ru en
.. ....... НовостиNews - ПоискSearch - ТекстыTexts - ФотоPhotos - КартыMaps - СнаряжениеEquipment - LTLT

Поиск редкости в Южной Африке и велоохота на слонов
Велопоход по Южной Африке, 2006 год

Денис Зуев

Летом 2006 года я поехал в Африку в поисках редкости. Для начала в 2005г. пришлось выиграть конкурс социологических эссе и получить приглашение выступить с докладом на социологическом конгрессе в Дурбане. Затем преодолеть с десяток тысяч километров на самолёте (по необходимости), тысячу км. на велосипеде (сам захотел) и несколько тысяч км. на поезде (обязательно) и грузовиках (так интереснее).

В ЮАР!

Путешествие в Южную Африку начиналось с эссе в Красноярске, а затем я переместился в Консульский отдел ЮАР. За тем — это за визой. Самое удивительное, что получить визу в ЮАР очень сложно. А до 1991 годы вообще было невозможно. Как обычно, для российских граждан — оформление визы это полоса препятствий. Только надо не по лабиринту бегать и через колючку перелазить, а бегать и собирать справки, не гранату метко кидать, а метать правильные приглашения в окошко консульства.

В итоге получается, что виза — это больше чем «почётная грамота», это почти медаль за отвагу, за совершённый подвиг во имя Родины. Виза это звёздочка на фюзеляже паспортины за сбитый самолёт или подбитый танк. Виза — это одновременно боевые шрамы: победы и поражения — получения и отказы. Консульства — это не что иное, как вражеская территория, линия фронта. Чем больше виз тебе приходится получать, чем чаще переходишь линию фронта, тем сильнее любишь Родину. С каждой полученной визой я ощущаю свежий прилив сил и патриотизма. В процессе получения визы я старею на два года, а с получением молодею лет на 5. Наверно, существует даже прямая зависимость — чем больше виз получаешь за свою жизнь, тем больше проживёшь, а, может, меньше. Если верно последнее, то после каждой полученной визы надо пить молоко, за вредность.

Для взятия крепости «ЮАР» у меня было два бронебойных приглашения, командировочное и билет в одну сторону. Купил самый дешёвый билет на самолёт компании LTU — из Мюнхена в Кейптаун.

Консульский отдел посольства ЮАР в Москве

У входа сидит вахтёр, которого не видно из-за высокого стола. Голос из-за стола:

— Фотоаппараты, мобильные телефоны есть?

—Есть.

—Фотоаппарат сдайте, телефон выключить.

—Есть.

Два окошка для приёма документов. Одно окошко можно и сократить, желающих ехать в ЮАР я вижу одного — житель Зимбабве оформляет транзит. Хорошо в консульстве ЮАР - никаких очередей. Но из окошка дул холодный январский ветер

— Анкета у вас не та Заполняйте заново Нужен обратный билет У вас написано, что конгресс с 23 по 29, а почему визу просите на 20 дней?? Ещё и мульти!

—!!?? На 20 дней, потому что хочу попутешествовать!

Не понравились сроки, которые я указал — слишком долго, я объяснил, что сразу в Намибию, а туда виза не нужна. Я удивился, что в консульстве не знают о существовании безвизового въезда в Намибию. Я как мог сопротивлялся. Попросили сделать перевод командировочного. Сижу, ковыряюсь с переводом. Хорошо, что не на африкаанс.

Подаю пачку бумаг.

—Я не знаю, что с вами делать. Передам документы консулу. Пусть она решает. За окошком прекратилась зима, наступило лето. Запели птицы. Вышла консул. Я предъявил два приглашения, указал, что поездку оплачивают — получено два гранта, а билет туда есть. Объяснил маршрут, нарисовал его на бумажке вплоть до указания пунктов следования, дат въезда и выезда в Намибию. Консул оценила мои знания в географии и чёткость действий. И решила на мне за апартеид не отыгрываться.

— Нужен обратный билет и справка о наличии банковского счёта по кредитке.

— А можно визу сделать за два дня? Я из Сибири, и в Москве у меня родственников нет.

Консул укуталась покрепче в шаль леопардового цвета и кивнула головой. Справку из банка о наличии счёта (пластиковой карты) — не важно, сколько денег, сделали на следующий день бесплатно. С билетом получилось странно. Билет я покупал по Интернету, и сам билет высылался по почте. По имэйлу я получил только квиток о сумме, вычтенной со счёта и дате вылета. В посольстве покачали головой и снова упёрлись - нужен сам билет, а квиток не годится. Но у меня больше ничего не было!

— Где ваш билет?? Без билета консул визу вам не оформит. Если у вас не пустят в страну, мы вам не сможем помочь. Вы же в Африку собрались!

Да, я собрался в Африку: купил палатку Кэмп Минима весом 1.5 кг., велонасос и крем от солнца.

Визу просил на 20 дней, а мне надбавили ещё на 10. За отвагу!

Самолёт Мюнхен-Кейптаун

В Мюнхене целый день питаюсь у родственников, и вечером в аэропорт. В рюкзаке у меня (случайно) набор шестигранников, насос и камера. Шестигранники пронести в самолёт нельзя. Представляю себе сюжет: страшный террорист с бородой угрожая шестигранником захватывает самолёт, отвинчивает важную деталь, происходит расгерметизация и пассажиры вылетают вон, прямо в котёл голодных жителей Экваториальной Африки. Ответственность за теракт берёт перуанская организация Инка-мару. Между Ливаном и Израилем начинается война из-за ливанского снега. А американцы нападают на Иран, потому что иранцы отказались выращивать свиней для котлет в БигМак. Страшная развязка.

—Или сдайте в багаж, или выбрасывайте свой шестигранник. В багаж сдавать некогда, на улице закапываю инструмент в укромном месте. Не забыть бы на обратном пути выкопать. Весь июль тоскую по шестиграннику. В самолёте располагаюсь в центре и занимаю 4 сиденья, на них можно спать. Соседка-немка летит к друзьям в Кейптаун, особо полезной информацией о возможности купить велосипед в Кейптауне не располагает, но угощает орехами.

Кейптаун. Столовая гора. Подготовка к велопоходу (Захватывающе)

Первая задача — сбросить рюкзак и налегке залезть на Столовую гору, и попутно искать место для палатки. Пока я не напуган южноафриканским уровнем преступности. Но электрические заборы, егоза в три ряда на заборах жилых домов, вывески вроде: «При вооружённом нападении будет вооружённый отпор!», «Осторожно, злые собаки!» и проч. говорят мне, что в ЮАР жить не всем весело. Тем не менее, в Африку ещё не проникла европейская фобия чужих вещей и в гостинице разрешают оставить рюкзак до вечера.

— Но если не заберёте, придётся заплатить как за номер.

Марширую по дороге к Столовой горе.

— Может подвезти? — из машины высовывается старичок. На заднем сиденье сетка с апельсинами. В ЮАР сезон апельсинов.

— Это только кажется что гора близко, а пешком - далеко. Перед подъёмником я выхожу на тропу. На тропе никого. Все забираются на подъёмнике. Лентяи. Траверсирую Столовую гору, никого. Забираюсь на Пик Дьявола — никого. Спускаюсь, распугиваю игуан и бабуинов. Забираюсь в расщелину Платтекклип на Столовую гору. Вниз спускается пара людей с фонариками.

— Погода портится. А ты только наверх собрался!

Ничего, забираюсь на гору, а гора за несколько минут покрывается «скатертью» — массой облаков. Холодища. Ветер дует как надо. Шторм. И темнота — африканская. Ещё 6 вечера, а уже так темно. Народу — никого. Спускаюсь обратно, снова встречаю ту же пару людей, что спускались. Но теперь они поднимаются! Они заблудились с фонариками, а я теперь вроде гид — веду их правильным путём к стоянке. Они рады. Амир — индиец, Юля — москвичка, но живёт в Индии. С ними увязался Эндрю — англичанин. Садимся в машину и едем забирать мои вещи. Эндрю говорит, что два американца в его гостинице продают велики. Вот это радостная новость! Потом возвращаемся к горе, у подножья ставлю палатку. Мокрый ветер колошматит тент на ветру, я укрываюсь от дождя в двухместном помещении. На улице — Столовая гора, Южное полушарие, игуаны и бабуины, шторм и южноафриканская зима.

Утром просыпаюсь и пытаюсь вспомнить, где я. На улице — Столовая гора, Южное полушарие, туман, южноафриканская зима. Значит в Кейптауне. Значит надо узнать про «верблюдов», закупить фураж и двигать в Намибию. Утренний паром на остров Робен — остров Манделы самый дешёвый, иногда даже бесплатный — я пропускаю. Зато рассматриваю велик Трек и мне он нравится. Я запасливый — из Москвы привёз насос и запаску. Американцам надо избавится от великов — у них самолёт.

— А когда у вас самолёт?...

— Ты будешь ждать до самого отлёта, и перед самым вылетом предложишь цену?

«Верблюд» и впрямь хороший, но буду ждать. Пока иду встречать Юлю и Амира, на машине едем в сторону Кейп пойнт и мыса Доброй Надежды. Вокруг разгуливают страусы, бабуины. Парк закрывается через пол-часа. Бежим с Эндрю к точке Диаша. Где португальский мореплаватель Диаш изо всех сил надеялся, что вот из-за мыса выглянет Индия. Но Индия была ещё далеко. Зато на юг следующая суша только на Антарктиде.

На обратном пути заглядываем в Саймонстаун, где обитают африканские пингвины. Бегают по зелёной лужайке, стучат ластами по асфальту и высиживают птенцов. А рядом ресторан, в котором происходит предварительный гусятник, точнее кревятник. Сегодня день креветок. Платишь 60 рандов и ешь креветок, сколько хочешь и сможешь. Бывают дни кальмара, дни мидий и т.д. Не зря мы бегали с Эндрю километр к точке Диаша. Совместными усилиями устанавливаем рекорд для закрытых помещений — 12 больших тарелок, не считая картошки, салата и риса. На самом деле, это кажется, что много. Главный секрет — надо не пить, а есть. Это только буржуины мучаются резью в животе от поедания еды в промышленных масштабах, а велосипедисты перед походом набирают калории, которые за пару дней исчезают.

— Тебе скоро в Намибию, где ты ещё так поешь, наедайся впрок, будет, что вспомнить. И Юля права, день креветок врезается в память как ничто другое.

Вечером после долгих переговоров я покупаю «верблюда» за 900 рандов. В Кейптауне только прокат на день стоит 100 рандов.

Новый Трек альфа 3700 со шлемом, кевларовыми антипрокольными покрышками «Трэвелконтакт», двумя бутылками и держателями, выжимкой цепи, багажником, камерой, замком, шестигранниками, велоаптечкой и целыми тормозными колодками всего за 900 рандов. То есть около 100 евро. Это сделка века. Американцы делятся знаниями как путешествовать без велорюкзака. Велорюкзак в Африке — дефицит и стоит как велосипед. Но китайских спортивных сумок на рынках — помойка. (скоро китайцы Африку завалят игрушечными львам и плюшевыми слонами.) Поэтому покупаешь спортивную сумку за 120 рублей, несколько шнуров-банджи (с крючками) и всё дело вьючишь к багажнику.

Карты Намибии и Ботсваны можно взять бесплатно в Автомобильной Ассоциации, но я не член АА. Поэтому покупаю карты по 30 рублей штука. В магазинчике Bowmans докупаю пару тормозных колодок. Отличное место, где в придачу к колодкам полагается кофе и Интернет. Выдуваю 3 стакана кофе с сахаром и сижу в Интернете — отправляю отчёт научному руководителю. — Интернет и кофе - это услуги для клиентов. Вся подготовка заканчивается к вечеру. Ночевать иду к Сигнальному холму. Темно, останавливается такси.

— Давай подвезу.

— Не надо, я без денег. Таксист-малаец округляет глаза, узнав, что ночевать я еду к Сигнальному холму.

— Рискованно это. Слишком рискованно. Ты рискуешь, парень. Это большой риск. Там бомжи собираются, убьют, зарежут и никто не узнает. Риск — одним словом. Рискуешь жизнью, так и знай! Лучше переночуй в полицейском участке, или если есть палатка — поставь её прямо у них во дворе.

В результате получаю важное знание о ЮАР — самое безопасное место для ночёвки в ЮАР — полицейский участок. В участке большая комната, туалет, умывальник. Мощные стены, вооружённая охрана.

По «верблюдам»!

Велосипед мне для Намибии и потому кататься по ЮАР я не намерен, но несколько дней у меня есть. Поэтому я решаю ехать из Кейптауна вдоль побережья своим ходом, потом выехать на главную Северную трассу и застопить транспорт в Намибию. В 80 км от Кейптауна первая ночёвка в буше. Главное подальше от чёрных тауншипов (поселений) - и подальше от дороги. Палатка спасает от заморозков и холодной океанской мороси.

Утром холодно, руки мёрзнут, но к обеду отогреваются, а после обеда так жарко, что хочется в тень. Машин мало, по дороге меня обгоняет «бакки» — пикап, раскрашенный под зебру. Через некоторое время — вижу тот же пикап у обочины, водитель угощает соком и даёт деньги на «дринк». Через пару десятков километров снова меня догоняет и настаивает, чтобы я взял новые шины для велика. Прямо как в известном фильме.

— Возьми резину, твои совсем лысые! Я не стал объяснять, что это такие шины - полуслики. Даёт две шины (я беру одну), банку сардин и маракуйю. Объясняет как есть маракуйю и уезжает домой. По дороге встречаю пару антилоп и черепах, последние при виде меня мгновенно заползают под куст.

В Вельдрифе происходит первая ночёвка по-белому. По-белому, потому что прямо на дороге белый гражданин — Стивен приглашает меня в дом переночевать. Дома родственники и пирог с курицей, душ. Стивен говорит, что в Намибии вспышка полиомиелита, без прививки не пускают. В местной поликлинике в Пикетберге захожу в большой зал, где народ сидит рядами в креслах как в кинотеатре. Напротив кресел — маленькое окошко регистратуры. В окошко говорю, что надо прививку. Меня без интереса разглядывают. Я слежу за великом, чтобы не увели. Все темнокожие, я один — белый. Вскоре меня вызывает темнокожая медсестра, а белый Айболит капает какую-то гадость в глотку, выписывают справку и я свободен. Потом на веле до Клавера, а чтобы не терять время ночью еду в Гэрис на автобусе, который возил туристов на сафари. В Гэрисе водитель автобуса разрешает остановиться у него дома. Происходит ночёвка по-чёрному, потому что водитель автобуса — темнокожий гражданин. В его доме всё скромнее, кровать на ящиках из-под Кока колы, душа нет, но есть вода, а туалет под созвездием Южный крест.

Как говорится в африканском анекдоте: Какая разница между туристом и расистом? — Ответ: 2 дня. Но это касается туриста. Со мной за два дня произошли совсем другие изменения — чёрная раса после второй ночёвки в ЮАР перестала существовать.

Утром еду в Камискрун. Надо сказать, что дорога до Камискруна очень суровая — встречный ветер и постоянные подъёмы. В Камискруне меня остановил зулус на Тойоте Хайлюкс.

— Я уже обратно еду, а ты всё на одном месте стоишь.

— Так ветер сильный и в горку. Дядька в Хайлюксе предложил подвезти, если я не возражаю.

По дороге он объясняет мне суть южноафриканских вещей.

— В мире есть только две вещи, которые знакомы любому зулусу, да вообще любому человеку в мире! Спроси у любого, и он тебе ответит: это Кока кола и Нельсон Мандела. Жаль, что ты зимой к нам приехал. Весной в Намаквалэнд всё в цветах!

Спрингбок почти у границы с Намибией. Грузовик в Намибию находится на стоянке. Водитель курит «даггу», и ставит песню Боба Марли «Осторожность». Это его любимая песня и он ставит её на repeat. И всю ночь в ушах тарабанит Caution! Caution! — осторожно! Дорога мокрая. Чёрная душа, чёрная как чёрный янтарь. Чёрная душа! Осторожно! Дорога горячая. Crazy muthafunkin. Намибийская граница. Миграционная карта.

— Здесь впишите место проживания. Писать, что место проживания — палатка боязно, вдруг нельзя. Хожу в поисках подсказки. Реклама на стене подсказывает: «Дорогие гости, в нашей гостинице Оазис вам предложат двухместные номера с душем, сафари в парк Этоша и прогулки по пустыне Намиб.» Ну, Оазис, так Оазис. Записываю.

—А-аа. Из России? Люблю я русских, такие спокойные ребята. Намибийская печать в паспорт.

Намибия

Намаквалэнд переходит в Намалэнд — землю народа Нама. В честь народа Нама я исполню краткую версию ритуального танца двух колёс и серебряных спиц. Намибия. Намибия. Здесь дикобразы разбрасывают свои иглы. Они разбросали свои иглы в жёлтой траве у знака «Тропик Козерога». Их собирают нунги-колдуны племени Шона, сжигают и читают злые заклинания. — Злая обезьяна Мугабе, стань тенью дикобраза, стань пятном на шкуре леопарда, останови голод и страданья своего народа. Засни сном седого слона. Но великий вождь Зимбабве продолжает здравствовать, выступать по телевизору, пить дорогое вино из калебасы и есть жирную намибийскую говядину. Народ Зимбабве - африканские цыгане. Их разбросало по всей Южной Африке. - Надо работать, надо кормить семью, надо везти домой рис, муку, сахар, мыло, спички. В Зимбабве ничего нет, всё съели, всё зерно продали, себе ничего не оставили. Бензин дорогой. Цыгане Южной Африки стопят грузовики и едут из Намибии домой, где нунги племени Шона читают злые заклинания и впустую сжигают иглы дикобраза.

На вокзале в Виндхуке

В воскресенье на вокзале в Виндхуке никого не было. И быть не могло. Поезд в Цумеб отходит раз в день, вечером. Все об этом знали, кроме меня. На вокзале никого нет, на улице пусто. Через пару минут я рассмотрел, что во дворе среди пальм все же кто-то скрывается. В тени музейного экспоната — локомотива прошлого века, прикрыв лицо синей кепкой, дремал охранник. А, может, он не дремал, а думал, что сегодня необычайно жарко для зимы — +30 с лишним? Я потревожил охранника и спросил, где расписание. Он вежливо подсказал, что расписание в двух разных местах и снова задремал. А, может, не задремал, а подумал, что в такой необычайно жаркий для зимы день слишком много велосипедистов пытается уехать на поезде в Цумеб.

Большая стопка распечатанных расписаний поездов лежала у кассы. В кассе было пусто, на платформе тоже. На стене у платформы 1 висело ещё одно расписание. Нужного поезда сегодня не было.

Поезда в Цумеб, ближайший крупный пункт к земле Бушменов, ходят три раза в неделю. Зато сегодня есть поезд в Уолфиш-бей. Траектория, которую я так долго выбирал для велопохода, неожиданно изменилась. Изменилось практически всё путешествие по Намибии и всё из-за поезда в Цумеб, которого не было в тот вечер.

Я пробежал по магазинам Виндхука. Купил пару больших 200 гм. шоколадок, изюм, печенье и к вечеру вернулся на вокзал.

Ближе к вечеру народ стал подтягиваться, женщины с корзинами и большими тюками, мужчины в шапках и драповых пальто. На дворе зима +20С, ночью холоднее. В кассе спросил билет со скидкой, но кассир буркнул, что со скидкой надо покупать заранее. В выходные дни билет со скидкой не продаётся. Кроме того, у меня велосипед, за который надо заплатить, даже если его разобрать. Билет можно купить в сидячий вагон или первый класс (лежачий). Кондуктор проводит меня к поезду и показывает, чем отличается один от другого. Самое интересное, что по цене это никак не отличается! Конечно, давайте в первый. В первом классе почти как в нашем купейном, только всё поменьше. Столик поменьше, кровати поменьше. В моё купе больше никто заходить не стал. В поезде я был единственный «белый», и чернокожие африканцы по умолчанию решили от меня сегрегироваться. Загрузился,значит, раскидал велосипед на багажных полках и лёг на верхнюю полку. Понятно, что никакого постельного белья и чая не предлагали. И немые здесь не ходят и не кидают книжки с кроссвордами на кровать, цыганки не обольщают шалями и прокопчёные тётки не торгуют омулем.

Главное — переночевать, а точнее просто добраться в нужный пункт —Уолфиш Бэй. Окно можно было открыть и вдыхать свежий пустынный воздух, а можно было зашторить маленькой рольставней. Билеты проверяли многократно: на выходе на перрон, потом у входа в вагон, потом ещё пару раз в вагоне.

Я старался не проспать начало светового дня, но проснулся в 6.30, когда уже светало, и поезд подходил к Уолфиш-бею. Поезд мерно постукивал и старался быстрее проскочить в облако песчаной пыли, которое сам же и создавал. Самое интересное, это то, что в составе было всего два пассажирских вагона, за которыми тянулся грузовой состав в 20 вагонов. Везде песок, и не просто песок, а стометровые дюны песка. Пустыня Намиб. Песок и рельсы. И никаких проводов. Тепловоз выпускает клуб чёрного дыма и снова проскакивает сквозь облако песка. Навстречу поезду ничего не движется. Вокруг вообще ничего не движется. Звук поезда тонет в бездонной пустыне. Расстояние в 400 км. поезд шёл целую ночь.

Из истории Намибийской ж.д.

Стимулом для строительства железной дороги в Намибии было говно ... ладно-ладно, гуано. Первую ветку в Намибии длиной в 20 км. построили англичане для транспортировки именно этого гуано.

Уолфиш-бей

Особенно здесь смотреть нечего. Поэтому выезжаю на дорогу к дюне №7. Это такая стометровая песчаная гора. С неё катаются на досках, сэндбордах, на квадроциклах. Несмотря на суету вокруг, по песку бегают шустрые намибийские жуки и ящерицы, которые делают зарядку. Ящерица задирает лапы вверх поочерёдно, потому что летом песок ужасно жаркий. Стоять на нём на всех лапах сразу неудобно. А жук утром выбегает на верхушку дюны, потому что утром на дюну с океана оседает влага. Жук получает эту благодатную влагу и, таким образом, не чувствует усталости целый день. Жуку много ли надо для бодрости.

Асфальтовая дорога к Дюне обильно посыпана песком. Не потому что на дороге гололёд, а потому что вокруг песок. Песок — это новая для меня стихия. Он будет сопровождать меня по всей Намибии: скрипеть на зубах, высыпаться из ботинок, царапать фотоаппарат, мешать продвижению велосипеда и устраивать песчаные капканы в низинах.

От Уолфиш-бея до Свакопмунда — 30 км. очень оживлённой трассы. Но это очень красивая дорога, дюны вплотную подходят к океану.

Свакопмунд — собственно исходный пункт велопохода в Дамаралэнд. Дальше — грунтовки, мало воды, песок, чёрные скорпионы и никакой тени. В Свакопмунде отправляю открытки с видами и марками Намибии. К вечеру — выезжаю в Хентис-Бэй. До туда добрых 70 км. Машин мало, дорога покрыта песком, пропитанным солёной водой. Почти бетон, но без разметки, темнеет и ориентироваться не на что. Дорога ровная и я мчусь в ночи, слева шумит океан, справа молчит пустыня. Вот и посёлок. Надо найти полицейский участок и там заночевать. Велосипед покрыт коркой песка, пропитанного солёной влагой с океана. Всё это скрипит и не катит. У одного домика слышу разговоры и стучу в дверь, спрашиваю насчёт полицейского участка.

— А что тебя ограбили?

— Да нет, хотел там заночевать.

— Так у нас заночуешь.

Закатываю велик прямо в дом. Хозяин большой рыбак и занимается ловлей океанской рыбы — акул, скатов и т.д. Всё, что меньше 100кг. — это рыбёшка. Как обычно разговоры, открытки. Хозяева — Марина и Спайкер оказались изумительно чуткими. Расспросили о маршруте. Рассказали, что слонов я вряд ли увижу. Но могу встретиться с человеком, который этих слонов считает и каталогизирует — занятие у него такое — подсчёт слонов, профессиональный слоновий счетовод. Меня сразу предупредили, что вне Национальных парков слонов увидеть сложно. Тем не менее, у меня есть шанс, поскольку район, который я пересекаю на велосипеде, иногда пересекают и стада слонов. И если наши пути пересекутся — будут возможны несколько исходов, но звонок слоноведу точно не поможет. Более того, хозяйка дала мне адрес своих родителей, которые проживают в маленьком посёлке Уйс, прямо по маршруту следования. Спайкер заливает воды в бутылки и ставит их в холодильник на заморозку.

Утром, плотно позавтракав, я покупаю сим-карточку. В Намибии юаровские карточки не работают, а свои стоят жутко дорого. Только сама симка стоит около 240 рублей плюс какая-то мелочь на счёт. Короче, дешевле спутниковый телефон. Но для самостоятельных походов по Намибии какая-то связь нужна обязательно.

У белых людей — обязательно пара темнокожих слуг. Темнокожая служанка пытается помыть за мной посуду, я её отгоняю. Она смотрит на меня как на нарушителя порядка. Другой слуга пытается помыть мне велосипед, но из антирасистских побуждений я и его отгоняю как назойливую муху. Тем самым лишаю его работы. Чистим цепь, смазываем и готов к очередному переходу — Хентис-бей - Шпицкоппе.

Правда, надо было выезжать пораньше. Лучшее время —до 12.00, потом очень жарко. Но с другой стороны, после 12.00 тоже надо чем-то заниматься. Поэтому какая разница, когда отправляться. Ближайшие 70 км. — это сплошной песочно-каменистый грейдер, солнце, песчаные ловушки и разбитая дорога. Возможности пополнить запасы воды нет. По дороге даже встать негде пописать, ни столбика, ни знака, ни деревца, ни кустика. Сплошь пустыня и редкая травка. Ни капли воды.

Вот, наконец, появляется гора. Вроде близко, но час, два, три, а гора на месте. Хотя ноги устали, воды значительно меньше, песка на зубах больше, нос обгорает, как его ни мажь. Бесполезно! — помазал, вспотел, сгорел.

Вот, наконец, другая гора на горизонте, час, два, три. Уже темнеет, показался большой Шпицкоппе. Пять, десять минут, пятнадцать. Свет гаснет. Вокруг темнота. У сворота останавливается грузовик, из него выскакивает какой-то дядька и спрашивает куда я еду. Он — Джеймс, едет к малому Шпицкоппе ковырять из горной тверди топазы и прочие камни. Предлагает мне купить пару камней, я отказываюсь. Потом предлагает мне угостить его чем-нибудь, даю хлеба. Джеймс радостный прощается со мной и говорит, что на ферме есть человек, там можно остановиться.

—Осторожно, собаки там злые. Это мои собаки.

До фермы пара песчаных ям и вот уже залаяли собаки. Вижу костёр. У костра кто-то шевелится. Ко мне подходит пастух. Он — Эрик, или на языке химба Венеруру (что значит —«сын, вызывающий зависть у других родителей»). Для пастуха народа Химба неплохо говорит по-английски.

—Ух, дружище, как хорошо, что ты заехал. Я уже целый месяц тут один. Козы, собаки. Скучно. Народ ушёл в город, меня оставили присматривать за стадом. Ешь курицу! (ем курицу) Разные люди ходят иногда воруют коз. Меня дядя попросил приехать на зиму, посторожить стадо. Вчера одну козу укусила змея, она сдохла (показывает мне дохлую козу).

Венеруру подбрасывает дровишек в костёр, показывает мне домик, где можно спать. В домике темнота, как и везде, в пулевые отверстия в стекле дует слабый ветерок. Керосина нет, масла нет, людей нет. Глушь. Забираюсь в спальник, Венеруру сторожит овец и спит в своей стайке.

Дом Венеруру

—Эрик, а откуда дыры в стекле?

— Соседи приходили разбираться с хозяином, хотели пару коз отобрать.

— И что?

— Он в них выстрелил.

Рано утром делаем кипяток. Зелёный чай Эрик не пьёт. А вот лапшу Роллтон и печенье ест с удовольствием. Сидим болтаем, ещё темно.

— Я без кофе не могу (идёт доить козу). Достаёт маленький кофейник, сыпет туда кофейный порошок и заливает молоком. Получается вполне приличный кофе. После кофе идём за водой к насосу.

Вот такая простая жизнь у Эрика-Венеруру. Утро, дрова, козы, кофе, сходил за водой, приготовил обед и уже вечер. Сиди у костра, жди незваных велосипедистов. Я дарю темнокожему другу пару открыток с видами Столбов и фото дерева в белой пятнистой шкуре.

Большой Шпицкоппе: встреча с родственниками слонов

Большой Шпицкоппе удивительная гора, которую видно километров за 50. Скальные стены её давно облюбовали южноафриканские альпинисты, но ещё раньше на заре человечества эти стены облюбовали бушмены и оставили здесь свои наскальные рисунки, которые сохранились до сих пор. Летом на гору забраться труднее, чем зимой, потому что летом камень накаляется как печка, и притронуться к горе невозможно. Гулять по Шпицкоппе в любое время года не просто. По сути, это огромный округлый валун, на который легко забежать, но вниз спуститься бывает скользко. А в окрестностях не так много людей, которые смогут прийти на помощь.

Зато в окрестностях Шпицкоппе обитают интересные звери. Например, хайрекс (procavia capensis). Хотя размером хайрекс с крупного суслика, ближайшим его родственником являются слоны. Слона и хайрекса сближает и строение черепа, и стадный образ жизни. Любимое занятие хайрексов — шумное общение и прогревание на солнце.

Кроме хайрекса, на солнышке любят погреться игуаны разных цветов и размеров. Одна из них, размером с небольшого крокодила шумно юркнула в кактусы, я же отделался лёгким испугом. Кстати, растительность вокруг Шпицкоппе изобилует редкими для средней полосы деревьями и растениями. Например, такими как кокербум (aloe dichotoma), бассия и ядовитое дерево (euphorbia virosa). Сок последнего бушмены смешивали с личинками особого вида жуков при изготовлении яда для стрел, противоядие от которого до сих пор никем не найдено.

Спайкер из Хентис-бея говорил, что на вершину Шпицкоппе имеется всего один маршрут, а в опасных местах вбиты крючья и цепи для страховки. Но я эту тропу не нашёл, а спросить было не у кого. Вокруг только слонопотамы, игуаны и дикие пчёлы. Из людей за день мне повстречалась одна бабушка с дровами и юаровские туристы, которые сами ничего толком не знали, но угостили меня бильтонгом (сушёным мясом) и водой.

К вечеру я вернулся к Венеруру, который сразу предложил мне целую кастрюлю еды, я с радостью посмотрел внутрь, и чуть не блеванул прямо в эту кастрюлю. В ней плавали варёные летучие мыши и смотрели на меня сварившимися глазами. Зато Джеймс, который с тех пор как я угостил его хлебом, ничего не ел с аппетитом сидел на стуле из старой канистры и хрустел крылышками.

Спать Джеймс предложил в его хибаре без крыши.

— Джеймс, а что делать если дождь?

— О, дождь, это большое добро. Вообще, когда наступает время дождя, я ночую у сестры. Дом без крыши — удобно, можно развести костёр прямо у кровати. Джеймс предложил пить чай. Джеймс — бушмен, потому пьёт исключительно бушменский чай — ройбоос с сахаром и молоком. После чая Джеймс возвращается к любимой теме:

— Слушай, ну купи пару топазов! Тогда я смогу купить новую покрышку к своему пикапу. Джеймс достаёт пакет с камнями и начинает раскладывать передо мной.

— Зачём мне камни, Джеймс? Мне далеко ехать, от камней одна тяжесть.

— Это ты прав. Ну, хоть один камешек купи. Тогда я куплю себе сигареты.

— Сигареты я тебе и так дам. Джеймс курит Приму канской табачной фабрики и выпускает едкий дым.

— Ты хороший человек, я тебе дам камней. Вот бери (даёт мне какие-то камешки.) А, может, пару штук купишь? Для друзей. Смотри, какие топазы! А я куплю себе резину.

Утром я пытался выехать на дорогу в Уйс, но, накатав километров 15 вокруг Шпицкоппе, ничего не нашёл. Карта АА сыграла злую шутку, той дороги, которую я искал, не было. Она была только на карте! Спас меня грузовик-водовоз, который возил воду в лагерь британских киношников. Киношники неподалёку от Шпицкоппе снимали фильм «10000 лет до н.э.» Я тайно проник с водовозом на территорию лагеря, а потом он меня подбросил к дороге на Уйс. Я попросил водилу оставить в цистерне воды, чтобы заполнить свои фляги. Набрать воды в цистерне водовоза оказалось непростой задачей. Воды было на дне, а дно было зелёным и скользким. Добраться до него можно было только забравшись в саму цистерну. Старик спросил, не буду ли я возражать, если он снимет обувь и заберётся в цистерну с ногами. Я мягко отклонил такое предложение, уж лучше я сам ноги пополощу. Но я решил эту задачу по-другому - зацепился за край люка, а второй рукой с бутылкой дотянулся до воды и зачерпнул. УРА! А бока цистерны и правда скользкие, я чуть не искупался. Ну и что, что на дне плесень, вода-то чистая. Впереди меня ждёт безводие. От Шпицкоппе до Уйса идет самый неприятный участок — воды мало, песка много, жарко, дорога разбитая и сильно не разгонишься. Пересекаю сухое русло р. Омаруру, сплошной песок, велик можно вставить в песок и он стоит. От долины Омаруру до Уйса ещё далеко, а уже темнеет. Машин нет, воды тоже. Попадаются разрушенные колодцы, дома из жести. Вдоль обочины — огромные автошины—памятники. Темнота, но луна светит как отличный прожектор.

Где мне искать домик родителей? В темноте виднеются огоньки, час, два, огоньки уже ближе. Краснеет огоньком телемачта Тарарара-тарарара-тарарарара. Nokia tune. Это же телефон звонит. Я вошёл в зону досягаемости. Марина спрашивает, скоро ли буду в Уйсе, там меня ждут, а я всё не еду. Говорю, что уже подъезжаю. У въезда в село встречает пикап - это Джоуи и дядя Бут. Везут домой. Дома кастрюля супа.

— Мы думали, ты вчера приедешь, поэтому мяса не осталось, зато есть суп и варенье из фиников. Утром узнаю, что кошки и собаки залезли в рюкзак и сожрали пакет бильтонга. Жалуюсь Джоуи.

Джоуи катает меня по Уйсу и показывает примечательные места. Сначала едем на цинковую шахту, которая превратилась в огромное озеро. Затем едем в магазин, чтобы купить продукты. Но магазин закрыт на учёт — выходит белая хозяйка и рассказывает, что ночью забрались темнокожие грабители и увезли на тележке сейф с пенсией. Сейф не открыли и бросили валяться на пустыре. Едем посмотреть на сейф. Затем - на магазин одного чернокожего, который сожгли его однокожие друзья. В Уйсе есть китайский магазин Дзинь-Бо-шоп, где не весёлый дядька из провинции Фуцзянь торгует термосами, носками и бижутерией. А не весел он оттого, что термоса не берут, а носки местному населению и вовсе не нужны — босиком по песку приятней и дешевле. Место отвалов с шахты — тоже интересное место. Его купил один немец и стал делать из отходов кирпичи. Трудоустроил полпосёлка. Короче много примечательных мест. Но главное — это гора Брандберг, которая трудоустроила почти всех окрестных темнокожих. Они спозаранку уходят туда с мотыгами и молотками ковырять топазы и аметисты. Живут там днями и неделями. Повезёт — может, алмаз попадётся. А туристы купят. Чаще, конечно, туристы покупают стекло, а думают, что это топазы и аметисты. Но приезжают немцы-эксперты и скупают нужные камни по дешёвке, а потом продают дороже в Германии.

От Уйса — до р. Ухаб очень приятная дорога. 50 км. Тучи мух и тучи пыли. Вежливые водители приближаясь — притормаживают, чтобы не сильно пылить на меня, а отъехав с удовольствием начинают пылить. Но мне уже всё равно. У р. Ухаб — деревушка и магазинчик «Экономный магазин У Джонни». Сам Джонни проходил мимо и сыграл по моей просьбе на оуту — лучковом инструменте народа Дамара. — А поставить палатку здесь можно? — Ставь на здоровье. Слоны далеко ушли.

Джонни рассказал, что он на пенсии и решил открыть бизнес.

В магазине ничего особенного не было. Обычная африканская бакалея. Но почему-то именно в занесённой песком деревне, перед мостом через р. Ухаб мне захотелось холодной Кока-колы. Купить её можно было только у Джонни. Пить Кока-колу в другом месте я бы не стал. Но в магазинчик к Джонни газировку привозят раз в неделю на грузовике из Корихаса, а поскольку электроэнергии нет, то холодильник работает от генератора, бензин для которого стоит немало. Вот такая сложная жизненная схема, и я решил в ней поучаствовать.

Деревня вся занесена песком, как будто стоит на пляже, только море рядом высохло. Часть деревенских жителей сидела в магазине «У Джонни» и пила пиво из огромных бутылок. Другая часть деревенских жителей сидела у костра у глиняной хижины и варила баранину. Кто-то периодически подъезжал на колеснице из двух ослов и присоединялся либо к тем, кто пил пиво, либо к тем, кто варил баранину. Не исключено, что те, кто пили пиво, потом шли варить баранину, а те, кто варили баранину, периодически заходили в гости к тем, кто пил пиво. Так они одновременно пили и ели, для разнообразия ходили друг к другу в гости, смеялись и разговаривали. Я купил большую бутылку Кока-колы и поболтал с теми, кто пил пиво. Потом пошёл к варившим баранину и в котелочке сварил себе кипятка и угостил их карамелью. Поговорить с варившими баранину не удалось, никто не понимал по-английски. Но и без языка всё было понятно: здесь — баранина, там — пиво, вверх по р. Ухаб — слоны, везде песок, а на небе луна и звёзды.

На следующий день я сделал необыкновенное открытие: все дороги в Дамараленд это дороги разного песка. Они покрыты песком разного цвета, который в разное время дня переливается по-своему. Это наблюдение подтвердилось и далее. По дороге на Шпицкоппе это серый песок, до Уйса это песок светлокоричневатого цвета. До р. Ухаб это другой коричневатый, кофейный оттенок. От Ухаба до Твифельфонтейна — красный песок. От Твифеля до Корихаса это снова не похожий на другие цвета песок. А от Корихаса до Оучо это уже и вовсе асфальт, а холмы, которые окружают дорогу и похожи на шкуру леопарда. Похоже, что этому открытию я обязан именно велосипеду. Ни один участок дороги через Дамараленд не повторялся — и песок, и рельеф всё время менялись.

Фотограф на похоронах

От моста через Ухаб надо проехать несколько километров до развилки на Твифельфонтейн. Не доехав до развилки, я увидел странную процессию. Так и есть — похороны, с народными и церковными песнями. Я уточнил у прохожего — нельзя ли присоединиться. Он сказал, что все, кто проходит мимо могут и должны присоединиться. На маленьком кладбище собралась вся деревня. Хоронили сразу двоих — маленькую девочку, которая умерла неизвестно от чего и парня, который разбился на мотоцикле. Затем люди стали петь псалмы на клацающем языке Дамара, что весьма интересно. Народ подходил ко мне, жал руку и спрашивал, откуда еду и куда. Старейшина в шляпе и с палкой тоже пожал мне руку и пригласил на трапезу. На трапезе не было никакого алкоголя, много мяса, риса и макарон, газировка. Больше походило на совместный банкет. Один из жителей спросил: &emdash Ты собираешься фотографировать? Я ответил, что не собирался, но не возражаю. Тогда меня накормили двойной порцией и дали задание: сначала сфотографировать всех женщин, потом старейшин, потом старейшин с жёнами, потом одну семью, потом другую, потом братья захотели свои портреты, потом матери попросили сфотографировать их детей. Я бегал и только успевал принимать заказы. Брат с сестрой, друг с подругой, мать с сыном, дедушка с внуком. Люди хотели сфотаться, не важно когда и где, если есть возможность. К тому же, фотографию можно сразу посмотреть. Все забыли, зачем они собрались. Женщины позировали и улыбались, мужчины тоже. Дети плакали и пытались убежать от страшного белого дядьки с чёрной бякой, старухи ворчали, но не сопротивлялись. Всем было увлекательно. Наконец, мне стало очень жарко от проделанной работы, я выпил воды и стал прощаться. По дороге на Твифельфонтейн меня обгоняли повозки, запряженные ослами. С них радостно махали руками и кричали, чтобы выслал фотки.

До Твифельфонтейна дорога была почти изумительной для грунтовки в сердцевине Дамараленд. Пару раз я съезжал на тропы, чтобы посмотреть на разные скалы и леса. Но оттуда меня прогоняли стаи голодных мух и колючки, которые проникали в резину и ботинки. Колючки были настолько крепкие, что я проколол два колеса одновременно, а резина была в мелких дырах. Сквозь неё как через решето можно было бы сливать макароны. Я снял оба колеса, очистил от колючек, починил камеры, перенёс на руках всё до главной дороги и поехал дальше, больше не сворачивая на «колючие» тропы.

После сворота на Твифельфонтейн слоны на дороге &emdash не редкость. Кроме того, это особая порода слонов — пустынные слоны, они очень агрессивные и могут стоять на дороге очень долго. На моё счастье этих слонов я не встретил, поэтому казалось, что всё это сказки про злых зверей. Но в Намибии, именно в этой части существует запрет на езду после наступления темноты. Поскольку животные, которые здесь обитают — носороги, слоны, гиены и так далее ведут ночной образ жизни. А днём они ленивы, сыты и отдыхают.

После питья на фотосессии мне сделалось не очень хорошо. Воду из скважины пить можно, но эта вода была из бака и меня немного мутило. Я поставил палатку под одиноким деревом, вокруг было открытое пространство и холмы. На случай атаки слонов заберусь на дерево, всё в порядке. Я почти заснул, когда раздался вой. Отчётливый, но далёкий. Вой повторился, но в другой стороне, потом вокруг всё завыло, затявкало и затихло. Минутное смятение &emdash а вдруг это гиены (скорее всего шакалы) учуяли дефицитный запах мяса велосипедиста? Я выглянул из палатки и посмотрел по сторонам — тишина. Забрался в палатку, опять всё вокруг завыло, заиграли какие-то жуткие тявкающие трели. Бояться или не бояться? Спать уже не хочется. Но потом всё утихло, и я проснулся только утром. Это была самая музыкальная ночёвка в моей жизни.

Десять километров глубокого сыпучего песка до Твифельфонтейна к базальтовым останцам и 10 обратно преодолевать мне не хотелось. Поэтому я скоро я был у перепутья: влево — попадёшь в Пальмваг и Берег Скелетов, вправо — Корихас и Каменный лес. Я выбрал Каменный лес.

На одном из подъёмов мне на встречу едет белый микроавобус, останавливается и женщина-водитель расспрашивает меня о маршруте. Из автобуса протягиваются руки с конфетами и энергетическими плитками, бутылка с водой. Оказывается, в авто сидят велосипедисты из Голландии. Часть пути они катаются на великах, а часть пути преодолевают на микроавтобусе, ездят на экскурсии и везут велики в маленьком прицепе сзади. Путешествие почти в моём формате.

На пути в Корихас постоянно попадаются вывески: «Окаменелый лес». На самом деле, это проделки местных жителей. Окаменелый лес — один, и находится он где-то в 20 км. от Корихаса. Окаменелости встречаются повсюду, но Лес окаменелых деревьев там, где стоит будка с кассиром. Редкие туристы подъезжают именно в эту точку. Нужное место вы не пропустите, потому что увидите нехитрую инфраструктуру, т.е. стоянку, будку с кассиром, сувенир-шоп, туалеты и навес от солнца. Удивляет и радует в Намибии то, что подобного рода инфраструктура явление пока относительно редкое. Сам окаменелый «лес» представляет собой скорее окаменелый лесоповал. Около 200 млн. лет назад стволы деревьев были вынесены речным потоком на берег реки, от проникновения в структуру дерева кварца они законсервировались. Большая же часть окаменелостей пока находится под землёй и специально не раскапывается, чтобы тем самым сохранить народное достояние от растаскивания туристами на сувениры. А соблазн велик — ведь в тени этих деревьев прогуливались редкие в наши дни динозавры.

По дороге попадаются лавки, где разложены камни, мелкие поделки и разные «сувениры». Продавца нет, но как только я взял в руки куклу, сразу увидел, как из деревни к лавке устремился продавец. С ним ещё пара мальчишек. Они продавали сувениры, но при желании покупателя конвертировали их в футболки и сигареты «Беломорканал».

От Корихаса до Оучо начался асфальт, сильный ветер и термитники. Последние я ранее не видел и потому сначала предположил, что это огромные кучи, оставленные ориентировочно слонами. После грунтовок и вязкого песка одолеть 130 км. за день казалось плёвым делом. Первые десятки километров термитники только и мелькали. Потом стало тяжело, начался подъём. Это мне на 24 скоростях было тяжело, а местные жители на своих двухколёсных драндулетах обгоняли меня только так. Когда мимо продребезжал очередной босоногий велосипедист и весело мне улыбнулся, во мне заговорила теория расизма и дух соцсоревнования. После пары десятков километров, провожая глазами чёрную точку на горизонте, я понял всю несостоятельность Моей Борьбы. После этого в какой-то момент времени (перегрелся) у меня начался делириум — мне казалось, что я постоянно еду в гору. Линия горизонта предательски поднималась вверх и не опускалась. В этом постоянном подъёме я понял, что стал очередной жертвой заговора атлантистов, африканских асфальтоукладчиков и слонов (кто-то же виноват). И снова в голове затарабанил Боб: Осторожно! Чёрная душа, чёрная как чёрный янтарь. Caution ! Дорога горячая! Crazy muthafunking!

В Оучо из последних сил доехал до продуктового магазина, купил банку компота, банановый хлеб, яблочный сок и под наблюдением местных жителей всё это съел. В Оучо закончился первый этап велопохода, похода по абсолютно разным дорогам Дамараленд. Уже стемнело, но мне хотелось добраться до Очиваронго, откуда отходит поезд в Цумеб. Но вечером выбраться из Оучо не просто. Местные жители давно об этом знали, а я нет. Поэтому они немедленно решили мне помочь. Человек пять стояли на обочине и стопили транспорт, а я безучастно стоял в сторонке как хижина Дяди Тома. Как будто мне и не надо в Очиваронго, чтобы успеть на поезд в Цумеб.

Остановился почтовый курьер, который точно остановился только потому, что его попросил старый приятель и соплеменник. Совершенно молча он довёз меня до Очиваронго. В Очиваронго я выяснил, что поезд в Цумеб будет только завтра. Поэтому остаётся один вариант — застопить фуру или «комби» в Цумеб. Вот уж этот редкий поезд в Цумеб! Никак не получается его встретить.

Постояв на бензоколонке пару часов, я познакомился с бензоколонистами и они систематически мне сообщали, кто куда едет, а я подходил и спрашивал насчёт подвоза. Один из водителей «комби» согласился. Мы привязали велик к тележке, в которой везут груз и помчались в Цумеб.

К бушменам

В Цумеб я приехал в 2 часа ночи. На улицах мёртвая, но не зловещая тишина. Ко мне подошёл какой-то человек в военной форме и подсказал как дойти до полицейского участка. Там меня радушно встретили всем участком, вопросами не заваливали и отвели место для ночлега. На следующий день надо было выяснить состояние дороги в Цинцабис, административный центр Бушменленда. Я оставил часть груза в Цумебе (в доме бушменского народного творчества), набрал воды и покатил в сторону Цинцабиса, а точнее Омбили. Это смотрительница музея мне сказала, что в Цинцабисе особо о бушменской культуре не узнаешь, поэтому надо ехать в Омбили. А дорога туда плохая. Дядька на тракторе у ж.д. станции сказал, что дорога хорошая. Оба эти человека оказались правы. Дорога в Цинцабис то хорошая, то плохая. Но в основном — грунтовая и пыльная. Зато машин мало, поэтому пыль лежит тихонько, поскольку поднимать её некому. Разве только ослиным повозкам, которые с номерами, но вообще-то и они редкость. Что хорошо (нет пыли), но не очень - спросить, как добраться до Омбили не у кого. Разве только у местного фермера, который выращивает апельсины. Дорогу он не знал, но апельсинов дал и целую сетку (5кг.)

Остановил машину, которая сильно пылила. Женщина ехала домой на ферму, где они с мужем разводят антилоп и гепардов для охоты. На ферму приезжают охотники из Европы, расстреливают гепардов и антилоп и довольные собой и рогами антилоп уезжают на родину писать отчёт о суровости Африки. Как доехать до Омбили женщина не знала, потому что большую часть времени была занята разведением гепардов и антилоп, а также приёмом важных гостей — европейских охотников.

На карте деревня Омбили не обозначена. На чьих-то картах, возможно, и обозначена, но не на моей. Поэтому должен признаться, что в Омбили я ехал наобум, да ещё и с корыстным желанием купить дешёвых сувениров. А у бушменов так не принято. Поэтому я ездил вокруг да около Омбили целый день, сбивал палкой незрелые бананы и пугал редких птиц, но никак не мог найти то, что надо. Почти доехал от Цинцабиса до Ошивело — а это совсем в другую сторону. За всю дорогу попался только один пыльный пикап, который не остановился. Из полезных объектов никто и ничто не встречалось, даже дорожные знаки. Попадались шакалы, но от них мало пользы. Делать было нечего, и я прекратил решать головоломку под названием Омбили. Переночевал в высокой траве, а утром проснулся от необычайного холода. Правда, сразу после восхода солнца наступает быстрое тепло, жара и прокол колеса. Я вернулся к дороге на Цинцабис. Она вроде и не унылая - пальмы, лес, апельсиновые фермы, но после Дамараленда не увлекала — слишком ровная. Доехал до Цинцабиса. Цинцабис это окультуренная бушменская деревня вся в песке, что на велике не покатаешься. Бушменская бабушка мыла внука в корыте, он визжал и расплескивал редкую для этих мест воду. У входа в сельмаг грелись старейшины и о чём-то кликали. Поговорить с ними не удалось, по-бушменски я не умею. Местный предприниматель предложил купить пальмовых семян-магалани, которые он не очень искусно превратил в сувениры-подвески. Вот Дамара — те мастера, а этот оказался не умельцем. Поэтому я его угостил апельсином, а он меня семенами. Затем я стал собирать семена сам, поскольку они валялись под ногами. Помимо магалани я набрал ещё и семян акации в стручках, похожих на уши. Затем местные девушки предложили сходить в гости к бабушке, которая продавала бижутерию из разных скорлупок. Я заинтересовался. Мы прошли/проехали по единственной более-менее жёсткой поверхности в деревне Цинцабис. Оказалось, что это взлётно-посадочная полоса для самолёта президента. Самолёт президента не часто прилетал в Цинцабис, поэтому полоса погрузилась в песок.

У бабушки был целый ящик добра, но бижутерии не оказалось — местный предприниматель повёз на базар в Цумеб продавать. Я попрощался с жителями и огородами, где зрели арбузы, вернулся в центр деревни. В деревне повстречался с двумя активистами из Кореи, которые занимались переписью населения, не сдавшего анализ крови на ВИЧ. Перепись они проводили зря, потому что никто в деревне не сдавал анализ крови на ВИЧ и даже не собирался. Зато вместе сходили в сельскую школу. В местной школе учатся дети со всей бушменской округи, в школьном огороде растёт кукуруза и другие злаки и овощи. Детей ежедневно кормят кашей «пеп», а потом дети идут домой пешком километров 7-8. Для бушмена это нормально. Вообще, бушмены это общее название для целой группы племён, которые занимаются охотой. Есть, например, такое племя — «спящие на деревьях». Местные жители занимаются выращиванием кукурузы, манго, но это не совсем бушменские занятия. Бушмен — это охотник, а не крестьянин. Он ходит по бушу и стреляет из крохотного лука в антилоп. А правительство принуждает оставить их это приятное занятие и осесть в домах. Хотя дома предоставляются бесплатно. С виду — хорошие дома, но внутри этого дома ничего нет! Потому что для бушмена дом — в буше, то есть в лесу, на воздухе, среди растений. Зачем ему диван-кровать и часы с кукушкой? В Цумкве бушмены до сих пор ходят в набедренных повязках и стреляют из луков отравленными стрелами. Но туда ехать у меня не было времени. И я поехал обратно в Цумеб.

Хоба и Хрутфонтейн

Из Цумеба по отличной асфальтовой дороге направился в Хрутфонтейн. Специально подрасчитал ехать ночью. Ночью машин мало, а зверей много. Со всех сторон раздавались какие-то не злобные звуки: клацанье, блеянье, щёлканье. Иногда это были антилопы куду, но иногда это были простые коровы. За 20 км. до Хрутфонтейна я остановился и разлёгся под огромным деревом марула, из семян которого варят пиво. А утром уже ходил пешком по неземной поверхности — метеориту Хоба. Метеорит невелик — всего три метра в длину и объёмом 9 кубов, но поскольку почти на 82 % состоит из железа, весьма тяжёл — около 60 тонн. Метеорит Хоба рекордсмен в двух дисциплинах: он считается самым большим метеоритом на планете Земля и самой большой естественной массой железа. Он ещё относительно молод, его земная жизнь насчитывает всего 80.000 лет. Годы шли, и небесное тело постепенно теряло в весе и «похудело» на несколько тонн. В этом ему помогали не столько эрозия и коррозия, сколько 1) учёные, которые брали кусочки железа «на пробы» 2) посетители, которые отпиливали и отрубали кусочки «на память». Человек неисправим и оставляет следы своей культуры вандализма (распилы) даже на межпланетарных частицах. В результате вес метеорита уменьшился почти на тонну. Сам метеорит приземлился очень удачно - между двумя крупными населёнными пунктами Хрутфонтейн и Цумеб - отправными точками для исследования Земли Бушменов (Бушменленд). От метеорита я доехал до Хрутфонтейна — кукурузной столицы Намибии. Здесь есть музей местного быта и магазины, но я продолжил собирать редкие семена и стручки, пополнив свою коллекцию стручками дерева джакаранда, которые легко заменяют маракасы-погремушки. В центре Хрутфонтейна есть длинная травяная лужайка, которая сплошь усеяна телами местных жителей. Такие зелёные газоны с местными жителями — не редкость. И не поймёшь — то ли это бомжи, то ли лентяи, то ли работяги, которые решили устроить полуденный отдых. Лежат на траве и загорают. Я тоже нашёл себе кусочек лужайки, чтобы позавтракать. Моментально передо мной устроились два пацана и стали молча клянчить еду, но получили по карамельке. Вообще, попрошайничество это довольно редкое явление для Намибии. Попрошайки попадались только в ЮАР в больших городах. Один такой просил денег, утверждая, что он растаман и поклонник Боба Марли, и я ему должен помочь деньгами. Я не стал ему объяснять, что для «растамана деньги это способ обмана», а совокупный доход на душу населения в ЮАР намного больше, чем в России. Но решил не озадачивать его, а пожелал удачи и угостил карамелькой. Наверно, количество попрошаек зависит от числа благосостоятельных людей. Чем больше благосостоятельных, тем больше попрошаек. В Намибии попрошайки глаза не мозолят, может, богатых меньше и потому просить не у кого. А, может, гордость не позволяет.

Обратно в Виндхук

Из Хрутфонтейна надо было выехать сегодня же. Во-первых, делать здесь особо нечего, во-вторых, надо попасть в Виндхук на следующий день и оформить визу в Ботсвану. Мне уже надо было торопиться на конгресс в Дурбан.

Я выехал подальше от города и стал ловить грузовик. Самое интересное, что остановился грузовик с коровами, который шёл в противоположном направлении. Весёлый темнокожий дядька спросил, куда надо — я сказал в Виндхук. Водитель сказал, что он сейчас закупит продуктов в Хрутфонтейне и по дороге обратно подвезёт меня в Очиваронго. Я, на всякий случай, продолжал стопить. В итоге, поехал в Очиваронго в коровьем грузовике, а велик запихали прямо в кабину. Водитель оказался из племени Дамара. Он пояснил, что из всех племён Намибии самые непредсказуемые это Овамбо, и потому в Овамболенд самый высокий уровень СПИДа по Намибии. Со всеми остальными племенами можно дружить. В Намибии несколько основных племён: Овамбо, Нама, Эреро, Дамара, Химба и Бушмены. Земля Нама — это юг страны, от них произошло название страны. Овамбо проживают на севере, северо-востоке, в Овамболенд. Дамара живут от Усакоса до Каманъяба, это Дамараленд. На север от Дамараленд живут Химба, это Каоколенд, где женщины ходят в юбках из тонких полосок кожи и не носят бюстгальтер.

С мыслями как бы устроить велопоход в Каоколенд я чуть не уснул, а было уже поздно и в Очиваронго. В Очиваронго на протяжении нескольких часов я пытался устроиться в нужный грузовик в Виндхук. Наконец, часа в четыре ночи подъехал грузовик с ЮАРовскими номерами. Водитель предупредил, что в кабине холодно — нет печки. Я ответил, что к холоду привык. Оказалось, что холодно — не то слово. В кабине был свой микроклимат. Разве только сугробов не было. Я вытащил спальник и укутался, но всё равно было зябко. Грузовик совершал воистину суворовский переход из Рунду до Виндхука, потом в Йоханнесбург через Ботсвану. То есть по нужной мне траектории. Если я успею оформить визу в Ботсвану, то транспорт искать не надо. В машине не работала печка, но работало радио. Включили радио, стало чуть теплей. По радио передавали последние намибийские новости, потом объявления. В Намибии не редкость услышать автостопное объявление. К примеру: «Приятной женщине требуется попасть в Очиваронго. Буду ждать у здания Пупкевиц-моторс.» На бензоколонках часто тоже можно было увидеть объявления подобного рода. Можно было увидеть и происшествия на дороге: грузовик, перевозивший газеты и журналы перевернулся, и свежая пресса, которая вывалилась из кузова, усеяла метров 50 трассы.

Вскоре мы приехали в Виндхук и договорились созвониться в 15.00.

В посольство Ботсваны я въехал ровно в час открытия. Женщина-консул попросила заполнить анкету и приклеить фотографию. Я попросил оформить за день. Тогда, прямо на моих глазах консул стала оформлять визу. Никаких лишних вопросов и консульских сборов. — А на сколько дней вам визу? — А вам мульти или на один въезд-выезд? — А на какую вам страницу поставить визу? Я в это время сидел рядом и мурлыкал от удовольствия о своём велопоходе в Дамараленд, а консул рассказывала, что она собирается на выходные домой, что машина сломалась и её пора выбрасывать, да жалко, что Ботсвана замечательная страна, что на шоссе Транскалахари ночью опасно. Потому что на нагретый за день асфальт ночью ложатся ослы и греются, а уступать дорогу не любят. Так мы сидели и рассказывали разные истории, как будто два старых знакомых встретились. На оформление визы ушло 25 мин. Что в пересчёте на африканское время — сущий пустяк, 1 минута.

В Кляйн Виндхук я заехал, чтобы закупить бильтонг из антилопы куду. В магазинчике «Калахари Бильтонг байтс». Закупив несколько кило мяса и сухой колбасы, я отправился в центр. На спуске есть маленький базарчик, где выставлены сувениры в африканской тематике: барабаны, жирафы, корзины, бижутерия и т.д. Здесь я поменял часть пледов, которые меня грели в холодные ночи на бижутерию. Заехал в музей Транснамибской компании, который находится в здании ж.д. вокзала. Вдруг мне позвонил мой друг-водитель из грузовика-холодильника и, извинившись, сказал, что он не мог до меня дозвониться и уже был на границе с Ботсваной. Я особенно не расстроился, согревать себя последними новостями по радио не очень-то хотелось.

Затем вернулся в Кляйн Виндхук и некоторое время катил по направлению в Гобабис. До Гобабиса я не доехал, потому что остановился лэндровер с открытым кузовом. Там сидели рейнджеры и пара охотников. На скорости в 100 км. в час едем в Витвлей. В кузове ветрено, прямо на ветру из кабины вылезает рука с бутылкой колы. Я с трудом отрываю бутылку и протаскиваю её сквозь ветер, который пытается разжать мои пальцы. Потом вылезла рука с другой стороны — с бутербродами и прочей снедью. Всё это надо было на ветру принимать и есть. Мы спрятались за кабину и вчетвером лежали на одеялах и поедали тефтели с рисом, запивая их колой.

В Витвлее меня высадили у маленькой бензоколонки Шелл. Пока одевал на себя все имевшиеся рубахи и носки, ко мне подошёл темнокожий человек и сказал, что он секьюрити этого заведения и хозяин приглашает меня в гости. Белый хозяин встретил у входа и предложил мне номер за 80 долларов (N$). Я сказал, что шиковать не привык, а вот от места под палатку не откажусь. Хозяин предложил место под палатку с душем за 50. Я сказал, что такой комфорт мне не доступен. — Ну, тогда заходи, будь гостем. Душ оказался странным — вода скапливалась внизу и не торопилась утекать в дырочку, в результате чего я оказался по щиколотку в воде в душевой кабине. Вода перевалила через порог и стала заливать пол ванной. Пришлось покончить с мойкой. Поставил на улице палатку, а велосипед закатил в помещение. Затем меня пригласили в зал, и я одел последнюю чистую рубаху. В зале сидело ещё три человека. Позже я установил, что это родители и подруга хозяина дома. На ужин была козлятина. Родители оказались из ЮАР и почти из Дурбана, поэтому оставили мне свой адрес, который мне потом очень пригодился.

Хозяин рассказал, что здание — бывшая страусиная ферма и комнаты — это бывшие стойла для страусов. Сам он был полон планов и проектов преобразования бывшего страусиного хлева в отель, а Витвлея в процветающий городок. На фоне общей нищеты в Витвлее и цвете кожи главного работодателя проект о развитии местного сообщества смотрелся загадочно. Государственная политика в Намибии не стимулирует бизнес для белых. В самом большом парке Намибии — Этоша даже сменили руководство. Было белое, стало чёрное. Парк Этоша чуть не обанкротился, пришлось увеличить входную плату в несколько раз и туристы перестали ездить.

Прокатив с 10 километров от Витвлея до Гобабиса, мне стало скучно, точнее, я обленился, и снова поехал с коровами в грузовике. И не удивительно, ведь Гобабис это скотоводческий центр Намибии, где готовят самый лучший бифштекс.

Транскалахари-экспресс — сквозь Ботсвану

Из Гобабиса 70 км. до границы. Не много, но транспорта нет, и дует ветер с песком. Народ сидит на стоянке: кто-то варит мясо, кто-то пьёт пиво, кто-то лежит и отдыхает. До границы я доехал на свежем воздухе, потом перешёл границу и стал опрашивать водителей грузовиков. На границе грузовик остановить проще всего — он сам останавливается. Дальше мы ехали впятером в большом коробе, в котором перевозят мебель — я, двое грузчиков, медбрат из Зимбабве и дед с ведром йогурта. Короб грузовика — похож на вагон, сбоку открывается дверь и можно сидеть и смотреть не в окошко, а в целую дверь. Вокруг мелькают алоэ, акации и прочая однообразная калахарская растительность. В вагоне деревянный пол, постелил коврик, закрыл дверь — темнота и прохлада. Проехав границу, мы остановились на ночёвку в каком-то городке. Молодые грузчики пошли на дискотеку, а старые водители сидели в «вагоне». Я варил еду из зерна, а потом мы тоже пошли на дискотеку. Африканская дискотека состоит из бара и танцплощадки на улице. Молодые ребята подходили и здоровались, предлагали выпить пива. Банки бросали прямо под ноги. Каждый танцует сам по себе. Как будто делает какую-то индивидуальную гимнастику. Руки, ноги, голова. Главное, все двигаются разно, но все попадают в ритм. Африканцы.

В голове одна за одной у меня возникали интересные научные мысли. Например, как можно мощнейшую африканскую танцевальную и музыкальную силу преобразовать в более полезный вид энергии, с более высоким КПД? Это будет четвёртый африканский закон Ньютона! Тогда заработают заводы, закрутятся динамо-машины, пойдёт ток, заколосится пшеница, а ты знай себе танцуй и танцуй. Руки, ноги, голова, все разно, но в ритм. Все будут петь и танцевать, а заводы производить разные детали и полезный инвентарь. Музыкальная гармония встанет на службе промышленности и прогресса — вот невспаханное поле для инновационных научных разработок!

Выехали рано утром в 5 часов, когда я сладко спал на полу «вагона». За 50 км от границы с ЮАР меня высадили, дальше я снова ехал на велике. У самой границы с диким хрюканьем дорогу перебежала семья бородавочников.

Снова в ЮАР

Самое не правильное, что можно сделать в жизни это приехать в Йоханнесбург ночью. Поэтому я остановился в Крюгерсдорпе. На ж.д.станции охранник разрешил переночевать на каптёрке с условием, что рано утром я отчалю. Какое-то время я пытался выехать на дорогу в Йобург, но просто систематически проезжал мимо нужных своротов. Может, так и должно было быть. В Йобург я так и не попал, попадать туда мне никто и не советовал. Даже жители Йобурга. Короче, я оказался в Претории. Которую решили переименовать в Тшване. ЮАР захлестнула волна переименований. Все бывшие белые названия называют по-новому. Даже парк Крюгера решили переименовать. Провинцию Наталь назвали КваЗулу Наталь. В новом государстве в первую очередь меняют названия улиц и городов. В Претории я застрял на день, а вечером уезжал на поезде в Коматипорт — ближайший пункт от Свазиленда.

В Претории купил курицу гриль, фруктов и хлеба. Побывал в консульстве Мозамбика, где чуть не оформил визу.

Но времени было в обрез, и я решил покататься по последнему африканскому королевству Свазиленд. Может, удастся встретиться с самим королём Мсвати III.

В следующих главах вы узнаете о королевстве Свазиленд, опасном городе Дурбане — месте социологического конгресса, перевале Сани Пас и крохотной стране Лесото, где меня будет ждать неожиданная редкость.

Книга знаний, полученных после велопохода в Намибии

В следующей главе вы узнаете, какими новыми знаниями я обогатился в Свазиленде и Лесото.

В Свазиленд

Поезд в Мозамбик

В Свазиленд попасть легко — на поезде от Претории до Коматипоорта, а там через банано-манго-тростниковые поля Мпумаланги к пограничному пункту Мананга.

Ж.д. вокзал в Претории встретил меня буднично большим плакатом-увещеванием: «С опасным оружием проезд в поезде запрещён!». На плакате среди всего прочего (ножи, пистолеты) нарисован автомат Калашникова и категорично перечёркнут красной линией. У входа в продуктовый супермаркет стоит человек в военной форме с автоматом и напряжённо смотрит по сторонам, как будто охраняет атомный реактор.

Вечером ж.д. вокзал в Претории похож на огромный рынок, или даже на место массового исхода беженцев. На самом деле, всё просто — народ готовится к поезду Претория-Коматипоорт компании Шошолоза Мэйл.

Поезд идёт в сторону государства Мозамбик. Перед границей останавливается, а от границы по Мозамбику идёт уже другой поезд. В поезд набивается огромная толпа мозамбикцев, которые ездят в ЮАР на заработки. Чтобы попасть в поезд необходимо пройти взвешивание багажа, иначе даже на перрон не пропустят. Африканские пассажиры бросают огромные тюки на весы, кидают вёдра, тазы с чем-то, о чём-то громко спорят с «взвешивателем», потом проходят на перрон через турникет. У меня из багажа только велосипед. Но за велосипед надо платить отдельно, это почти четверть стоимости билета для пассажира! Без билета не пустят, а на конечной станции не выпустят! Всех «велосипедистов» отправляют туда, где должен быть последний вагон, специально для велосипедов.

Взвешиватель багажа не спешит, и я его слегка поторапливаю — ведь через десять минут поезд! — Поезд, как правило, опаздывает не меньше чем на 30 минут, всё нормально — успеешь. Поезд приходит «по расписанию» — с опозданием в 30 минут. Африканцы народ терпеливый, но однажды летом 2005 года народному терпению пришёл конец. Пассажиры, возмущённые хроническими опозданиями электричек в Йоханнесбурге взяли и сожгли несколько штук.

В составе для пассажиров только общие вагоны, но есть один купейный - только для проводников. Я проник туда посмотреть, что и как. Оказалось, что там никого нет, просто полупустой вагон. Зато в проводниковом вагоне в туалете была вода! А простым чёрным гражданам вода в вагоне не положена. В общем вагоне не так жарко, но хочется вдохнуть свежего воздуха. Я открываю окно, и тут соседка-африканка начинает ныть — ей холодно! Тут я в явном меньшинстве - я единственный белый человек во всём поезде, не считая машиниста и одного кондуктора. Старушка по соседству заняла два места, и уже пару часов отбивает атаки желающих сесть на одно из них. Молодой человек пытается аргументировано согнать пожилую леди с двух мест, и дело доходит до драки. Все с любопытством наблюдают, чем всё закончится. Закончилось тем, что бабуся одержала верх. На одной из остановок в вагон зашла её попутчица и заняла место. С чувством выполненного долга, боевая бабуля невообразимым гимнастическим приёмом лихо забирается на багажную полку и через десять минут начинает храпеть. Надо сказать, что в африканских вагонах над сиденьями имеются трубчатые багажные полки, как у нас в электричках, но шире и прочнее.

Африка учит изобретательности. И я следую примеру бабули. Расчищаю багажную полку, стелю коврик-пенку, ставлю в изголовье ботинки и тоже запрыгиваю наверх. Весь вагон наблюдает за белым гимнастом, а потом весело шумит. — Эй, мистер, хорошо устроились? Мне почему-то невесело. Заснуть особенно не заснёшь — свет не выключается, а полвагона спать не собирается и не обращает внимания на спящих, шумит и громко разговаривает. Кто-то включает радио, кто-то слушает музыку на своём мобильном, кто-то поёт, а ему подпевают хором.

Мананга

Дорога до Мананги усыпана тростником и по обеим сторонам дороги тоже растёт тростник. Иногда попадаются манго и бананы. Бананы спелые, но казённые, манго — народное, но не зрелое. В деревьях прыгают обезьяны. Вдалеке дымит трубами сахарный завод. Вокруг горит тростник — местные жители выгоняют змей. Жители идут пешком, собирают обронённый тростник и жуют его с песней.

Для перехода границы Свазиленда у меня была лишь уверенность, что на велосипеде можно всё. Пограничник попросил паспорт, посмотрел, нахмурился и спокойно сказал: — У нас маленькая проблема. Я не могу вас пустить в страну, потому что у вас нет визы. Я немедленно вспомнив знание №1, начал причитать и показывать на свой велосипед: — Ну, не ехать же мне обратно. Такой путь проделал, пустите пожалуйста. Виза ЮАР у меня есть, а в России мне сказали, что виза в Свазиленд не нужна. Пограничник, может, и сам был не в курсе, поэтому сказал, что пустит, но печать в паспорт не поставит. Тогда я попросил, чтобы он поставил штамп на чистой бумажке на память о Свазиленде. А на обратной стороне бумажки была миграционная карта.

Карты дорог Свазиленда у меня не было, поэтому я вырвал карту из газеты! Свазиленд я так и проехал по этой газетной карте. Хорошему лётчику карты не нужны. А на газетной вырезке были указаны все дороги, реки, горы и интересные места. Первым интересным местом, не указанным на карте была апельсиновая роща. Апельсины валялись на земле, Часть из них полопалась от древности, часть была раздавлена трактором. А часть собрал я. Сначала насобирал, сколько смог, затем наелся. Затем нарезал кусочками мякоть в литровую пластиковую банку, опять наелся, а на следующий день, купив сахара, сделал превосходную энергетическую еду. Сделано в Свазиленде.

В Свазиленде нервное напряжение, характерное для большей части ЮАР, моментально спадает на нет. При пересечении границы ЮАР и Свазиленда сразу ощущаешь разницу. Каждый прохожий с тобой здоровается, улыбается, дети шумно бегут за велосипедом. По дороге идёт дед в синем комбинезоне, жуёт росток сахарного тростника, улыбается беззубым ртом и машет мне рукой. В Свазиленде я поздоровался не менее чем с парой тысяч жителей. Говорят, что в Ботсване не поздороваться с незнакомым человеком — к несчастью. Может, это суеверие применимо и в Свазиленде.

О делении на классы в Свазилендском обществе

В Свазиленде было принято делить мужчин на отряды по возрасту. Каждому классу соответствовал щит. Самые старшие имели щит со шкурой шакала, от 25 до 30 лет — со шкурой обезьяны, а самым младшим полагалось иметь щит со шкурой бабуина.

В маленькую, но добрую страну ведут несколько дорог, есть среди них и железная, но она не используется для пассажирских перевозок. В Мбабане (столицу) можно было попасть по новой асфальтовой дороге, но я сделал круг — поехал в сторону гор Лубомбо и границы с Мозамбиком. Страной, на флаге которой красуется автомат Калашникова.

Где-то на картинке я видел, как слоны в этой части Свазиленда ходят по дорогам. Но это оказалось туристической приманкой и выдумкой, слоны тут в заповеднике и на дорогу их не пускают. Свазиленд — небольшое, даже карликовое государство в южной Африке. Страну полностью окружают ЮАР и Мозамбик. Но, несмотря на крохотный размер - на велосипеде её можно пересечь за два дня - Свазиленд географически весьма разнообразная страна. Пересекая её с востока на запад, поднимаешься по ступеням гигантской лестницы. Сначала равнины и поля сахарного тростника, затем холмы и апельсиновые рощи, а дальше коричневое высокогорье и зелёные сосновые леса. Искусственные посадки соснового леса в Свазиленде самые большие после ЮАР во всей Африке. Если в Северной Европе сосна растёт 20 лет, перед тем как её пускают на доски, то в Свазиленде ей надо 5 лет.

На исходе дня Свазилендская палитра сильно впечатляет. Вокруг зелень тростника и оранжевость апельсинов, вывешенных на продажу. До самого заката я мирно катил по шоссе, обгоняемый грузовиками-тростниковозами. Грузовик имеет цепи по периметру, чтобы тростник не вываливался на дорогу. Но он всё равно вываливается. Народ ходит по дороге, собирает тростник и без передышки жуёт его. Тем и живут, что жуют то, что валяется на дороге.

В королевстве три основных экспортных продукта — сахар, апельсины и лес. Россия когда-то была активным импортёром сахара из Свазиленда, но китайцы вытеснили Свазиленд с российского рынка. Валюта, которая поступает от продажи этих трёх экспортных продуктов, в первую очередь поддерживает короля Свазиленда - Мсвати III и его многочисленных жён. Король известен далеко за пределами своей страны своими коллекциями Майбахов ручной сборки, жён, дворцов и горностаевой шубой.

Каждый житель Свазиленда при встрече с королём кланяется и кричит «Великий король! Приветствуем тебя!» Для каждой королевской жены строится отдельный дворец. Официально в королевстве нет многожёнства, но раз король себе позволяет, то и простому гражданину не грех. Поэтому в Свазиленде самый высокий в Африке уровень ВИЧ-инфицированных — 42% населения! Повсюду вдоль дорог висят плакаты со следующими заявлениями: «Секс это святое, занимайтесь сексом только со своей женой или своим мужем». Или вот: на плакате нарисована школьница с учебниками и рядом лозунг: «Говори «нет», пока не наступит время!». В древнем Свазиленде девушка дарила своему парню куклу, которая называется Mtwana (кукла плодородия). Такой подарок сигнализировал, что «время наступило» и пора развивать отношения дальше.

На пограничном посту рядом с коробкой, в которой лежат иммиграционные карточки коробка с презервативами. Презервативы в свободном доступе лежат на почте, в больницах других заведениях, но пропаганда работает слабо и население порой даже не догадывается о существовании диковинной болезни. А у руководства Зимбабве существует оригинальная теория о том, что СПИД вызывает не ВИЧ-инфекция, а бедность.

На ночь в Манзини я устроился в полицейском участке, начальником которого оказалась женщина. Сначала она спросила: не могу ли я устроить её дочь в какой-нибудь российский вуз. Я уже привык к таким африканским просьбам и ответил, что я всего лишь преподаватель. Некоторые африканцы считают, что на велосипеде ездят только эксцентричные миллионеры, которых можно раскрутить на спонсорство. Тем не менее, кабинет мне выделили, но на подселение. В кабинете уже жил крепкий коричневый таракан. При виде меня он быстро юркнул под шкаф и притаился.

В 22.00 одинокий мужчина (хоть и велосипедист) в чужой стране выходит в город либо в поисках пончиков с кремом, либо «погулять». У меня получилось как всегда странно. Весь день просидел на апельсинах и свежем воздухе и существенного ничего не ел. Мне повезло — в 22.00 у какого-то индийца ещё была открыта кондитерская. И пять больших пончиков начали быстро сгорать в моей топке. Тщательно прожёвывая пищу, я двигался к жилью, как вдруг из подворотни подлетает молодая девица, хватает меня за руку и говорит буквально следующее: Are you looking for a fuck? I am so horny, baby, let's fuck, let's fuck! Не останавливаясь, и дожевывая пончик я мягко ответил, что занят и иду спать и вообще, может, в другой раз Но девица не растерялась, не отпуская моей руки стала кружиться вокруг меня и напевать Let's fuck! Let's fuck! Другого шанса не будет! Тут я почувствовал, что, второпях заглотив пончик, стал давиться. Забыл золотое правило - когда ешь — нельзя торопиться или разговаривать. Я его пытался протолкнуть как можно быстрее, отчего было больно, а тут ещё эта коза распрыгалась. Такой прыти я ни разу не видывал. А между тем пончик хотелось чем-нибудь запить, чтобы он, гад, быстрее проскакивал куда надо, но воды под рукой не оказалось. Тем временем я высвободился от захвата и ускорил шаг, посматривая на девицу одним глазом. Не кстати вспомнилась страшная история о том, что больные СПИДом в ЮАР иногда втыкают иголку в прохожего и заражают его «на память». А потом задумался, ведь, может, Кэнди вовсе не больна СПИДом и не пьяна и предложение откровенной е..ли с плясками — это всего лишь плохо завуалированный повод найти надёжного спонсора, такого гаранта, опору. А в реальности ей просто хочется поступить в какой-нибудь приличный ВУЗ, на специальность физика жидкого тела и от отчаяния она решилась на такой аморальный поступок. И всё ради знаний, повышенной стипендии и красного диплома Но почему всегда я???

Но на моё счастье подоспела подруга Кэнди и крикнула ей, что пора идти домой и хватит приставать к прохожим. — Candy, let's go — you are too drunk to fuck! Я посоветовал «конфетке» слушаться подругу, она сдалась и убежала. Пончик окончательно проглотился и пошёл своим путём дальше по пищеводу. А таракан из под шкафа не высовывался и конфликт не провоцировал. Эх, если б всегда так всё заканчивалось — без эскалации и осложнений.

Король

Можно сказать, что в Свазиленд я ехал исключительно ради Его Величества короля свазилендского Мсвати III. Водитель грузовика - тростниковоза научил, как надо приветствовать короля и правильно падать ниц.

— А что короля можно встретить? — удивлялся я.

— Мне нет, я работаю на тростниковозе. А тебе да, ты велосипедист. Он даже может тебя наградить почётной медалью.

Я на минутку представил себя в окружении королевской свиты в леопардовых шкурах, министров и родственников. Король преподносит мне орден «За дальний поход» и дарит шубу со своего плеча. Вся страна провожает героя и поёт песни. Во дворце устраивают пир и народные гулянья, девушки в тростниковых юбках дают мне местные напитки из калебасы.

Надо сказать, что дворцов у короля несколько, и я как раз направлялся к такому дворцу в Лобамбе, когда остановился уточнить дорогу у одной дамы в авто. Дама сказала, что она Мангализо Хлатжвако, т. е. кузина короля и если я хочу попасть к королю, то должен записаться на приём и через пару месяцев мой запрос рассмотрят. Я оставил адрес эл. почты и попросил поскорее рассмотреть мой запрос. Дамочка напоследок спросила, не могу ли я устроить пару свазилендских детей-сирот в университет в России. Я сказал, что у нас необычайно холодно и образование уже не то, что в Советские времена.

Во дворец меня не пустили, я его даже толком не увидел в зарослях, зато заехал в народный музей, где были выставлены предметы повседневного быта — например, трубки для курения марихуаны. Мбабане — столица, оказалась самой высокой точкой моего похода, и полдня ушло на преодоление суперкрутого подъёма. В городе я только перекусил, и, не заметив ничего интересного, стал спускаться в сторону Мхламбаньятси. Впрочем, интересным мне показалась походная печь для поджарки кукурузы, сделанная из ободов грузовика. Ночь наступила неожиданно — по-африкански. В темноте в ветвях деревьев мне виделись силуэты каких-то странных животных. Утром я разгадал загадку — это были полиэтиленовые мешки, зацепившиеся за ветки.

Африканцы меня всё время спрашивали: не боюсь ли я встретить львов и носорогов. Я только смеялся в ответ — какие у вас львы и носороги, вот полиэтиленовые мешки на ветках пугают - это да! А африканцы тоже смеются — какие действительно у них львы и носороги — все давно в зоопарках. Хотя постой! — в Парке Крюгера недавно львы сожрали двух мозамбикцев или зимбабвийцев-нелегалов.. На некоторых участках границы с Зимбабве даже пограничников нет — львы и носороги патрулируют.

В Мхламбаньятси надо было перекусить. Я остановился у местной забегаловки и попросил кипятку. Собралась толпа народу посмотреть, что я буду делать и как перекусывать. Я сказал, что если в гречку добавить кипяток, то она разбухнет. Мне налили кипятка и стали смотреть, как гречка набухает. Затем я предложил добавить немного масла. Кто-то сбегал за маслом и принёс масла. Стали смотреть, что произойдёт с маслом. Соль. Кто-то принёс соль. Каша получилась что надо, народ был доволен, что собрался не зря. Многие просили адрес электронной почты волшебника и просили устроить в какой-нибудь российский МГИМО. Паренёк, стиравший ногами одеяло в тазу, даже бросил стирку и долго за мной бежал в гору, пытаясь выяснить о правилах приёма абитуриентов в российские вузы. Я уверил его, что ему надо попробовать — он упорный и выносливый.

Дорога от Мхламбаньятси снова поднимается на приличную высоту в сосновые леса. Леса — искусственные, но я обрадовался знакомому запаху и дереву. Иногда, в сосновой роще проглядывали старожилы - коралловые деревья. Лесовозные дороги в этой части Свазиленда оказались слегка коварными (ямы) особенно на спусках. После большого ЦБК я свернул в сторону границы с ЮАР и крутил педали что было сил, чтобы успеть до закрытия погранпункта Сикунуза. По дорогам из школы топали пешком дети и при виде моего велосипеда открывали рты и бежали за мной. На границе никто и не обратил внимание на отсутствие въездного штампа, так я увлёк пограничниц рассказом. Ночевал я в сосновом бору, и только на следующий день узнал от прохожего, что здесь водятся кобры. Он удивился, что я не знал. Действительно, какой сосновый бор без кобры Вот и новое знание об Африке!

В городке Пит Ретиф я уже хотел садиться на автобус. До главного мероприятия — конгресса оставалось два дня. Но до автобуса оставалось целых два часа, сам автобус ходил по скучной дороге и стоил денег. Я решил, что лучше я застоплю фуру до Дурбана, а на автобус всегда успею. Первый же водитель грузовика согласился — и оказался хорошим попутчиком. Кроме того, он шёл по интересной дороге — через побережье. Нас особенно сблизило то, что водитель вёз апельсины и не куда-нибудь, а для отправки в Россию! Проезжая через Понголу водитель рассказал, что пару недель назад здесь на подъёме на трейлер напали местные жители. Порезали тент и на ходу вытащили часть груза. Пару человек потом поймали и раздробили руки молотком. Так дальнобойщики наказывают воров. — Ненавижу чёрных, сказал водитель и показал мне брелок со свастикой (за такие брелки в ЮАР — дают большой срок). Я только внимательно слушал, давно уже усвоив знание №8.

Опасный город Дурбан

Нет ничего хуже, чем прибытие в город поздно ночью. Но, пользуясь знанием №1 и №4, я устроился в пригороде Дурбана. Как я позже узнал — в одном из самых криминогенных. Неведение —сила. Пока ты чего-то не знаешь, ты в безопасности. Как только начинаешь думать, сразу жуки всякие нападают и неприятности начинаются.

В брошюрке для приезжающих в ЮАР большими буквами написаны пара десятков правил соблюдения безопасности. Например: — Не подбирайте на дороге незнакомцев! Или: — Если вы отплыли далеко от берега и у вас возникли проблемы, поднимите руку над головой! — Не носите с собой большое количество денег.

На время конгресса надо было устроиться в приличное место. И этим приличным местом оказался хостел «Банана бакпэкерс». В этот же день в этом приличном месте произошло три происшествия. Почти у самого входа группа тинейджеров порезала француза и отобрала фотоаппарат. А под вечер в номер на 10 человек ввалилась пьяная толпа чернокожих, которые стали бузить и шуметь. Я стал собирать вещи, которые раскидал на кровати. Один из парней спросил: НЕ потому ли я не хочу быть с ними в одном номере, потому что он чёрный. Я сказал, что неважно — белый он или чёрный, но пьяный сосед меня не устраивает. До драки дело не дошло, и я переехал в другой номер. После инцидента долго не мог заснуть и правильно сделал: в три часа ночи в комнату тихонько кто-то проскочил. Я проснулся и посмотрел на человека. Он сказал: Привет! Я удивился и тоже сказал: Привет! Человек тихонько вышел. Я задумался — сегодня слишком много впечатлений. И заснул. На следующий день я узнал, что в соседнем номере грабитель украл телефон и деньги у чернокожего бизнесмена. С этим грабителем я ночью и поздоровался. Я сказал администратору. Он спросил: — Он был цветной или чёрный? — Вы знаете, темно было, я не рассмотрел. Надо было сказать, что белые ночью то же чёрные. Но вспомнил знание №8 и сдержался.

В «банановом» хостеле собралась довольно разноцветная компания. Два француза — Алекс и Бертран, которые после окончания университета решили проехать через всю Африку на машине, Джеймс - британец-пенсионер, который развёлся с женой и уже 13 лет живёт в гостиницах. Был ещё вьетнамец Туанг, который покупал лес, каждое утро делал зарядку, немного говорил по-русски и ел бутерброды по-вьетнамски - с бананами и сыром. Вскоре подъехали молодые социологи из Франции и Эквадора.

На общей кухне проходила большая часть общения. Туанг предупредил меня, что его еду кто-то тырит и рекомендовал ничего не оставлять. Я ему не верил ровно 3 часа, пока кто-то не стащил мои пакетики с кетчупом, которые я взял в Макдональдсе. Уж кому это добро понадобилось — не знаю. Но после этого я еду уносил с собой.

По правильному стечению обстоятельств, через два дня африканские студенты приютили меня в гостинице. Велосипед я припарковал на охраняемой стоянке под конгресс-центром, а вещи перетащил поздно вечером. Это был единственный вечер, когда было немного страшно. Служащий в гостинице сказал, что выходить на улицу опасно, тем более с вещами. Старайтесь избегать тёмных мест, особенно ночью — гласит 12 правило безопасности туриста в ЮАР .

На новом месте жили все студенты университета Кейптауна и баскетбольная команда Нигерии, часть студентов не приехала и места было вдоволь. Еду можно было готовить самостоятельно, был холодильник, а можно было завтракать в ресторане — еды хватало на всех. Но самое главное — мы устраивали маленькие социологические посиделки и обсуждали услышанное.

Конгресс

Самые интересные моменты конгресса связаны с социологией собственно самого конгресса (безопасность, еда). Это весьма интересное направление — социология социологических конгрессов.

На каждом перекрёстке стояли полицейские патрули — чернокожие и охраняли белых людей от других чернокожих. Из гостиницы в конгресс-центр никто пешком не ходил, все ездили на автобусе. Я решил прогуляться с двумя друзьями. Пронесло. Но на глазах ограбили двух других. Потом у кого-то отобрали фотоаппарат и сотовый телефон, кого-то сильно порезали. Социологу из Польши выбили глаз, а многие лишились наличности. ...Мы идём по Уругваю, ночь хоть выколи глаза, слышны крики «Раздевают!», обезьяньи голоса-а

Под занавес иранские социологи растащили половину книжной выставки издательства Спрингер. Представители Спрингера бились в истерике и, вероятно, попросили Дж. W. Буша принять меры.

Во время первого обеда в честь открытия конгресса голодные социологи набросились на еду и напитки, весь пол был усыпан столовыми приборами, усеян куриными костями, устлан салфетками, измазан едой. Короче, пир без условностей. Все свои. Мяса было неимоверно много — это запомнилось. Во время заключительной вечеринки на пляже профессура выпила весь алкоголь и частично валялась нетрезвая на песке или купалась в Индийском океане. Немногочисленным студентам и молодым учёным оставалось только мороженое и рис. Рисовую часть я оставил китайцам и японцам, а сам занялся мороженым. Во-первых, доклады я отчитал. Во-вторых, я хотел выяснить, как правильно можно съесть максимальное число мороженых и не простудиться. Гипотеза: при поедании мороженого и заедании его рисом простудиться невозможно. Гипотезу подтвердил опытным путём. Съедено 17 мороженых, 10 взято в плен (в холодильник), а несколько штук подарил детям — всё равно бесплатно досталось.

За это время велосипед мне пригодился один раз и очень сильно: поздно вечером мне надо было встретится с коллегами в ресторане, и я решил, что велик самый безопасный вид транспорта поздно ночью — он даёт скорость, маскирует под местного жителя и может служить защитой-тараном.

Велик я продать не успел и понял, что мне просто предначертано ехать через перевал Сани Пас в Лесото.

Пусть тебе улыбнётся Лесото!*

* С туристического промо-лозунга: Let Lesotho smile on you — The kingdom in the sky

С Лесото связано два светлых воспоминания из детства.

Первое. Одним из любимых занятий была игра в «города» и сопутствующее изучение политической карты мира. На карте самыми любопытными местами были те, что цифрами на карте обозначены. Из них название Лесото мне врезалось дальше других.

Второе. Однажды в гости к родственникам пришёл гость, бывалый геолог. С собой он принёс малосольную рыбу сиг и бутылку водки. Напился страшно и стал рассказывать, где он только не бывал. А я возьми и спроси у него: А в Лесото вы бывали? — Ну, в Лесу-то я бывал, конечно! И угостил меня карамелькой, чтобы я шёл играть в другую комнату. Я, конечно, усмехнулся про себя. Страна Лесото — обозначена на карте цифрой, про неё мало кто знает или бывал, тем более пьяный дядька с сигом. И решил туда попасть непременно. И попал, через 20 лет.

Но предварительно по пути из Дурбана я навестил старых знакомых по Намибии. В Питермарицбург приехал снова поздно и на поезде. И без карты что-то найти казалось нереальной затеей. Местный житель, затрудняясь объяснить, как мне проехать по нужному адресу сел в свою машину и поехал впереди меня тихим ходом, чтобы я не заблудился. Так мы ехали минут 15, и я снова оказался под крышей и среди друзей. Карел приготовил еду и вспомнил, как он однажды тоже был в подобной ситуации и был очень счастлив оказаться дома после долгого пути. Я тоже был счастлив удачному исходу дня, а особенно жареной рыбе.

К селенью Ундерберг я приехал поздно вечером, пока выгружался ко мне подошли две местных жительницы и с тревогой в голосе порекомендовали быстрее ехать куда-нибудь подальше. — В Ундерберге опасно, каждый день кого-нибудь грабят или бьют. Увидят, что ты иностранец, всё отберут. Я забеспокоился. Мимо проезжал знакомый доброжелательниц, и они попросили его вывезти меня из города. Он сказал, что из города вывести не может, потому что машина служебная и отслеживается. Но подбросит к полицейскому участку. Я сел в пикап, под ногами у меня валялся тяжёлый автомат. Охранник подбросил к полицейскому участку и попросил, чтобы меня запустили переночевать. Но полицейские стали сопротивляться, тогда он позвонил своему боссу — начальнику ЧОПа и тот сказал полицейским, чтобы приняли как надо. Мне отвели участок за стеной на лужайке. Там я поставил палатку и мирно дожёвывал копчёную курицу. Холодное утро выгнало на дорогу. До пограничного поста всего несколько километров. От поста всего семь км. до границы с Лесото. Эта дорога называется Дорога через перевал Сани. На самой верхушке граница Лесото.

Дорога через перевал Сани не велосипедна! А перед моим походом там разбился один человек на квадроцикле. Как белые, так и чёрные африканцы сами предлагают подбросить наверх. Изредка проезжает общественный транспорт — комби. Народ прилипает к стёклам, чтобы поглазеть на редкостного придурка, который едет вверх на велосипеде. Справедливости ради скажу, что пол-пути я просто катил велосипед вверх и любовался пейзажем. Вдруг посреди дороги огромный валун. Я заинтересовался и посмотрел наверх — на меня смотрела целая семья бабуинов. Они периодически прыгали с камня на камень и смотрели, как я смотрю на них.

Мимо проехала машина с одеялами. В расщелинах я вижу снег и лёд.

— Тебе визу на сколько дней?

— На 6 хватит.

— Дам на 14.

— А что в Лесото бывает снег? — Спросил я у пограничника.

— Редко, но бывает.

— Было бы здорово увидеть снег в Африке! Пограничник только рассмеялся: — У вас что в России снега мало?

На лесотской таможне у печки грелись два офицера. Одного звали Касалис Нтлама. Касалис предложил мне на ночь глядя никуда не ехать, а дождаться их транспорт, который увезёт в Мохотлонг. В Мохотлонге большая тюрьма и из неё сбежал заключённый, которого они и хотели выловить у перевала. Бандита не поймали, и поэтому на месте бандита в машине ехал я. Ночевал я в Мохотлонге, в домике Касалиса и Эльзы, на территории тюрьмы особого назначения. На улице было по-настоящему холодно. Касалис раскочегарил дизель и включил телевизор, чтобы стало светлее. — Уже третий год обещают электроэнергию, но пока вот так обходимся.

Рано утром заботливый Касалис встал, растопил печь, нагрел воды, чтобы жена приняла ванну. Затем Эльза ушла сторожить преступников, а Касалис опять лёг спать. Часов в 9.00 мы уже с ним позавтракали: ели домашний хлеб с Рамой и пили зелёный чай.

На прощание Касалис пожал мне руку. Рукопожатие в Африке происходит следующим образом: сначала соприкасаются ладони, потом пожимаются большие пальцы, потом опять ладони.

Мохотлонг стоит почти у истоков реки Оранжевая, вокруг горы. Околачиваться в посёлке не было смысла и времени, но в китайский магазин «Великая стена» я не мог не зайти. Хозяйка — она же кассирша была из провинции Фуцзянь и покупала голубей у местного жителя. Китайцы обрадовались, что в конце-концов Нефритовый Владыка послал им культурного варвара. За умение вести беседу на китайском меня щедро наградили газировкой и хлебом и предупредили, что сегодня пойдёт дождь. И только я отъехал, как с неба хлынуло. Проехав 16 километров, велосипед покрылся толстым слоем какого-то шлака, которым была покрыта грунтовка. Вся эта грязь внедрилась в цепь и не давала двигаться. Подоспевшая толпа детей с диким энтузиазмом стала толкать велик в гору, а потом бежала с горы за великом. Дождь стал хлестать не на шутку. Я спрятался в какой-то избушке и попил чаю с местной продавщицей пончиков.

Жительница сказала, что на перевал Меноаненг лучше не ехать — скоро пойдёт снег, и тогда я влипну. Я ей поверил, что ехать не надо — дорогу до перевала развезло, и надо было выезжать на асфальт — то есть возвращаться в Мохотлонг. Вернувшись до деревни Табанг, я понял, что весь промок и замерзаю. Из стайки недалеко от дороги струился дымок, и я побежал к огню. У огня сидела вся семья, отец с сыном курили травку, а мама варила кашу пеп в огромном металлическом котле. Один из сыновей говорил по-английски и подбрасывал в огонь кукурузную солому — единственный вид растительного топлива в этих местах. Через час пошёл снежок, припорошив спины ослов, а каша пеп окончательно сварилась. Спать все легли в одну кровать, а я завернулся в спальник. Ночью выл ветер. Встал в 7 утра, вышел на улицу по нужде и чуть не сел в сугроб: вокруг была настоящая зима. Не технически, а натурально. Снег засыпал всё. Дорога обледенела, на горах гуляли белые флаги, а я просто не знал, что происходит. Я обогатился новым знанием — сугробы в Африке редко, но бывают.

Технически зима в Африке происходит, как везде — раз в год. Но вот снег — редкость. Бывает он в трёх местах: на вершине Килиманджаро, где его с каждым годом становится всё меньше. В Марокко, в горах Высокого Атласа и ЮАР/Лесото, где есть Драконовы горы. И я оказался в одном из этих мест.

4 возвращения в Мохотлонг

Честно говоря, я не был готов к зимнему велопоходу и у меня не было ни шапки, ни варежек, ни шерстяных носков. Штурмовать перевал, заваленный снегом, пришлось трижды.

Первый раз я попробовал на велосипеде, моральную поддержку мне оказали местные электрики, которым надо было устранить поломку на алмазной шахте. Они сказали — доберёшься до шахты, а там свой грейдер есть, он чистит дорогу в сторону Масеру. Надо было только прорваться до алмазной шахты Леценг, но сильнейшая пурга не позволила даже забраться на перевал. Пробираясь сквозь метель, я чувствовал, что руки и лицо начинают мёрзнуть, колёса увязли в снегу, но какое-то время я тупо двигался вперёд. Потом резко понял, что умирать от обморожения в Африканских сугробах необыкновенно глупо и отступил. Позднее до меня дошло, что от Леценга и дальше все перевалы были засыпаны, и штурм одного из них только бы усугубил моё положение — отступить в Мохотлонг я бы уже не смог. Шахтёров эвакуировали на самолёте на следующий день, но до шахты из Мохотлонга ещё никому не удалось прорваться.

На обратном пути мне повстречался пикап замбийского агронома. Он предложил попробовать завтра встать пораньше и ехать вслед за грейдером — пока дорогу снова не успело замести снегом. И так прорваться в Леценг, где должно быть уже получше.

На следующий день я болтался в районе гостиницы Оранжевая в поисках агронома. Агроном проснулся, а водитель грейдера ещё нет. Народ бурлил — где грейдер? даёшь грейдер! Потом проехал какой-то трактор и все рванули вслед за ним. Выстроился целый хвост из автомашин. Но пикап агронома сломался у деревни Табанг, и мне пришлось снова вернуться в Мохотлонг. И третий раз штурмовать перевал пришлось уже в Лендровере ирландского консула под музыку группы «Свежемолотый».

— Лендровер — создан для таких ситуаций! надменно сказал водитель — девелопер из ЮАР и проигнорировал полученные мною знания о сугробах. Грейдер, не проехал даже до того места, куда добрался я — у него закончился рабочий день. Мы попытались проскочить по заснеженному полю самостоятельно, но сели на брюхо и еле-еле вылезли на очищенную дорогу. Миф о проходимости Лендровера был разрушен. И с тоской я снова вернулся в Мохотлонг к знакомым избушкам с крышами, похожими на тюбетейки.

В ловушке Мохотлонга оказались важные столичные чиновники, тот самый Ирландский консул, несколько девелоперов из ЮАР и агроном. Пять дней снег сыпал, а дорожные служба не справлялась с очисткой дороги. Им торопиться было некуда. Грейдер сваливал снег с подветренной стороны, пять мужиков с одеялами нехотя разбрасывали соль, и на следующий день дорога опять была завалена снегом. Ровно в два часа дня рабочие бегом шли обедать до вечера.

Ситуация была крайне экстраординарной. Делать было нечего, и я гулял по городу как мог. Фиксировал проявления местной жизни, общался с китайцами (которые подарили шапку-ушанку и килограмм сахара) и заходил к старым знакомым (которым я и подарил этот килограмм сахара).

И хотя пускать корни в каменистую почву Лесото я был ещё не готов, я постепенно становился местным жителем, мохотлонгцем. Со мной здоровались, и я сносно обменивался парой фраз на языке сесото — Ua Phela, n'dade! — N'dade! Чиновники из минобразования, узнав, что я из Сибири, сразу дали мне имя на сесото — Мahale Ralehloa, что значит «воин, который принёс снег». Они пояснили, каждый, кто попадает в Лесото надолго, должен иметь «местное» имя. Кроме имени я обзавёлся одеялом — главным элементом народного костюма. А офицеры Мохотлонгской тюрьмы пояснили, что все, кто остаётся в Лесото надолго, просто обязаны обзавестись женой, и подобрали мне «достойную жену» — раза в 4 больше меня и настолько загорелую, что ни горизонтальный, ни вертикальный солярий ей точно были не нужны.

Надо сказать, что было не так уж весело: электричество вырубилось сразу после первого снегопада, топливо подходило к концу, а продуктов становилось всё меньше. А самолёты и вертолёты прилететь не могли из-за погодных условий. Если не будет топлива, то насосы перестанут качать воду — и это уже совсем плохо.

Моя личная ситуация почему-то напомнила мне о судьбе мухи, которая попала в коварную ловушку в гастрономе: она приклеилась на бумажный листок с клеем. На листке обычно оказывалась пара десятков несчастных созданий, влипших по самые не хочу. Кто приклеивался крыльями, кто лапами. Кто-то пытался бороться, но тщетно. А мухи, умудрённые опытом борьбы, говорили им: Relax! Chill! От судьбы не уйдёшь. Побереги калории. Но молодые и строптивые старались дрыгаться изо всех сил, хотя крылья у них от этого ещё сильнее прилипали к листку с клеем. Молодые мобильные мухи не хотели мириться с навязываемой стариками осёдлостью.

Глава администрации Мохотлонга оказался выпускником МГУ, русский не забыл — бывал в Ташкенте и Иркутске, вспомнил, как во времена апартеида добирался из СССР в Лесото — сначала на самолёте в Мозамбик, а оттуда домой. — Если бы попал в ЮАР, сразу бы посадили. Глава обещал, что на самолёт я успею: — Главное расслабься — Chill! Но я не мог так поступать, мой самолёт улетал из Кейптауна через три дня На всякий случай я выбил у начальства бумагу, в которой говорилось, что такой-то застрял в Мохотлонге не по своей воле и мол, просим посадить его на ближайший самолёт. Подпись — мэр г.Мохотлонг.

После этого я решил частично расслабиться, а частично обдумывать все возможные выходы. Верить в чудо, связанное с успехами дорожных рабочих, было легкомысленно. Главную дорогу они не очистят и через месяц. А дорог из Мохотлонга было всего три, две из них — грунтовки, которые даже и не собирались чистить. Их попросту было нечем чистить. На весь город была одна снегоуборочная машина. Но ведь кроме дорог, есть ещё тропы и лыжня!!

Лыж в африканском городке, конечно, не оказалось, хотя в Лесото и существует горнолыжный курорт. Кто ж знал, что в Африке без лыж никуда. Кстати, глава города похвастался, что он единственный лыжник на весь город. Но лыж и у него не было — сам берёт на прокат.

Кроме потенциальной «лыжни» из Мохотлонга в ЮАР ведут многочисленные тропы, по которым на ослах осуществляется трафик конопли и кукурузной муки. Но мои друзья-охранники из тюрьмы огорчили меня: — В такую пургу ни один крестьянин ни ослов, ни лошадей даже близкому родственнику не даст. Я вспомнил, что за жестокое обращение с ослом в Ботсване дают приличный срок. И в Лесото к ослам аналогичное отношение — очень почтительное. Денег на покупку ослов у меня не было, поэтому вариант с копытным транспортом тоже оказался нереальным. Считая оставшиеся до выброски дни по календарику, я совсем затосковал, когда увидел обратную сторону календарика — там была схема метро Санкт-Петербурга.

Наконец, девелоперы из ЮАР решили попытать счастья и прорваться тем путём, по которому я въехал — через перевал Сани пас. Не доезжая 20 километров до перевала, увязли в белой каше и кое-как развернулись на узкой дороге. Оставалось расслабиться вторично. Я ходил в тюрьму, где охранники собирались ночью у камина, жарили кукурузу и рассказывали разные истории, которые имели основание. Они рассказывали об антропофагах прошлого века, о колдунах, которые могли стрелять молниями, о караванах наркодилеров, которые ночью на ослах перевозят коноплю в Дурбан. И вообще, что жизнь в Лесото меняется медленно. — Если ты к нам приедешь лет через 20 мы, наверняка, будем здесь же, так же жарить кукурузу. А пока угощайся кукурузными палочками. Такие жёлтые палочки в картонных коробках я последний раз ел лет двадцать назад!

На следующий день я решил потусоваться у гостиницы Senqu (Река Оранжевая), где тусовались все, кому хотелось побыстрее свалить из Мохотлонга. Ко мне подошла женщина и сказала: — Ты чего всё здесь ходишь. Может, позавтракаешь? Я — менеджер гостиницы. Меня зовут Матабо. И я не только позавтракал, но также и пообедал, поужинал и вообще остался в гостинице ночевать — скорее всего, это было дело рук мохотлонгского старейшины.

Со свечой в руках я пробрался в свой номер, узнал, что есть ванная, но горячей воды нет, и от огорчения лёг спать. В темноте я забрался на сосну и увидел, что над моей головой пролетает вертолёт. Я стал активно махать руками, но меня не заметили и пролетели мимо, недовольный собой я проснулся.

Опять позавтракал и пошёл гулять по основной улице Без названия. Переулков как таковых в Мохотлонге нет, поэтому все ходят по основной улице Без названия и здороваются — N'dade!- N'dade! Ua phela?

Уух! Как над головой просвистел вертолёт, а затем и самолёт ВВС Лесото. УРА! Мы спасены! Не зря я во сне активно махал руками. Но не всё так просто.

На вертолётах спасали пастухов, а потом везли военных. Самолёт же сначала забрал оставшихся шахтёров с алмазной шахты, отвёз их в Масеру, а потом вернулся в Мохотлонг. И желающих попасть в него было много, а мест всего 24. Поэтому МЧС Лесото составило список приоритетных пассажиров и началось самое интересное — вызов по именам, лотерея, рулетка. Все затаили дыхание — на кого выпадет.

Первая категория была - Доктора наук! Прямо как в российской национальной библиотеке, где есть специальные столы ДЛЯ ДОКТОРОВ НАУК. В Лесото докторам наук уступают даже женщины с детьми! Докторами оказались почти все столичные чиновники. Затем — .Иностранцы!. Туда само собой попал и я вместе с разобранным велосипедом, двумя голландцами, ирландским консулом и девелоперами из ЮАР. Люди, которые остались в Мохотлонге искренне радовались, что Махале — «воин, принёсший снег» наконец-то уезжает. — Подождите, подождите, — вдруг закричала издалека Матабо. Вот! И подбежав ко мне, протянула мне большую коробку с кашей пеп и мясом. — Махале, это тебе в дорогу!

Я попрощался с Матабо, мэром-лыжником, охранниками и их жёнами, друзьями-электриками, китайцами из магазина Великая Стена, и за 20 минут 24 доктора наук и иностранца оказались в столице — Масеру.

— Пожалуйста, расскажите, как вы себя чувствуете после спасения? — спросила меня девушка корреспондент первого канала ТВ Лесото. Я поблагодарил ВВС Лесото, а про службу дор.очистки умолчал. Через некоторое время уже был у погранперехода Масерубрюк, где меня ожидал другой диалог.

— У нас есть «маленькая проблема». Вы были в Лесото без визы. — Как это без визы! А это что? Вот же штамп. Сани пас. 14 дней. — Гражданам России такой штамп не положено, надо получать визу в посольстве в Претории. — Откуда я знал. Мне поставили, я въехал. В Мохотлонге пять дней просидел, все дороги снегом засыпало, чуть на перевале дуба не дал, нас на военном самолёте спасали, на военном!! вы, что телевизор не смотрите?

Поставила штамп и отпустила на все четыре стороны. Как хорошо, что есть ещё такие места как Сани пас, там все равны и всё равно.

На выезде из Лесото меня ожидал сюрприз. Чтобы сегодня же оказаться на автовокзале (завтра самолёт!) я уведомил пограничника о своём маршруте. Он намёк понял, поэтому проверяя паспорта, заодно стопил всех, кто мог бы меня подбросить. В одной машине мне сказали: — А! русский! Так там скоро подъедет пикап, в нем тоже русский. Он тебя и подберёт. Его Алекс зовут.

И Алекс действительно меня подобрал! От неожиданности и от радости он какое-то мгновение подбирал нужные русские слова, а потом отвёз к себе домой и предложил выпить за освобождение из снежных объятий Мохотлонга. И это дело предложил закусить кукурузной кашей. Только после глотка кукурузной каши я понял, что хватил самой редкой редкости — на целых пять дней я был отрезан снегами Южной Африки от внешнего мира.

В Кейптаун

Понятно, что апартеид упразднили. We are the ink that give paper its meaning* — но это на бумаге. Например, неформально сегрегация сохраняется в организации пассажирских перевозок. Есть автобусы, где ездят преимущественно чёрные (South African Roadlinks) и белые (Greyhound). Разница лишь в цене и в качестве сервиса. И старый лозунг «Всё лучшее — белым» в данном случае актуален.

* Мы - чернила, которые наполняют смыслом страницу.

— Браток, ты, наверно ошибся, — это blackie (автобус для чёрных), раздался смешливый голос с заднего сиденья. Поэтому чёрной, чёрной ночью, я ехал в чёрном, чёрном автобусе, нас поили чёрным, пречёрным пойлом типа кофе, а рядом со мной сидел чёрный, пречёрный сосед эфиоп и с энтузиазмом учил меня амхарскому.

Я спросил у Мезгебу, слышал ли он про А.С. Пушкина. Он нахмурился и сказал: — Это гордость Эфиопии. А потом показал фотографии жены и детей и пригласил в Аддис-Абебу. В ответ я его озадачил: — А сколько стоит велосипед в Аддис-Абебе?

В Кейптауне я со слезами на глазах вперился в иллюминатор и прощался с Мамой-Африкой. Внизу проплывали Каньон Фиш Ривер, пустыня Намиб, облака над Анголой и Заиром, море песка в Ливийской Сахаре.

Судьба и будущее велосипеда в Африке

Мой велосипед поменял четырёх хозяев за два месяца — вот такой круговорот велосипедов в африканской природе. Я его купил у американцев, потом он полпути возил меня по Африке, а полпути я его. В конце пути я его оставил другу — местному из Кейптауна. А у него велосипед «увели» спустя лишь две недели после моего отъезда.

Впрочем, шины и цепь на нём стёрлись, а седло мне не очень нравилось — промежность натирало. Я даже злорадствовал: пусть теперь натирает промежность другому! Чем больше будет натирать, тем слабее «земные желания». А чем слабее «земные желания», тем меньше партнёров, а чем меньше партнёров, тем меньше СПИДа. А если ещё поставить производство велосипедов с неудобными сиденьями на поток и посадить всё население Африки на велосипеды, можно будет искоренить СПИД окончательно. Поэтому африканцам надо не презервативы дарить (они ими всё равно не пользуются), а производить велосипеды с неудобными сиденьями. Благодаря такому простому прибору любая африканская хворь исцелится, а благосостояние суданцев и эфиопов вырастет в связи с новыми рабочими местами на велозаводах, построенных во всех провинциях Заира на китайские инвестиции.

Вот такая макроэкономика.

Приложение 1: Краткий словарь-разговорник языка сесото, который я составлял от нечего делать

Kiyaleboa — Спасибо

Kea kopa — Пожалуйста

N'dade — Привет!

N'dade. Ua phela? — Привет! Как дела?

Hozhuang — Здравствуйте

Holokili — До свидания

U ea kaе — Куда едете?

Kaе Maseru — Я еду в Масеру

Tsela — дорога

Ntle — хороший

Mpe — плохой

Hole — далеко

Haufinyane — Близко

Bese — автобус

Ha ke utloisisi — Я не понимаю

Kea rata ... — Мне нравится ...

Kea rata Mokhotlong.

Kea hloka ... — Мне нужен ...

Kea hloka nthuse. — Мне нужна помощь.

Kea batla ... - Я хочу ...

Kea batla metzi abedisitsuene. — Я хочу кипятку.

Mohlomong — Может быть.

Tsatsing lena — сегодня

Hosasa — завтра

Lеhlоa — снег

Lehloa lele ngata — Много снега

Sahame — холодно

Chesa — тепло

Mollo — огонь

Ntlo — дом

Bohabe — хлеб

Papa — пеп

Tee — чай

Metzi — вода

Lsoekere — сахар

Tatso — Вкусно!

Tee e ntle. — Чай вкусный.

Ngata — много

Lenyane — мало

Holekane — Достаточно

1 - ngoe

2 - peli

3 - tharo

4 - 'ne

5 - Hlano

6 - Tsela

7 - Supa

8 - Robeli

9 - Robong

10 - Leshome

Mothobotho — соломенная шляпа Басото

Seyanamarena — одеяло вождя

Приложение 2: Очерк

Чёрно-белое кино: ЮАР после апартеида

Знания об Африке и об африканцах никогда не будут лишними для человека, который пытается понять проблемы развития современного общества. Знания не о той сказочной стране, с гориллами, крокодилами и Бармалеем, а об Африке настоящей и современной. С чём живут африканцы, с чем они жили.

Не светлое будущее Африки

Африка — континент, который не вызывает обнадёживающих чувств у международных экспертов по развитию. В ближайшие 30 лет основной прирост населения в мире ожидается именно здесь, и Европа усиленно готовится к потоку мигрантов отсюда. Высокие уровни рождаемости и смертности на континенте связывают с низким уровнем инвестиций, а значит, и с ожидаемым низким уровнем экономического роста.

Инвестировать в Африку боязно, кому захочется спонсировать строительство дворца для очередного диктатора Конго? Политическая нестабильность — фобия номер один для инвесторов. и всё же в Африке есть «райские места», которые привлекают своим уровнем развития Одна из таких стран - ЮАР. к ней подтягивается Ботсвана и Ливия. Эти страны по уровню дохода на душу населения оставили Россию позади.

К Африке изначально относились плохо — сначала использовали как место, где можно было набрать бесплатной рабочей силы, а потом эксплуатировать её на плантациях или продать. Затем Африку поделили между собой колонисты из европейских стран. А делить было что - в одной только республике Конго, богатейшей стране Африки и сельскохозяйственном рае, есть все известные человечеству металлы. В Нигерии есть нефть, в Намибии и Ботсване — алмазы, а в Южной Африке есть золото, алмазы, и другие драгоценные камни.

проблема континента в отсутствии квалифицированных местных кадров, которые смогли бы управлять ресурсами своей страны. Хотя с недавних пор быть молодым африканцем не так уж плохо. Африканцу намного проще, чем например, россиянину поступить в европейские университеты, где существует значительная квота на приём африканских абитуриентов и специальные программы по развитию бедных стран.

Почти 30 % ВИЧ-инфицированных в мире живут в странах Южной Африки. Только в крохотном государстве Лесото около 30 % всего населения страны ВИЧ инфицированы, а в Зимбабве дела ещё хуже.

Помимо СПИДа и преступности в самом экономически развитом государстве Африки — ЮАР наибольшую заботу вызывает синдром пост-апартеида. Об этом отдельный разговор.

Краткая история апартеида

Апартеид в ЮАР начался с 1948 года, когда Национальная партия выиграла выборы в Парламент. Первая фаза — Бааскапский апартеид чем-то напоминала колониальную риторику. Белые (политики) решили, что чёрному населению нужен поводырь. И стали играть роль управляющих, а чёрные — рабочей массы. Следующая фаза апартеида вылилась в создание бантустанов, в которых проживали чёрные. Это были своеобразные отдельные территории, по типу резерваций. При необходимости в рабочей силе, белые брали чёрных на работу. В 70-х началась третья фаза апартеида, которая в России известна лучше всего— это период восстаний и стычек с полицией, время Нельсона Манделы. В 1994 году апартеид прекратил своё существование, но возникла новая проблема — как быть с его наследием? Например, что делать с делением города на чёрные и белые районы? Что делать с собаками белых, которых научили определять человека по запаху кожи и собаки были готовы загрызть любого чернокожего? Я неоднократно ездил в общественном транспорте в маршрутках и пригородных поездах. На белого человека здесь до сих пор смотрят как на человека, который решил нарушить давно установленный общественный закон — есть места только для белых, где нет места для черных и наоборот.

Чёрный расизм

Что касается роли Манделы в истории ЮАР, то отношение и белых, и чёрных отличается лишь степенью почтения. Если у белых это сдержанная положительная оценка, вроде «такие мудрые руководители в Африке бывают раз в несколько столетий». То для чёрных — это живой бог на небе и отец, который постоянно с народом.

После длительного периода белого расизма, на смену пришёл чёрный расизм. ЮАР — единственная страна в Африке с наиболее развитой инфраструктурой и экономикой. Но экономика во многом держится на компаниях по добыче полезных ископаемых — золота и алмазов, а компании, типа «Де Бирс» управляются белыми.

После отмены апартеида трёхцветная палитра в ЮАР не изменилась, изменился смысл этой палитры. Теперь чёрные формально наверху, белые стали формально ниже, а цветные (малайцы, индийцы) остались на прежнем месте. Прежде всего, это касается возможности получить помощь от государства. Белому теперь взять кредит в банке сложнее, а чёрному, наоборот, такой кредит ещё и предложат.То же самое — с образованием. Ради поддержки черного фермера могут даже экспроприировать часть земель у белого. Пока в ЮАР не отнимают фермы, как в Зимбабве, потому что на примере Зимбабве поняли — без белого фермера сельское хозяйство просто рухнет и в стране наступит голод. По поводу мести чёрного человека белому человеку один африканский лидер - Муаммар-аль-Каддафи написал в своей «Зелёной книге» следующее: ПРАВИТЬ МИРОМ БУДУТ ЧЕРНЫЕ. Порабощение черной расы белой расой было последним этапом в истории рабства. Память об этом сохранится в сознании черного человека до тех пор, пока он не поймет, что полностью восстановил свои права.

Ситуацию в ЮАР очень часто сравнивают с современным Израилем. Где, по мнению либеральных политиков, коренное население дискриминируется, а пришлое имеет большие права и власть. А строительство стены между израильтянами и палестинцами сравнивают со стеной апартеида. Когда черные жили сами по себе, а белые сами по себе. Черным нельзя было садиться на лавки в парках, потому что они были для белых, нельзя было получить образование, даже среднее. В автобусах ездить запрещалось, и всегда необходимо было иметь при себе паспорт. После такого отношения меньшинства к большинству черный расизм не воспринимаешь как нечто ужасное. Ненависть к белым это ответ на ненависть к чёрным, всего лишь часть африканской диалектики

Манга-манга-бизнис: бизнес по-африкански

Чёрно-белые полосы есть и в африканском бизнесе. В Кейптауне я совершенно случайно познакомился с российским бизнесменом, его темнокожей африканской женой и их маленьким сыном. Вообще, смешанный брак в ЮАР — это редкость и смелость. Сергей, имея образование программиста, приехал в Южную Африку из Нижнего Новгорода, чтобы поработать на алмазной шахте. Но постепенно обстроился, обзавёлся семьёй и основал свою фирму по информационным технологиям. Вести дела в ЮАР белому человеку сложно, поэтому жена — выполняет роль официального директора и «лица» для встреч в разных министерствах. Но ни одно уважающее министерство или компания не заключит договор с фирмой, где нет белого управляющего или хотя бы технического директора. Поэтому хочешь заниматься бизнесом в ЮАР — знай особенности восприятия чёрно-белого цвета администрацией.

Не доезжая Йоханнесбурга (или просто Йобурга), я решил свернуть в сторону Претории, города менее опасного и более чистого. Но запутался в развязках и направлениях, а британец в пикапе согласился меня подбросить до вокзала (я был на велосипеде).

Проезжаем огромные очереди темнокожих — ждут маршруток. Проезжаем пригород Йобурга, где местные жители держат маленькую армию охранников для охраны жилищ. Иначе нельзя, в Йобурге редко кто ходит без оружия, город держит мировой рекорд по количеству убийств в день — около 12. Мой новый знакомый говорит, что он тоже всегда при оружии. Охранники с автоматами патрулируют улицы круглосуточно. Автоматчика можно увидеть даже у входа в (любой — искажение факта) супермаркет. Проезжаем огромные пространства жилищ, сделанных из жестяных разрезанных бочек) — это так называемые «тауншип»-трущобы. Здесь ездят только с закрытыми окнами и то редко. Мой знакомый рассказывает, что жизнь в ЮАР ужасна — коррупция, наркомафия, но в Британию он никогда не вернётся. Здесь у него своя ферма, далеко от города, свежий воздух, другой ритм жизни и с африканцами работать куда проще. Соседи — чёрные фермеры хорошо живут, но не потому что две трети поля засеяны кукурузой, а потому что одну треть засевают коноплёй. Из неё делается «дагга» — курительная масса, которая имеет огромный спрос в ЮАР. Из разговоров с некоторыми белыми фермерами приходилось слышать и такое: «чёрные это среднее между человеком и обезьяной», а «без белого они просто с голоду умрут» — «ты чёрных защищаешь, потому что ты здесь не живёшь. Поживи пару лет — по-другому заговоришь». После нескольких споров на чёрно-белую тему, я усвоил главное знание о Южной Африке: с белыми нельзя говорить о чёрных, а с чёрными о белых. Это вечная конфликтная тема.

После апартеида ЮАР африканцы устроили капитальную перестройку южноафриканского самосознания и постарались полностью искоренить всё, что напоминает о белых вождях и режиме апартеида. Началось массовое переименование городов, провинций, улиц и парков. Столица ЮАР — Претория теперь город Тшване, провинция Наталь — Квазулу-Наталь. Даже известный парк Крюгера решили переименовать в Нацпарк Большое Лимпопо, Порт Элизабет — в Мандела Сити, а Питерсбург в Толокване. Новые имена говорят о новой конфигурации власти в стране. Старые как «напоминания об унизительном режиме должны исчезнуть с карты новой ЮАР». С изменёнными названиями даже забавно. Приезжаешь в город Претория, а ориентируешься по карте города Тшване.

В 2006 году в Дурбане, в ЮАР проходил всемирный социологический конгресс, впервые за всю историю международной социологической ассоциации. Здесь же в Дурбане несколькими годам ранее проходил конгресс по толерантности и проблемам дискриминации.

В век политкорректности следующий чемпионат мира по футболу было решено проводить в ЮАР. И это несмотря на высокий уровень уличной преступности в больших городах и огромную притягательность белого человека как добычи для чёрного охотника. Но Африку и африканцев так долго исключали и использовали в качестве дополнения к полезным ископаемым, что, наконец, белые вожди решили — пришло время оказать доверие чёрному континенту в организации «футбольной мессы». Заживит футбол, хоть частично, рубцы от апартеида? Не случайно ведь, на футбольном мяче равное количество чёрных и белых ромбов.