подошли к Тельдекпеню Второму -- аналогичному порогу, только еще более примитивному, но столь же эстетически привлекательному.

Дождь кончился. Однако рваные клочья облаков еще довольно долго плыли над рекой, застревая среди зубчатых горных стен. Было мокро, прохладно и красиво-красиво! Погода постепенно улучшалась. Выглянуло солнышко. Приветливей стала Катунь.

Неподалеку от Еланды хитрый порог -- мощный, довольно крутой слив около метра высотой в левой протоке и более спокойный водоскат в правой. Вылезли на просмотр, во время которого метрах в 30 - 40 над рекой обнаружили пещеру. Пещера оказалась масштабной штольней, вырубленной в скале с непонятной целью. По причине отсутствия осветительных приборов, далее чем на 15 -- 20 метров от входа зайти мы не отважились.

Несмотря на прояснившееся небо и потепление купаться не хотелось, поэтому вместо слива прошли порог под правым берегом.

В Еланде, довольно крупном интернациональном селении, о чем свидетельствовала двуязычная вывеска на здании школы, магазин был закрыт, однако мы уже были людьми учеными, а посему, разыскав в поселке продавщицу, отоварились хлебом и пряниками. Кроме того снова купили молока, уже забыв и думать про опасность энцефалита. А вот с медом не склалось. В одном из домов, практически за бесценок нам позволили набрать яблок как мелких красных, так и вполне приличных, в том числе и недоспелых антоновских.

И вот она, уже почти финишная прямая. Мы на пути к Чемалу. Спокойная река, берега поросшие соснами... Наступающий вечер...

Мы понимаем, что за Чемалом начнется практически абсолютная населенка и с местом для стоянки у нас могут возникнуть проблемы. И тут, на счастье, нам как раз подворачивается красивое место на высоком правом сосновом берегу.

Это было ухоженная стоянка облюбованная для пикничков. Приятное сосновое редколесье с замечательным видом на реку, обжитое, немного мусорное и абсолютно без дров. На процесс собирания хвороста включавший лазание по деревьям и довольно продолжительные пешие прогулки по окрестностям у нас ушло около полутора часов, то есть ровно столько, сколько оставалось светлого времени.

К ночи ощутимо похолодало. Ужинали сидя на скамейках за столом, смотря на черную полосу реки. (Что-то мне здесь напоминало Угру). Завтра последний день похода, во всяком случае его водной части.

31.08.98 Волшебное утро... Что еще можно сказать, когда недавно взошедшее солнце скользит почти параллельно земле, пронзая и наполняя светом движущиеся облака тумана, блестя миллионами самоцветных росинок, переливаясь радужным перламутром на легких кружевах паутины... Когда вокруг так звонко и так радостно, что ты жалеешь только об одном, что не можешь поделиться этим ощущением со всеми жителями земли!..

Редколесье дышало свежестью гор и был в том дыхании уже ничем не скрываемый привкус уходящего лета и наступающей осени... тихая печаль затаенная во внешнем великолепии утра последнего летнего дня.

Было красиво, да и нам особенно спешить было некуда. Над Катунью таяли последние клочки тумана. Мы вкушали утреннюю трапезу сидя на обрыве с видом на реку. Мы чувствовали себя победителями... Мы прошли то, "что было нам по силам, но все же выше уровня нашей головы..." Радость и Печаль причудливым коктейлем мешались внутри: радость начала возвращения домой и печаль расставания с Алтаем, с бродячим образом жизни... Цивилизация звала нас обратно. Говоря откровенно, меня, да я думаю и не только, распирала мальчишеская гордость, так сказать ощущение собственной крутизны, а красивое утро и тепло солнца воспринимались как достойная награда.

Несмотря на самое жестокое торможение со сборами мы уложились в четыре часа. Впереди согласно книжному описанию должен был быть еще один приличный порог "Чемальская труба", который начался непосредственно за крутым правым поворотом. Под сим грозным названием имелась ввиду шивера слабее среднего в окружении впечатляющих невысоких отвесных скал Чемальского каньона. Прошли устье реки Чемал с небольшой ГЭС, а вскоре показался и сам поселок. Чалимся и идем на разведку, прежде всего в поисках меда.

Чемал -- первое селение на нашем пути, где мы встретили не просто проявление цивилизации, но и проявление современности. В магазинах появились холодильники, мясопродукты, жвачки, сникерсы, чупа-чупсы, прочая белиберда... Сразу же видно, что на дворе конец 90-х, а не расцвет социализма. В поселке достраивается симпатичная деревянная церковь. Поселок с непривычки казался очень многолюдным и оживленным. Русских существенно больше чем алтайцев. Из открытых дверей местного клуба доносились звуки баяна, а женщины в сарафанах и платках отплясывали "Барыню" - интересно в честь чего это в будний день?

В поисках меда набрели на одного очень приятного мужика-пчеловода, переехавшего в Чемал лет 15-20 назад из Котельнича. Меда у него уже не было -- засуха, меда мало, а то что было уже продал. Пришлось просто ограничиться приятным общением с "земляком", сетовавшим на то, что несмотря на время горы давят, и я с ним пожалуй согласен: тяжело жителю привольных равнин на Алтае, нет здесь полета его взору, нет в великолепии алтайских пейзажей той лирики и успокоения, без которой так неуютно себя чувствует среднерусский житель.

На местном рынке продавались мед по 20 --25 рублей за килограмм, что нам показалось излишне дорого, ибо до этого мы покупали рублей по 15 -- 17. Беспримерно дешевое мясо по 14 руб., молоко по 2 рубля за литр. Молока не раздумывая мы взяли три литра. Подумали на счет мяса, но от этой затеи отказались, а жаль. Кроме того в Чемале мы впервые за 26 дней разжились на мороженое, к которому присовокупили еще и шоколад...

Вернувшись к судам устроили чревоугоднический разврат, после чего отплыли дальше. Миновали Элекмонар. Боевой дух сошел на нет: лопатенье воды превратилось в каторгу, оставалось только одно желание бросить весла и лечь в вольный дрейф, греться на солнышке и смотреть на проплывающие мимо берега. Река стала скучна и однообразна, и мы уже стали забывать что это коварная Катунь, однако об этом нам вскоре напомнили. Легкая шивера, быстроток, несколько скальных останцов возвышающихся посреди русла, разделенных узкими проходами и вся мощь струи несется как раз на эти скальные зубья, проходы между некоторыми из них нам показались столь малы, что уступают по ширине катамарану. Вторыми номерами - Паша с Лидочкой. Идем по валам высотой 0,5 --0,7 метра, а струя будто засасываемая мощным пылесосом тянет нас на скалы. Мы пытаемся ее перебороть, направляя кат под углом градусов в 60 к струе, стараясь обойти скалы правее, валы практически точно бьют в борт. Лидочке это не нравиться и она разворачивает нас носом к валу. Повторяем маневр и вновь кто-то разворачивает кат в ненужную сторону. До нас доходит в чем дело. Все кроме Надежды ругаются на Лидочку. На полном напряжении сил метров за 15 от скалы выходим из струи. В общем чуть не угробились почти что на ровном месте. Эх, Катунь -- Катунь -- воплощение коварства! Но скалы красивы!

К вечеру стало совсем тепло и благостно. После произошедшего мы уже больше не позволяли себе расслабляться и даже примитивный порог "Ирадаш", прошли с полной концентрацией внимания²⁴.

Следующую остановку сделали в Чепоше -- крупном поселении, спрятавшимся за небольшим лиственничным перелеском на правобережье Катуни. В магазине кроме пряников и чая купили бутыль некой местной барматухи майминского ликероводочного завода, под названием "Рубиновый Напиток". В поселение уже чувствуется близость равнин. В огородах появляются огромные подсолнухи, розово-рыжие свиноподобные тыквы, груши, поздние сорта яблок.

Мы с Пашей долго гуляли по улочкам села, продегустировав мед аж у трех хозяев, но здесь он был даже дороже чем в Чемале -- что поделаешь, год неурожайный.

...Еще, в Чепоше, нам повстречался молодой мужик, истинно русской внешности и того типа, который я называю "Светлыми людьми", при общении с которыми создается ощущение исходящего изнутри, из глаз доброго сияния... Поговорили вроде бы не о чем, но сия встреча почему-то запомнилась надолго...

Довольно быстро вечерело. Катунь не умаляя течения несла нас на север. Вот впереди уже показался мост Чуйского тракта в поселке Усть--Сема, знаменующий конец алтайского похода. С ощущением разрыва финишной ленты мы прошли под ним, и четыре весла взметнулись к верху с радостным криком "ДОРА!!!".

Выбираться в "большой мир" на ночь глядя смысла не было, посему решили зачалиться к левому берегу, намереваясь выехать в Горно-Алтайск завтрашним утренним автобусом (около 8 утра).

Со стоянкой на сей раз нам повезло пожалуй как никогда за все время 25 дневного странствия. Уютное милое место, на мягкой травке-муравке, в окружении белоствольных берез... почти как ДОМА.

Темнота наступала быстро, поэтому приходилось все делать в темпе. Паша с Женькой разбирали кат, столько раз нас спасавший за время сплава, я и девушки занимались разбивкой лагеря и ужином. Красивый костер, разлитый по кружкам "Рубиновый напиток", последний совместный вечер -- достойный финал этой воистину эпохальной поездки.

1.09.98. Встали по зову "Тамогочи" в начале седьмого часа теплого пасмурного утра. Оперативный завтрак, перераспределение вещей, быстрая паковка и прощание с Катунью. И вот мы уже идем навьюченные по направлению к шоссе, мимо густых зарослей обсыпной спелой облепихи... Эх, знать бы об этом месте с вечера!

На остановку пришли впритык. Автобуса не было. Не появился он и в ближайшие 40 минут. Пришлось ехать стопом, пусть и не бесплатным, но даже с ним возникли некоторые проблемы. Только через довольно продолжительное время торчания на трассе (не менее часа) нам повезло -- застопился Уазик на котором мы благополучно достигли Горно-Алтайска.

В Горно-Алтайске, упустив первый из автобусов, уломали одного водилу на "Волге" отвезти нас до Бийска за 90 рублей, что даже оказалось несколько дешевле чем на автобусе. В Бийске довольно удачно без билетов вписались в автобус до Барнаула, однако по приезде нам все же пришлось оплатить приблизительно 80 % суммы проезда.

По пути погода совсем испортилась. Полил обложной дождь. Я пытаясь неотрывно смотреть в окно, но то и дело проваливался в сон. Вся усталость накопившаяся за время похода начала изливаться как раз с сегодняшнего дня.

Размокший под мелким осенним дождем Барнаул не имел ничего общего с тем жарким, душным и пыльным городом, который мы видели в начале нашего путешествия.

Посредством расспросов быстро выяснили как можно добраться до аэропорта. Все вместе залезли в подходящий абсолютно пустой автобус (кондуктор не в счет), где, только сейчас поняли, что пришло время прощаться. Мы обнялись, до душевно-щемящего состояния спели отходную и каждый еще раз мысленно вспомнил самые яркие моменты завершившегося путешествия. Одним -- счастливого пути, другим -- доброго взлета и мягкой посадки...И мы: я Паша и Надежда выпрыгнули на улицу, где слезы тут же смешались с каплями дождя...

ЧАСТЬ 3.
СТОПАМИ КРОТОВА
или "НАУКА ПОБЕДИТ (?/!)".

Был ранний вечер первого сентября. Мы неспешно шли по одной из барнаульских улиц Пахло дождем и осенней сыростью... По сути дела, сейчас мы находились в самом начале долгого пути, конечной целью которого являлось попадание домой. Перед нами, по меньшей мере, лежали три с половиной тысячи километров. Начинался новый этап этого затянувшегося путешествия, а для успешного почина сперва надо было подкрепиться, ибо с самого утра мы почти что ничего не ели.

Отринув варианты поиски едален, мы забрели в один из барнаульских гастрономов, где, с позволения заведующей, уютно расположившись за одним из упаковочных столов очень душевно перекусили²⁵. После чего оставив несколько письменных дифирамбов в книге "отзывов и предложений" направились к железнодорожному вокзалу.

Быстро вечерело и в сыром воздухе вскоре завис клокастый сумрак. Откуда-то изнутри поднимаются волны усталости, и только сейчас приходит осознание насколько мы наломались (или я наломался) за эту поездку. Узнав о финансовом кризисе и обвале рубля, раздобыли газету с целью поподробнее ознакомиться с новостями экономики. И тут я понял еще одну, пожалуй самую неприятную вещь -- я ощутимо ослеп.

До полуночи мы предприняли несколько попыток вписаться в поезда следующие на Юг: в Бишкекский, Ташкентский и им подобные. Все проводники на наше удивление отвечали отказами или просили денег. А один киргиз и вовсе насмешил: видимо приняв нас за геологов спросил на счет золота... Во время попыток вписки была сочинена история в которую на исходе дня мы сами глубоко уверовали: "Мы студенческая экспедиция -- на это у нас была ксива -- дабы не брать с собой большое количество денег должны были получить в Барнауле перевод, а денег нами, видимо, из-за экономического кризиса не прислали, а ехать--то как--то надо... ну и так далее."

Около часа ночи до жути захотелось спать. Мы поужинали не помню уже чем и примостившись в уголке вокзала улеглись на ковриках.

2.09.98. Ночь прошла хорошо: милиция не беспокоила, вещи не сперли, только ощущения голода и слепоты порождали неприятные мысли. Утро не принесло ни хорошей погоды, ни улучшения настроения. Мы погрузились в Черепановскую электричку и вскоре уже отмеряли километры Турксиба по направлению к Новосибирску. В Черепаново удачная стыковка поездов. Я успеваю сбегать в ближайшей магазин, где купил хлеба и два самых калорийных из известных мне продуктов -- шоколад и слегка протухшее развесное сливочное масло.

Дважды на этом пути нам встречались нервные контролерши. Дважды они вызывали милицию и дважды мы показывали милиционерам свою ксиву и рассказывали слезную историю и дважды не получали ничего кроме сочувствия.

Электричка шла до смешного медленно - 130 километров более 4 часов. В итоге в Новосибирск мы прибыли уже после полудня.

Новосибирск встретил нас холодом, серостью, бешенными ценами... До электрички на Чулым у нас оставалось несколько часов. Гулять по городу мне не хотелось, хотелось просто есть, а так же немного тепла. На вокзале мы закупились относительно дешевыми пирожками и мороженным, причем любопытно, что пирожки завертывали в разодранного гоголевского "Ревизора".Эх! Чтобы сказал классик?! Какой сюжет пропадает!

Паша с Надеждой решили все же посмотреть ближайшие окрестности, я, что для меня совсем не характерно с покорностью и безразличием остался стоять с вещами на ветреном путепроводе вокзала. Прибежала орава таджикских детей, стали с меня требовать денег, буквально изо рта вырвали недоеденный пирожок, без стеснения начали обшаривать рюкзаки. Я смотрел на них с пониманием и чувством сожаления, тем не менее постепенно свирепея. Вернулись Паша с Надеждой. Увидев подошедшее подкрепление дети отступили.

...За окном лил дождь, медленно проплывали фермы железнодорожного моста через Обь, серая лента которой увлекала на север в числе прочих и дорогие нам воды Катуни. Миновали столбик 3335, ну вот, до Дома уже осталось вполне обозримое расстояние.

Выйдя за пределы Новосибовской агломерации, Чулымская электричка быстро опустела, и мы почувствовали себя привольнее. Дождь кончился. Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, уходящая западным краем в разгорающуюся полосу вечерней зари. Свежий ветер врывался в вагон, вновь наполняя нас оптимизмом.

После посещения Чулымского вокзала стало ясно, что на электричках дальше сегодня мы уже не уедем. Поездов в ближайшее время тоже не ожидалось, так что мы вспоминая советы Кротова направились на поиски путейской столовой. Последняя, располагавшаяся в одном здании с диспетчерской, оказалась пуста и тиха. Одинокая девушка сидела на стуле и читал книгу, что-то вроде "В объятиях страсти". Мы испросили разрешения воспользоваться кухней и приготовить себе ужин, что нам и было позволено сделать. Канчик риса с тушенкой, был очень кстати -- ведь это была первая горячая еда с прошлого утра. В благодарность мы приобрели в местной столовой 1,5 литровую бутылку красной газировки, а в довершение еще попросили немного соли.

Черная ночь зависла над Чулымом. Мы возвращались на вокзал мимо каких-то мужиков насилующих гитару в свете разъездного фонаря. Была мысль впрыгнуть в вагон какого-нибудь товарняка, но пока мы решались поезд уже уехал. Одиноко у полотна Трансиба стоял столбик 3205 километр

По возвращению на вокзал мне вдруг жутко захотелось спать, а на Пашу с Надеждой вдруг наоборот напала невиданная доселе жажда деятельности, направленная главным образом на вписку в проходящие поезда. Они пытались меня растолкать, но были посланы, не знаю уж насколько вежливо. Я забылся глубоким сладким сном на полу Чулымского вокзала.

3.09.98. Не убирая спальников мы погрузились в утреннюю электричку следующую до Барабинска. Было холодно и все еще хотелось спать, так что воспоминания о том как поздним утром мы очутились в Барабинске весьма смутны.

На улице существенно потеплело, сквозь редеющие облака нет-нет да просвечивало солнышко. Электричек дальше не было, и тогда я пошел в диспетчерскую узнать где формируются товарняки. До места стоянки товарняков от вокзала оказалось чуть более километра пути. Мы подошли к разъезду. Несколько локомотивов с составами напряженно смотрели мордами в сторону Омска.

Мы подошли к машинисту одного из них, достали МГУшную ксиву и поведали слезную историю брошенной на произвол судьбы экспедиции. Мужик внимательно и вдумчиво прочитал письмо и проникшись впустил нас внутрь. Мы пролезли в заднюю кабину электровоза и затаились в томительном ожидании. Прошло еще не менее часа прежде чем поезд тронулся. И вскоре за окном уже тянулись березовые перелески и покрытая травой равнина с редкими блюдцами серых озер. А прямо перед нами трясся вагон с углем.

Мимо проплывали довольно прикольные надписи четко выведенные на редких заборах или стенах складов, позволяющие судить о предпочтениях части сибирского электората:

Не менее забавна и в тоже время довольно уместно смотрелась надпись крупными красными буквами в кабине электровоза:

МАШИНИСТ, ПОМНИ! ПРОЕЗД ЗАПРЕЩАЮЩЕГО СИГНАЛА ПРИВОДИТ К ПРЕСТУПЛЕНИЮ!

Стрелка спидометра прыгала в пределах 50--80 км/ч, так что продвигались на запад мы довольно быстро и часам к трем дня, покрыв почти 320 километров от Барабинска, достигли разъезда Московка (2718 км) на восточной окраине Омска.

Далее поезд уходил на Тюмень, а мы все еще вожделенно думали о Юге и его плодах, посему без особого сожаления его покинули, отправившись на поиски какого-нибудь магазинчика.

Магазин подвернулся вскорости. Это был видимо последний оплот уходящего коммунизма. Финансовые потрясения, сведшие с ума большую часть страны сюда, судя по всему, еще не докатились. Мы с трепетанием в душе смотрели на цены двухлетней давности: сметана -- 10 руб/кг; молоко 1,80 руб/литр, какая-то дешевая малосольная килька, безе по 19 руб, хлеб, шоколад... Нам хотелось всего и много! Для начала мы купили 1,5 литровую бутыль молока, полкило сметаны (в Пашкину миску), хлеба и шоколада. Взяв все это мы вышли из магазина, сели возле двери на асфальт и принялись за трапезу. Как я люблю такие моменты, когда пустые условности приличия и этикета становятся настолько мелкими и незначимыми, а ты ощущаешь себя настолько свободным и натуральным, если угодно, приблизившимся к истине, как настоящий киник. Второй заход в магазин имел в своем ассортименте повтор предыдущего минус шоколад и хлеб и плюс некоторое количество малосольной кильки. Насытившись, мы купили с собой в дорогу еще 1,5 литра молока и 300 с небольшим грамм безе, после чего направились обратно к разъезду.

Поезд на котором мы прибыли в Московку уже ушел, зато на его месте стоял другой. Мы подошли к машинисту попросив разрешение подъехать. Он нас отправил в имеющийся в составе пассажирский вагон. Сказав: "Постучите, там откроют". После нескольких минут хороших ударов дверь открылась. На нас смотрела недовольная полусонная рожа мужика. Мы вежливо попросились. Объяснив ситуацию, но были обматерены, посланы и дверь перед нами захлопнулась. Но нам надо было ехать и мы, не обращая внимания на мат, были настойчивы, и даже если угодно наглы и, несмотря на всю мерзость ситуации добились успеха! Где бессильна "наука" в бой вступают наглость и смелость.

Проникнув в вагон, Паша с Надеждой легли спать, я достал дневник, ручку и сел к окну, вперив взор в скучный пейзаж Омских пригородов. После Омска я с разочарованием убедился, что судя по километровым столбикам выбрав южную дорогу мы потеряли почти что 200 километров полезного расстояния. Ну может быть хоть отъедимся дешевыми фруктами?!

...Над Исилькулем сгущались тучи, визуально ускоряя приближение ночи. Покинув вагон, мы сразу же увидели готовящийся к отправлению в сторону Петропавловска состав. В ответ на нашу просьбу машинист попросил подождать пока откроют путь. Мы отошли метров на 30 от локомотива встав в напряженном ожидании. Где-то через четверть часа машинист махнул нам рукой и через полминуты мы уже сидели в задней кабине электровоза. Как раз в это время начался дождь.

Поезд тронулся и мы облегченно вздохнули. Пришел очень приветливый помощник машиниста принес белого хлеба, банку шпрот и сигареты, последнее в этом списке было наиболее трогательно. Показал где включается печка и свет. Мы поблагодарили его за все, вернув сигареты обратно, сказав, что к сожалению не курим...

Тем временем поезд въехал на территорию Казахстана. Дождь усилился. Ночь стала непроглядно черной. Мы уже без стеснения зажгли свет, включили отопление, разъели шпроты и теперь догонялись омским молоком и безе.

Стало жарко. Я попросил Пашку выключить печь. Для избавления от духоты открыли окна. Я высунулся под дождик. Здорово ветер в лицо, яркие фонари редких полустанков, тонущий в темноте Казахстан, и мы едем домой!

Несмотря на открытые окна жара в кабине не спадала. И тут еще раз включив свет мы обнаружили, что вместо того чтобы выключить печь Паша врубил вторую. По-моему при мощности электровозных печей в кабине можно устраивать легкую сауну...

Мы пытались спать: я и Надежда в креслах, Пашка свернувшись на рюкзаках. Ревел двигатель, за дверью кабины гуляли молнии, до немоты затекало тело, Время от времени приходили новые бригады машинистов, смотрели на нас, что-то бормотали и сильно хлопая дверью уходили обратно, а в голове была только одна мысль -- мысль или вернее ощущение глубокого удовлетворения от все продолжающегося продвижения на запад.

4.09.98. За окном в мокром сумраке занимающегося утра проплывал крупный город, как мы определили -- Курган. Локомотив не сбавлял ходу и это радовало, так что скоро нам стало ясно, что раньше Челябинска нас уже не высадят.

Заводы, заводы, заводы... Много километров... Так выглядит Челябинск, когда въезжаешь в него по железной дороге с сибирской стороны. Ни где ранее мне не приходилось наблюдать такую концентрацию индустриальной мощи.

Было около полудня, когда поезд затормозил, видимо, на какой-то сортировочной станции. Пришел машинист, сказал, что они приехали. Мы поблагодарили и повыпрыгивали на улицу под слабый моросящий дождик.

Подвернувшийся прохожий мужик проводил нас хитрыми впечатляющими задворками и заводскими цехами в столовую завода по ремонту подвижного состава, где меньше чем за 10 рублей с носа вы вкусили сытный и вкусный обед. (особенно замечательными были сметанные лепешки).

Потом уже не помню как мы оказались на одной из улиц Челябинска. Странная лоскутная застройка, хаотичное чередование многоэтажных домов и частного сектора, много машин. Прикидываем в какую сторону выезд из города и начинаем стопить. Довольно скоро Надежда ловит курганский автобус, водила которого обещает нас вывезти на трассу.

Мы проехали под указателем "Москва", и я было хотел что-то спросить у водилы, но потом подумав, что ему видней промолчал, и, видимо зря. Нас увезли километров на 15 к югу от города, на челябинскую объездную, проходящую где-то близ коркинских угольных разрезов.

Мы выбрали позицию на трассе. Дождя не было, однако на ветру было довольно зябко. Движение - один небольшой косяк машин в две-три минуты. Никто не стопиться. Минут через 45 -- 50 торчания на трассе мы застопили КАМАЗ с углем, который взял Пашу с Надеждой. Перед расставанием Мы забили стрелку у въездной таблички "Миасс" понадеявшись, что такая неприменно будет. И я остался один под серым небом Челябинской области. Только еще почти через час мне удалось застопить УАЗик с приятным водилой как раз до самого Миасса (это что-то около 100 км.). Практически всю дорогу мы разговаривали. Иногда занимался мелкий непродолжительный дождь. Навстречу бежали уже желтеющие березнячки с охристо-желтыми зарослями орляка, поля, ближе к Миассу, на территории Ильменского заповедника начался красивый лес. Дорога поползла вверх, обозначая Уральские предгорья.

Около высокой стелы "Миасс" меня ждали Паша с Надеждой, которые правда добрались сюда на двух машинах.

После получаса стояния, мы застопили автобус следующий в Златоуст -- это еще, если я не ошибаюсь километров 40 по трассе.

Дорога поползла вверх. Облака придвинулись ближе, а иногда соприкасались вплотную с землей. Заморосил мелкий дождик. Сокрытые сырой дымкой леса Южного Урала, едва просматривающиеся распадки долин, всеобъемлющая серость и желтеющий лист -- все указывало на то, что лето ушло безвозвратно. Медленно, кряхтя и надрываясь автобус вполз на перевал. За окном проплыл пограничный столбик разделяющий Европу и Азию. Ну теперь мы во всяком случае хоть на своем континенте! И это нас на тот момент обрадовало и согрело.

У поворота на Златоуст мы покинули автобус, заняв позицию на трассе, с надеждой, что уж теперь то мы, наконец, поедем быстро. Ведь все-таки это же уже Европа!

Прошел час, за ним другой, заморосил дождь... стало до безумия тоскливо и зябко... вновь в голову полезли мысли о еде, а машины упорно не желали стопиться... "Врет все этот Кротов!" -- в сердцах подумал я. Осилив еще минут 20 тупого стояния с протянутой рукой и полностью скиснув мы с Пашкой предложили возвращаться на железную дорогу. Надежда, подстать своему имени еще питала какие-то иллюзии, но все же присоединилась к нам.

То, что можно было проехать на автобусе теперь предстояло пройти пешком. Спустившись с горы и одолев в итоге более трех километров, мы очутились на окраине славного уральского города Златоуста. В магазине, куда мы зашли в поисках какой-либо дешевой снеди нам сказали, что до вокзала идти часа три, а если напрямки через гору, то быстрым шагом часа полтора...

-- Часа три, а что вы думали, город у нас большой, почти сорок километров!²⁶

-- Сколько? -- наше удивление продолжало расти теперь уже в геометрической прогрессии.

-- А если на транспорте, то до вокзала как доехать? -- уже абсолютно ничего не понимая спросил я.

-- Сначала столько-то остановок на одном автобусе, затем столько-то на другом, потом пересядете на трамвай и минут через 20 доедете до вокзала.

-- А откуда вы такие взялись, с Таганая что ли?

-- А то у нас такие как вы только на Таганае водятся.²⁷

Мы загрузились в указанный автобус, обилетились, потратив на дорогу со времен Барнаула первые три рубля. Вскоре пересели в еще один, где обилетились вторично. Потом пересадка на трамвай, который после тесных автобусов, показался просторным и уютным. Мы заняли места у окошка и как в кино смотрели на проплывающие мимо кадры Златоустской жизни. Подошла кондукторша хотела нас обилетить, но мы мягко , но уверено возразили, что обилетиваться не будем, ибо за время пребывания в сем городе мы уже потратили на транспорт 6 рублей, хотя до этого беспрепятственно пересекли всю Западную Сибирь. Женщина была крайне удивлена подобной постановкой вопроса, но тем не менее оставила нас в покое.

Трамвай прокладывал свой путь, то поднимаясь вверх, то продолжительно спускаясь вниз по пологим склонам горы. Из окна открывались различные Златоустские пейзажи. Внизу на дне долины, занимаемой городом серым пятном выделялся большой пруд. По склонам, насколько я успел заметить, преобладает частный сектор, там где чуть по ровнее многоэтажные дома, все боле менее ровные площадки заняты промышленными предприятиями. Даже под дождем город смотрелся довольно впечатляюще и бесспорно заслуживал внимания.

Златоуст -- исторический город мастеров железных дел. Многим из них на улицах города поставлены памятники, похоже, что все принадлежащие одному скульптору и имеющие одинаковые безвыразительные лица. Похожее зомбированое выражение лиц было и у всех едущих в трамвае, у кондукторши у прохожих. Ощущение отсутствия эмоционального проявления жизни в этом городе внешних биороботов было столь велико, что даже немного пугало и не казалось надуманным. Мы смотрели на вереницы пустых полуспящих лиц и вдруг разразились диким смехом, при этом чувствуя себе очень неудобно, и будучи не в состоянии что-либо с собой поделать, пока трамвай не остановился возле железнодорожного вокзала.

На улице было мокро и дико холодно. Лил дождь. Привокзальный градусник показывал +6^o. Электричек на запад в ближайшее время не ожидалось...Мы изучали расписание в полном непонимание что же делать. И тут Надежда приняла решение купить билет и ехать домой. Мы же с Пашей были еще крепки духом, несмотря на сегодняшние неудачи, надеясь вскоре поймать очередную попутную волну.

В привокзальном киоске купили 200 граммовую шоколадку и бутылку шампанского, устроив торжественные проводы, еще раз вспомнив события последнего месяца.

Московский поезд подошел в сумерках. Любое расставание, а особенно в этой поездке это всегда отрезание небольшого кусочка себя. Было немного грустно, немного завидно... Мы зашли в качестве провожающих внутрь вагона. Поезд стоит в Златоусте минут 20, так что с этим проблем не было. И тут родилась шальная мысль: выходя, я увидел, что проводники вышли на улицу и вместо того чтобы последовать туда же мы проскользнули в соседний вагон, и далее в его глухой тамбур, где как вороватые мыши замерли скрючившись на полу в жутко неудобных позах. Поезд стоял нестерпимо долго. Болела спина, ноги потеряли чувствительность, но нас охватывало авантюрное упоение. А Паша изрек еще одну историческую фразу, вернее скорее цитату из "Крепкого Орешка": "Если все это благополучно кончится я станцую жигу".

И вот медленно завертелись колеса, за окном проплыло светлое здание вокзала, прожектора и светофоры разъезда. У нас получилось! Затекшие ватные ноги наливались кровью, разбегавшейся по венам колющим потоком металлических игл. Паша на непослушных ходулях, уподобившись Брюсу Уиллису в полутьме тамбура, танцевал, то что было названо "Жигой". Минут через 10 мы пробрались в полупустой темный вагон, сев на первые подвернувшиеся свободные места. Вот теперь-то мы поедем с комфортом! Большинство пассажиров спали, впереди ночь, а к утру мы будем уже на Волге либо под Самарой либо под Ульяновском, а там до дома уже рукой подать.

Мы сидели в кайфовом оцепенении. Паша сказал, что нужно быстро спрятать вещи и схоронившись лечь спать. Но беспричинная радость пьянила сознание и я ответил "еще пять минут". И именно на исходе этих пяти минут мимо прошла проводница.

-- Так, кто это у меня тут едет, вы где сели? По-моему эти места пусты, где ваши билеты?

Поняв по тону, что доброго разговора не получится, я решил пойти ва-банк и нагло соврать. Подспудно я чувствовал, что делаю что-то очень неправильное и в любом случае обреченное на провал, но какая-то призрачная вероятность какого-нибудь недоразумения, ошибки, даровавших мизерный шанс на успех застилала глаза:

Проводница удалилась, возвратясь с бешенными криками (явно женщина она была недушевная):

Мы абсолютно честно поведали ей историю своего проникновения в поезд. После чего она убежала в соседний вагон -- тот самый в котором ехала Надежда. Вернулась через три минуты с тамошним проводником, который обрушил на нас тираду непристойных выражений. Он орал, ругался, угрожал высадить нас на ходу, обзывался не помню какими точно, но помню, что очень обидными словами, за которые в другом месте, наверное получил бы пару хороших оплеух. Мы спокойно выслушивали его с виноватым видом, что-то мямля в свое оправдание. Внутренне было немного смешно, как этот надрывающийся от злости плюгавый мужичонка, который был ниже меня почти на полголовы, будет нас высаживать на ходу. Однако осознанное чувство своей неправоты и дурацкая интеллигентность гасили все возрастающее желание заткнуть мужика, хотя немного было случаев в моей жизни, когда я бы с таким удовольствием дал волю кулакам...Мы просто извинились и покинули поезд.

Высадили нас на станции Бердяуш, километрах в 50 от Златоуста. Вот тебе и проехали с комфортом... Но мы не расстраивались, что еще можно было ждать от нечестного способа передвижения. Значит где-нибудь в другой раз нам повезет куда больше. Мы попытались вписаться в электровоз нашего состава, но это уже была Европа и нас послали. Не теряя времени мы сразу же узнали, где формируют товарняки и по освещенным прожекторами рельсам направились по путям в указанную сторону.

Дождь кончился. Над Уралом зависла влажная ночь. Настроение было как ни странно приподнятое и два с лишним километра до разъезда мы прошли очень быстро.

В первом же составе нам отказали, да и ехали они если я правильно понял то только до Вязовой, хотя мне это ничего не говорило. (Как оказалось это неполные 50 километров). С другой стороны альтернатив больше не было, а плохо ехать по-моему мнению все-таки лучше чем хорошо стоять, особенно когда наступает ночь, могущая в любой момент разразиться дождем. И мы попросились в вагон.

-- Ну это уж как хотите, но мы ничего не знаем -- ответил машинист.

-- Ну и замечательно -- согласились мы, выбрав довольно чистенький вагон-теплушку. Внутри было темно и пусто. Расстелив на полу пенки, мы достали спальник, зажгли свечи и оторвав по ломтю серого хлеба намазали его тем, что называлось шоколадным кремом, а на деле оказалось жестоким маргарином с привкусом какао. В любом другом месте этот продукт, видимо был мало съедобен, но сейчас он как нельзя более соответствовал общему пафосу происходящего. Это был душевный и одновременно веселый ужин при свечах в вагоне неизвестно куда идущего состава.

Поезд тронулся свечи попадали, стало темно. Только теперь до нас стало доходить на какую прелесть мы обрекли себя пытаясь провести ночь в безрессорном вагоне. В лежачем состоянии чудовищная тряска ощущалась несколько слабее, и я вскоре уснул.

У Паши спать в вибрирующем вагоне не получилось. Я проснулся. Поезд стоял. Вокруг было тихо. Только по вагону бродила темная тень, которая пашиным голосом объявила, что мы уже куда то приехали и пора бы сменить транспортное средство. Я в ответна это сказал, что надо спать и до рассвета не дергаться.

5.08.98. В широкую щель вагонной двери вливался ровный серый свет. Паша уже проснулся и осторожно выглядывал на улицу. А зрелище было и впрямь забавное. Вдоль всего состава вплотную к железнодорожному полотну протянулась металлическая канава, в десяти метрах от нее бетонный забор, уходящий одним краем за горизонт, прямо на против нашего вагона на зеленой травке стоял дощатый сартир... Хм.., интересно, где это мы? Выпрыгнув из вагона мы направились в сторону обозримого конца забора, и вскоре добрели до вывески:

Так... Мурсалимкино.... Впервые в жизни, я не знал даже в каком из субъектов федерации я нахожусь. Ну ладно, разберемся, хорошо что хоть не промыли!

Пройдя вдоль железнодорожного полотна немногим больше километра мы очутились на пассажирской станции все с тем же загадочным названием.

Мы оказались в Башкирии, причем в том месте где ее границы хитрым образом переплетаются с Челябинской областью. Поселок казался вымершим, даже занятия в школах были отменены. Все, и стар и млад, как на фронт, ушли на уборку картошки. В магазинах монголоидные продавщицы бормочут что-то на своем тюркском наречии. У нас складывается ощущение, что после долгого пути на запад, мы оказались восточнее своей исходной точки. С расписанием электричек не лады. Где трасса нам неизвестно. У водителя автобуса узнаем, что до нее около 40 километров, просим нас бесплатно подвезти и нарываемся на упертое злобное посылание. Автобус уходит без нас и слава Богу, ибо через 10 минут подошла электричка, которую мы считали уже ушедшей: дело в том, что расписание поездов было дано по московскому времени, а местное отличается на два часовых пояса В итоге нам повезло.

Электричка следовала до Кропачево, красивым уральским низкогорьем мимо трамвайного города Усть-Катава, компактно расположившемся в уютной долине... Время от времени проглядывало солнышко. Мы играли в шахматы, попутно думая где бы утолить навязчивый голод.

Кропачево -- это снова Челябинская область, интересно, кто это и по какой причине додумался до столь хитрого административно-территориального деления.

Стыкующихся электричек в Кропачево не оказалось, так что мы смело решили идти на трассу, расстояние до которой, благо сократилось с 40 до менее чем 4 километров. Но для начала зашли в пристанционное кафе, сделанное на базе вагона-ресторана и заказали по порции пельменей. Это было грустно, мало и дорого. Так что после того как тарелки были вылизаны настроение ничуть не улучшилось, вернее даже наоборот.

На трассе мы подошли к месту стоянки дальнобоев. Переговоры ни с самарцами, ни с ульяновцамии, ни с татарами, не говоря уж про гнусно улыбающихся и ухмыляющихся толстомордых узкоглазых башкир, успехами не увенчались. Когда мы были посланы земляком -- москвичом, вера в людскую добродетель похоже нас покинула совсем. Единственным предложением было взять одного из нас до Уфы, но разделение нам никак не улыбалось. Мы безуспешно проторчали на трассе около трех часов, после чего вернулись обратно на кропачевский вокзал, подъехав полпути до него на автобусе.

Голодное безумие набирало силу. Убедившись, что до электрички у нас остается еще около 45 минут мы снова направились в кафешку и голосом не терпящим возражений попросили разрешения воспользоваться плитой и сварить себе риса, что нам и было позволено сделать. Мы сварили на двоих две кружки крупы, почти половина здорового семилитрового кана. Когда каша была готова, то до отправления поезда оставалось всего лишь около 3 минут. Обрюкзачившись и схватив в руки кан с горячей кашей мы вылетели на улицу. На порожке тамбура электрички слили лишнюю воду, забросили в кашу бульонный кубик и сев друг напротив друга не спеша начали поглощать сие варево. Минут через сорок нам заулыбалось титановое дно кана.

Электричка шла до станции Бензин -- какого-то из ближних пригородов Уфы. За окном время от времени разворачивался красивый пейзаж Уральских гор: Пихтовые леса, очаровательные долины спокойных рек, столбчатые скалы... И все это в лучах закатного солнца. В вагон вошла группа людей, похоже грибников. Улов их был не богат, но с собой они принесли пихтовые ветви, восхитительный, глубокий запах тайги. Сердце заныло. Мне опостылела эта дорога. С какой радостью я бы сейчас бежал через залитый вечерним солнцем пихтарник... Как я соскучился по Москве, да не столько по самому городу, сколько по тем кто меня ждет или может быть что ждет там...

Сию череду не то грустных, не то радостных раздумий нарушили менты.

-- Та-ак... холодное, огнестрельное оружие есть?

Мы с Пашей синхронно выхватываем свои безобидные ножи. - Да еще топор в рюкзаке -- говорю я.

-- Чего? -- не поняли мы -- Сабельки?! Не-е, такой нет.

Пристальным взглядом менты посмотрели на наши рюкзаки, помялись, но просить распаковывать не стали и удалились.

В Бензине мы пересели в Уфимскую электричку, куда более забитую нежели наша.

В электричке ехала группа старшеклассников спелеологов из уфимского турклуба. Люди с рюкзаками сходятся легко и быстро, а ко всему прочему ребята попались очень душевные, так что 20-25 минут езды до Уфы мы попросту не заметили. На прощание я им подарил пару кротовских ПВП. Мы обменялись адресами и телефонами.

До следующего утра покинуть Уфу не выходя на трассу возможности не представлялось. А заниматься ночным стопом там, где и днем с огнем не уедешь -- нет уж, увольте! Ни пассионарности ни сил для таких авантюру нас не было. Но что-то нас еще интересовало в этом мире, и пока еще было светло мы не расставаясь с изрядно задолбавшими рюкзаками пошли смотреть город.

Не знаю, что мы больше собирались делать смотреть город или выискивать палатки арбузников, но так или иначе мы очутились на уже абсолютно пустом рынке, а потом, почти до полуночи сканировали улицы, ругаясь на то, что же это за город, где после восьми вечера вся уличная торговля сворачивается. Зато работало множество магазинов с абсолютно безумными ценами, по сравнению с которыми Новосибирск был почти что коммунизмом. Только теперь общеэкономический шок страны ударил по нам. Я в ужасе смотрел на витрины, не понимая как же жить дальше. В итоге, в Уфе мы практически ничего стоящего не видели. Так, между делом, погуляли по светлым безликим улочкам некоего района, покатались на трамвае по более приятным утопающим в темноте и зелени, краем уха ощутили пульс миллионного города и немного опечалились. Вот пожалуй и все. Хотя нет не все. Мы в конце концов поняли насколько устали, что наше восприятие до нельзя притуплено, что физиологические потребности уже безгранично владели личностью и что с этим надо что-то срочно делать. И мы решили закончить нашу стопную одиссею, сегодня же ночью купив билет на поезд, но куда? ...До Москвы? Ну нет это слишком скучно и расточительно... До Рязани? Слишком глупо... Так значит до Сасово - а вот это в самый раз!

Приняв такое решение теплой уфимской ночью мы вернулись на вокзал, где нас ждал один из самых неожиданных и самых приятных сюрпризов этой поездки.

При входе на вокзал нас остановил не-то носильщик не-то дежурный и спросил:

Вот это фантастика, кто бы это мог быть... Надежда? Больше вроде бы некому. На вокзале мы натолкнулись на Уфимских ребят -- наших попутчиков по последней электричке.

-- О! Как хорошо, что мы вас нашли! Мы вам тут еды подсобрали. -- сказали они нам протягивая тяжелый пакет в котором оказалось три упаковки корейской лапши быстрого приготовления, пакет помидоров, еще больший яблок, банка некоего домашнего соленья и здоровая банка тушенки... Может быть было еще что-нибудь о чем уже не упомню.

Мы обалдевшие смотрели на наших внезапных благодетелей. Случившееся было крайне неожиданно и очень трогательно. Никакие слова благодарности, пусть даже и самые искренние, не могли выразить ту признательность... то чувство, то ощущение которое мы испытали. Воистину странники народ хранимый... но почему нам была послана эта помощь, когда мы уже сломались? Возможно все это надуманно, но в подобные моменты я явственно ощущаю, что это знаки судьбы, Божий промысел... что за подобными сюрпризами, как и за нарочитыми неудачами скрыт некий глубинный смысл, понимание которого, если я таковым обладаю, находится на уровне не рационального, а чувственного или ассоциативного...

Кроме еды ребята надарили нам значков и нашивок с символикой турклуба, несколько путеводителей по Башкирии... Мир вокруг озарился теплыми красками и я почувствовал внутренний позыв увеличить их число...

...Мы играли в шахматы, сидя в углу светлого уфимского вокзала, когда к нам подсел некий молодой человек, недушевно-шулерского вида, подобно нам тоже едущий в Москву какими-то странными путями не то из Туркмении не то из Узбекистана. Он предложил сыграть в шахматы. Я, скорее из-за вежливости чем из-за желания согласился. Как он играл! Он не задумывался ни над одним ходом более двух-трех секунд. И не прошло 15 минут как я ему сдал партию. Между делом он обмолвился, что у него есть натсвай²⁸, а может что и покрепче... Видя, что меня это ни сколько не воодушевило он опечалился и с треском проиграл очередную виртуальную баталию, после чего к великой моей радости растворился в пространстве.

Прибыл ташкентский поезд. Вокзал наполнился бело-желтыми дынями, и сладко-сочный с медово-дынным оттенком аромат пролетев мимо касс и застывших в полудреме в ожидании поездов пассажиров, нежно коснулся наших рецепторов. Это был час Х -- все к чему мы стремились с самого Барнаула, ради чего мы хотели попасть на юг... Тяжело передать состояние человека который находится в единственном шаге от исполнения заветного желания. Но это было именно так.

...Паша шел по вокзалу гордо подняв голову и улыбаясь. В одной руке он нес здоровый по меньшей мере десятикилограммовый арбуз, а в другой невзрачную зеленоватую дыню-торпеду, оказавшуюся последней. Я обрадовался арбузу и отругал его за "страшную дыню", ибо по вокзалу проносили не в пример более эффектные образцы, которые, видимо, нам так и не суждено было попробовать. До поезда оставалось еще более двух часов томительного ожидания.

6.09.98. В густо-сиреневых красках рассвета наш поезд пересек Белую, над долиной на гордом коне вознесся темный силуэт Салавата. Мы вскрыли арбуз и одним махом уничтожили его половину. Это был непередаваемый кайф! Это был самый вкусный арбуз моей жизни! А потом впервые за последние пять суток, то есть с самых берегов Катуни я снял с себя обувь, устроился на полке и до Ульяновска забылся крепким сном.

Ульяновск встретил пасмурным небом и на редкость пустынной привокзальной площадью. Приятная пробежка, покупка мороженного и продолжение пути на запад. Еще до ночи доели арбуз и уничтожили большую часть подаренной снеди. И когда уже было совсем темно, и большая часть пассажиров мерно похрапывала на своих полках, где-то на территории Мордовии мы принялись за дыню. Несмотря на свой относительно невзрачный вид это была одна из самых вкусных дынь моей жизни. Просто волшебно! Так что в итоге мне пришлось извиниться перед Пашей за высказанное на уфимском вокзале недовольство.

Всю Мордовию к поезду подносили ведра грибов, по каким-то смешным ценам, но озадачиваться их покупкой мы не стали.

-- Сасово, Сасово! Кто здесь в Сасово выходит?! -- будила проводница народ.

Выходящими в Сасово, оказались только мы, чуть ли не единственные со всего поезда. По Москве было около 7 часов. Прохлада пасмурного сентябрьского утра пахла Родиной. Да и то правда, до дома оставалось менее 400 километров.

В ожидании Рязанской электрички, на вокзальной площади мы купили хлеба, трехлитровую банку молока за 5 рублей (сущие копейки) и килограмм не менее дешевого творога.

На улице быстро теплело, нет-нет, да и проглядывало солнышко. Около восьми подошла электричка. Мы загрузились и уже скоро смотрели в окно на проплывающую рязанскую землю. Увидев обсыпные яблоневые сады мы решили, что домой вернемся только с полными рюкзаками яблок. И тут же в голове родился план: найти какую-нибудь бабульку -- владелицу вот такого сада и в обмен на остатки круп выменять "абсолютно ненужные ей яблоки", а заодно и помочь в сборе урожая. За окном мелькали сады, а мы все медлили с решением. "Нет, не здесь... Вот хороший сад, но станция далеко...и т.д.".

В результате мы вспомнили, что скоро Рязань и пора бы уже определиться, после чего вылезли на некой станции Ушинский, где и яблоками то вовсе и не пахло. Минут десять постояли, подумали и пошли по некой тропе на юг в надежде, что она выведет нас к какой-нибудь яблочной деревне.

Первой попавшейся деревней, находящейся чуть более чем в километре от станции оказалось Боровое. Нельзя сказать, чтобы она утопала в яблоневых садах, но все же кое-где виднелись деревья с отяжеленными плодами кронами.

Мы зашли в один из дворов, где обнаружили деда и бабку которым и объявили что хотим яблок в обмен на крупу. Они не сразу въехали в суть происходящего, уразумев что нам нужно несколько яблок для сею же минутного употребления. Но мы вскоре все прояснили своими активными действиями направленными на обтрясание деревьев. Развернуться как мы задумывали нам не дали. Дед начал намекать что пора бы и меру знать, бабка запричитала о внуках которые вот-вот приедут из города... Мы поняли, что немного не туда попали и нам даже стало чуть-чуть стыдно, хотя чего уж там мы же в обмен на крупу... но наш благородный жест так и остался неоцененным.

Напихав в каждый из рюкзаков почти по пуду яблок, мы, уже окончательно обезумев от приступа хозяйственности, решили набрать еще и кукурузы, обглоданными кочерыжками которой щедро была усыпана деревенская улица. Нам указали как пройти к полю, и мы направились по приятной грунтовой дорожке, через плотину маленького пруда к ближайшему сосновому перелеску.

Это было сродни возвращению на Родину после долгого странствия. Мы бросили рюкзаки на опад сухой хвои, разожгли маленький душевный костерок легли рядом с ним, как некогда ночью над стремниной Аккемского прорыва, и именно сейчас поняли, что наконец-то вернулись домой. Мы пили молоко, смотрели на огонь, было дивно приятно.

А потом мы подобрали на уже убранном поле несколько кукурузных початков, взвалили безмерно тяжелые рюкзаки и побрели сквозь сосновый перелесок по направлению к станции. Вокруг частым строем стояли маслята и мухоморы, слегка грело прорвавшееся сквозь высокие облака солнышко. Родной воздух обволакивал лицо. Уже через восемь часов я буду дома.

На станцию мы вернулись уже глубоко за полдень. Минут через 40 подошла электричка до Рязани, как оказалось нашпигованная контролерами. Но высадить нас без применения превосходящей физической силы было уже невозможно. В Рязани купили по мороженному и по дешевому пирожку, а также позвонили домой сообщив о своем сегодняшнем прибытии. До родных пенатов оставалось всего лишь около 200 километров.

Электричка Рязань-Москва медленно набирала скорость. Последняя ступень многотрудной лестницы была перед нами. Подходили к концу тридцать седьмые сутки, как я ушел из дома, и теперь, грязный и ослепший, обезображенный голодом и усталостью возвращался назад. Заканчивалась еще одна глава сказки о странствовании бесприютного принца, ищущего не то счастье, не то просто следующего своей стезей.

Впереди нас ждала повергнутая в ужас экономическим кризисом Москва, всегда готовые принять родные, ждущие интересных рассказов друзья... А также ставший отчасти чужим город, ванная с горячей водой, нормальный ужин и постель... Эта поездка не то завершала одну эпоху, не то открывала другую, не то сама по себе была целой эпохой столь неожиданно вклинившейся в нашу жизнь. Безмерная радость возвращения смешивалась со странной тоской. В сознании все еще возникали живые образы гор, мощь Катуни, красота Алтая, необъятность страны... Из под внешней скромности рвалось наружу распирающее геройство... Мы сделали это... И теперь я ждал награды... Скажем, что от судьбы, благо что под ее именем можно иметь ввиду все что угодно. Я чувствовал себя натуральным и диким, грубым пасынком гор, я ощущал, сколь отличным, может быть несколько безумным, но насыщенным и ясным светом горят мои глаза... Вряд ли это был чисто добрый свет, похоже то была сила древних гор, сила дарованная в награду Ханом Алтая и может быть когда вытекла ее последняя капля ко мне вновь вернулось зрение и понимание обыденной жизни. А пока люди казались мне суетливыми муравьями в большом муравейнике, где каждому расписано его место. Их интересы сводились к обеспечению себя едой и теплом, ну максимум получению удовольствий, а ведь над всем этим висел незыблемый купол мироздания: жизни, смерти, бессмертия... и где-то далеко на Востоке в благоговейном молчании в него упирались вершины священных гор Алтая...

3 Традиционной религией алтайцев является шаманизм. После русской колонизации, в том числе после существенного потока переселенцев старообрядцев, на Алтае распространяется православие. Появившийся же в начале 20 века бурханизм - представляет собой разновидность ламаизма в сочетании с элементами шаманизма. Вот что по поводу появления бурханизма сообщает Рерих: "И еще чудо случилось в этой стране, где до последнего времени грубые формы шаманизма и колдовства процветали. В 1904 году молодая ойротская девушка имела видение. Явился ей на белом коне сам Благословенный Ойрот. Сказал ей, что он вестник Белого Бурхана и придет сам Бурхан скоро. Дал Благословенный девушке-пастушке много указаний, как восстановить в стране праведные обычаи и как встретить Белого Бурхана, который воздвигнет на земле новое счастливое время. Девушка созвала свой род и объявила эти новые указания Благословенного, прося сородичей закопать оружие, разрушить идолов и молиться только милостивому Белому Бурхану. На вершине лесистой горы было установлено подобие алтаря. Там собирался народ, сожигали вереск и пели вновь сложенные священные песни, трогательные и воздымающие. Одна звучит так: Вы, живущие за белыми облаками - За синими небесами - Три Курбустана! Ты, носящий четыре косы - Белый Бурхан! Ты, Владыко Алтая - Белый Бурхан! Ты, населяющий вокруг себя Народы, в золоте и серебре, Белый Алтай! Ты, сияющий днем! Ты - солнце Бурхан! Ты, сияющий ночью! Ты - Месяц Бурхан! Пусть зов мой запишется в священную книгу Садур! Местная администрация смутилась, узнав об этой новой вере, как они называли ее. Мирные почитатели Белого Бурхана подверглись жестокому преследованию."

Алтайский шаманизм во многом испытал на себе влияние христианства и буддизма. Во главе пантеона божеств стоят два (по некоторым версиям) брата -- Ульгень (владыка верхнего мира) и Эрлик (правитель мира подземного). По представлениям алтайцев, главные добрые божества и духи во главе с Ульгенем обитают в верхнем мире, на земле живут люди и добрые божества йер-су, которые людям ближе небесных богов -- это родовые божества (тоси) и духи покровители, а в нижнем мире обитают чудовища, духи и божества приносящие вред людям (главный из них Эрлик), туда же переселяются и умершие.

Наиболее близкими и почитаемыми, кроме родовых духов алтайцы считают и духов --хозяев местностей -- Эе (ээзи) (зачастую их культы тесно переплетаются). Эе населяют горы, источники, реки, ледники и даже отдельные урочища. Один из мифов так объясняет происхождение духов -- хозяев местностей, объектов природы и т.д. При свержении Эрлика с небес вслед за ним посыпались на землю и его слуги. Падавшие в воду становились хозяевами воды, на горы -- хозяевами гор и т.д. Считалось что Эе живут семьями, обычно невидимы, но иногда могут принимать облик человека или животного. Так, например горный хозяин таг-ээзи, часто выступает в образе женщины, вступающей с охотником в любовную связь, а иногда он является в образе седого старика...

14 По вопросу Шамбалы в буддизме и у Рериха содержится масса упоминаний иногда разноречивых. Это легендарная страна, зачастую отождествляемая с Беловодьем, находящаяся где-то в центре Азии, наиболее частоее располагают в северных предгорьях Гималаев, иногда в Монголии, или где-то в окрестностях Алтая -- понять сложно. Согласно традиционным буддистским представлениям Шамбала находится севернее реки Сит (отождествляемой с Таримом или Амударьей, или Сырдарьей), Шамбалу окружают восемь снежных гор, которые напоминают лепестки лотоса...

В понимании Рериха очень часто проскальзывает мысль о Шамбале как о будущем Золотом Веке. Относительно места нахождения сей страны Рерих, отождествляя ее с Беловодьем указывает следующий путь: "В тех же горах (Алтай) и другое чудо замечено и опять в направлении Шамбалы и светлого будущего. В тех же алтайских округах живет много староверов. Века тому назад они скрылись в темных лесах, спасая свою старую веру от новых законов Никона, а затем Петра. В чистоте и строгости еще соблюдается там старинная вера. Они имеют свои иконы и своих начетчиков и блюдут свои молитвы и обычаи. И даже при последних событиях в Сибири этот край внутренне был мало затронут. В середине 19-го столетия необычайная весть была принесена к Алтайским староверам: "В далеких странах, за великими озерами, за горами высокими, там находится священное место, где процветает справедливость. Там живет высшее знание и высшая мудрость на спасение всего будущего человечества. Зовется это место Беловодье". В некоторых сокровенных записях намечается и путь к этому месту. Опять географические указания места умышленно запутаны или произнесены неправильно. Но даже и в этом неправильном произношении вы можете различить истинное географическое направление, и это направление, не удивляйтесь, опять ведет вас к Гималаям. Седобородый строгий старовер скажет вам, если станет вам другом: "Отсюда пойдешь между Иртышом и Аргунью. Трудный путь, но коли не затеряешься, то придешь к соленым озерам. Самое опасное это место. Много людей уже погибло в них. Но коли выберешь правильное время, то удастся тебе пройти эти болота. И дойдешь ты до гор Богогорше, а от них пойдет еще труднее дорога. Коли осилишь ее, придешь в Кокуши. А затем возьми путь через самый Ергор, к самой снежной стране, а за самыми высокими горами будет священная долина. Там оно и есть, самое Беловодье. Коли душа твоя готова достичь это место через все погибельные опасности, тогда примут тебя жители Беловодья. А коли найдут они тебя годным, может быть, даже позволят тебе с ними остаться. Но это редко случается. Много народу шло в Беловодье. Наши деды Атаманов и Артамонов тоже ходили. Пропадали три года и дошли до святого места. Только не было им позволено остаться там, и пришлось вернуться. Много чудес говорили они об этом месте. А еще больше чудес не позволено им было сказать". Когда вы сообразите названные географические имена, вы легко поймете их смысл. Иртыш и Аргунь произнесены правильно. Соленые озера, конечно, это озера Цайдама с их опасными переходами. Богогорше, или Богогорье, конечно, это горный хребет Бурхан-Будда. Кокуши, каждому понятно, является хребтом Кокушили. А Ергор, т.е. самое высокое нагорье, конечно, будет Чантанг у Трансгималаев, уже в виду вечных снегов. Итак, опять легенда и сказка переплетаются с жизнью. И эти люди твердо знают о Беловодье-Шамбале. И они шепчут путь к Гималаям."

26 Златоуст действительно город с весьма странной планировкой вытянут по долине между двух хребтов Уральских гор конечно же не на сорок, но почти на 20 километров, и это при населении немногим более 200 тыс. человек. В 1754 году в живописной котловине у подножия горы Косотур, в месте слияния рек Ай и Тесьма, тульским промышленником И.П. Мосоловым был заложен железоделательный, чугунолитейный и медеплавильный завод, получивший название Златоустовского. С 1811 года -центр Златоустовского горного округа, включавшего Златоустовский, Саткинский, Кусинский, Артинский и Миасский заводы. В 1815 году была построена оружейная фабрика, специализировавшаяся на производстве холодного оружия (первыми мастерами были оружейники из германского города Золингена). В 1857 году -сталелитейная фабрика, на которой из обуховской стали были отлиты первые в России стальные пушки. С 1865 года Златоуст становиться городом -- центром Златоустовского уезда. В 1817-47 годах в Златоусте работал металлург, основоположник учения о стали П.П. Аносов, под руководством которого были произведены первые в России булатные клинки; в 1854-64 -- инженер металлург П.М. Обухов, разработавший новый способ производства литой стали. Златоуст -- родина Маршала Советского союза Б.М.Шапошникова, если не ошибаюсь первого министра обороны России, конькобежки 4-кратной олимпийской чемпионки Л.П. Скобликовой, шахматиста, экс-чемпиона мира А.Е. Карпова... Современный Златоуст продолжает считаться центром высококачественной металлургии; здесь впервые в стране было освоено производство шарикоподшипниковой, нержавеющей и жаропрочной стали. С начала 19 века Златоуст является центром художественной гравюры на металле (зародилось как подсобное производство для украшения сабель, шпаг, кортиков и др. Ныне в технике гравюры на стали выполняются различные композиции на стальных пластинах (декоративные панно, сувениры), золотой и серебряной насечкой украшают подарочное оружие и другие предметы.